– Еще бы! Я же добыча. Кто хочет делиться? – Женщина снова поникла головой.

– Я заберу вас отсюда, – на удивление быстро даже для самого себя решил Анненков. – Хоть вы и не хотите назвать своего имени мне, я надеюсь, вы назовете его князю Багратиону. Уверен, при штабе армии к вам будут относиться совершенно иначе. Вы согласны поехать со мной?

– Вы еще спрашиваете?! – воскликнула незнакомка и впервые улыбнулась. – Здешние герои мне совсем не по душе.

– Хорошо, – кивнул Алексей. – Тогда ждите меня здесь. Я поговорю с командующим арьергардом, – оставив незнакомку, он взбежал по ступенькам на крыльцо и скрылся за дверью.

Атаман Матвей Иванович Платов сидел в крестьянской горнице за широким дубовым столом – вдоль стола горели в серебряных подсвечниках свечи. Поверх генеральского мундира Донского войска с серебряным шитьем он накинул алую казацкую епанчу с серебряными шариками пуговиц и петлицами из тянутого серебра. Поседевшие усы атамана висели вниз, тщательно расчесанные и пушистые. Кудрявые черные волосы с проседью торчали вихрами – сброшенная баранья шапка, часто заменявшая атаману форменную, с красным шлыком и золотыми шнурами, лежала рядом на скамье. Подняв волосатую руку с жуковиной – как прозвали казаки крупный золотой перстень атамана с гербом. Платов выколотил о скамью трубку, набил ее, раскурил неторопливо и только после взглянул на Алексея молодо, задорно:

– Деваху, говоришь, ихнюю прихватили мои братаны? – Он усмехнулся. – А я и не слыхал. Все про фуры да про пушки говаривали, сколько эскадронов да сколько пеших, а про деваху – молчок. Ты-то не знаешь чего, Ириньица? – спросил у племянницы, накрывавшей на стол угощение для казачьих предводителей.

Молодая казачка, одетая в белого шелка рубаху с короткими по локоть рукавами и голубой шелковый сарафан на лямках, низанных бисером, бросила на ротмистра кокетливый взгляд, приподняла крутую черную бровь и, поправив украшавшую ее волосы рефить[14] с жемчугом, тихонько засмеялась. Быстрые руки казачки расставляли на столе блюда с кусками жареного кабана и чебака[15], кувшины с водкой и пивом.

– Чего молчишь-то? – прикрикнул на нее грозно Платов. – Слыхала? Опять Филька, дружок твой, отличился? Только что приводили его – лыка не вяжет? Кого своровал у французов?

– Так откуда ж мне знать, батюшка-атаман, – казачка испуганно всплеснула руками, – я ж по-ихнему не разумею. Молодую девицу в ясырь[16] приволок Филька – добыча, стало быть. Я ей поесть отнесла вот, коврижки да пряничков…

– Мне почему не сказывала? – нахмурился Платов. – Ясырь взяли они – видали?! И – тихомолком. И в ус не дуют… А француз, гляди, ротмистр, не теряется. – Атаман хитро подмигнул Анненкову. – На войну и то с курочками своими прибыл. Так и императрица ихняя пожалует. Вот тогда я сам за ясырем таким пойду – вспомню молодость. Пущай Аполиен подергается… без Жозефины. Сразу мира запросит! – Атаман засмеялся, но тут же снова посуровел, метнул на племянницу гневный взор.

Казачка побледнела лицом, присела на скамейку, теребя платок шелковый с меховыми кисточками.

– Как хоть звать ее, узнали, какого роду-племени? – продолжал спрашивать атаман и тут же безнадежно махнул рукой. – Что ж делать-то? – обратился атаман к Алексею. – Послать братанов, чтоб обратно отвезли? Только с бабами еще возиться мне! – пристукнул ладонью он об стол с раздражением так, что подсвечники вспрыгнули. – Вона, Бонапартий прет – продыха нету. Вот дурья башка, Филька этот! Только протрезвеет – отвинчу вмиг!

– Матвей Иванович, позволь мне барышню ту с собой забрать, к князю Петру Ивановичу, – предложил Анненков. – Там при штабе поспокойнее, князь и решит, как быть с нею.

– Да забирай ее! – махнул рукой Платов. – Возитесь тама. А мне б со своими разобраться. Совсем от рук отбились. – И снова он гневно взглянул на племянницу. – С Филькой таскаешься, чести не бережешь. Я тя припеку, зубами забрякаешь, волчье дышло!

– То неправда все, батюшка, – всплакнула казачка, прижав платок к глазам. – Лясы точит он – и всего-то…

– Твое счастье…

– Гей, атаман! – Дверь в горницу распахнулась. Загромоздив собой проход, появился широченный, огромный полковник казачьего войска Кутейников. – Тама наши схватилися с хранцузом, – выпалил он. – Только шмотья летят!

– Вот проклятье! – Платов встал, сдернул епанчу с плеч. – Опять поесть не дадут по-божески. – Он широко перекрестился на икону Богородицы в красном углу, спросил у Кутейникова строго: – Ты вентерь[17] заготовил, как сговорено?

– Как велел, батько, все сделал, – подтвердил полковник. – Башкирцы там стоят, с калмыками конными. А две сотни ужо сабли навострили – погонят на них француза, только прикажи.

– Добре, – покачал головой Платов. – Вели мне коня подать. Сам твоих поведу. Ужо мы покажем французу кузькину мать!

– Покажем, батька! – По-детски широко улыбнулся Кутейников и, громыхнув кадкой, которую Ириньица оставила при дверях, вышел из горницы.

– Ну, с богом, – обратился к Анненкову атаман, нахлобучивая на лоб баранью шапку. – Поезжай к князю, ротмистр. И кралю французскую забирай. Скажи там Петру Иванычу придержать француза – придержим мы, пущай не волнуется он. Только б подкрепил нас маленько, коли мочь имеется: артиллерии бы нам. А то ведь бросили частью пушки мы за Днепром, вот как за Барклаем-немцем поспеть торопились. Может, еще гусар пришлет. Скажи там, ладно?

– Скажу, Матвей Иванович.

Услышав, как брякнули затворы на пистолетах, приготовляемых атаманом к бою, Алексей отдал генералу честь и вышел из горницы.

– Милок, милок, – устремилась вслед ему Ириньица. – Ты куда ж с пустыми руками? Хоть подарочек от атамана князю Петру Ивановичу прихвати. Вот собрала я, что бог послал, гусака пряного да шамайки[18], пирожков еще… – Девица настойчиво вкладывала Алексею в руку угощение, завязанное в платок.

Ротмистр засомневался, стоит ли брать? Но отказать – неловко, знал, что обижаются сильно казаки, когда пренебрегаешь угощением их. Тут он вспомнил о французской незнакомке. Наверняка проголодалась. Пряником да коврижкой сыт не будешь. И решил взять.

– Благодарствую, барышня, – приняв узелок, ротмистр поклонился, а казачка, подбоченясь, со смехом зазывным прошла кругом, махнула юбкой – только пыль крылечная под каблучком окованным взвилась, и скрылась за дверью.

Алексей улыбнулся ей вслед – эка, какова! Такая не только Фильке голову заморочит, кого хочешь окрутит. Придерживая саблю, висевшую у ноги, он спустился с крыльца и поспешил к деревянной пристройке, где на стоге старой соломы оставил француженку.

Молодая женщина сидела, обняв руками колени, и покусывала травинку – лицо ее, с тонкими, немного заострившимися от пережитых испытаний чертами, выражало грусть. Завидев Анненкова, она встрепенулась.

– Все решилось, мадам, вы поедете со мной! Вы можете ехать верхом?

– Да, месье, я готова. – Анжелика поправила волосы.

– Вот, подкрепитесь, атаман прислал от своего стола, – ротмистр присел рядом с ней и развернул узелок.

Анжелике действительно очень хотелось есть, но она не решалась проявить свой аппетит при малознакомом офицере. Потому скромно взяла ломтик гусятины, отломила от него… И чуть не поперхнулась. Казацкая пища оказалась столь обильно сдобрена пряностями, что у маркизы с непривычки даже закружилась голова.

– Нет, нет, спасибо, – решительно отказалась она. – Давайте лучше поедем, месье.

За высоким дощатым забором раздался оглушительный свист и конский топот – целый казачий эскадрон, сопровождающий атамана Платова, пронесся по улице. Пыль поднялась клубами – Анжелика чихнула. Алексей Анненков подавил улыбку и предложил:

– Я схожу на конюшню и приведу коня для вас.

– Благодарю, месье, но я хотела бы ехать на своем, – попросила Анжелика, смахивая слезинки, выступившие у нее на глазах от казачьей удали. – Здесь моя кобылка все равно никому не пригодится. Точнее, пригодится, конечно, – исправилась она быстро. – Но мне не хотелось бы расставаться с ней. Ее зовут Звезда. Она светло-серая, в темных пятнах.

– Хорошо, – кивнул Аненнков, – если вы настаиваете, мадам, я схожу за вашей кобылкой. А пока поешьте еще. Дорога предстоит неблизкая.

Молодой офицер ушел к конюшням. Анжелика же, немного оправившись от кашля, снова заглянула в казацкий узелок. Надкусила пирожок – это угощение показалось ей намного приятнее. Пирожки были легкие, пышные, с капустой и зайчатиной внутри. Неспешно пережевывая, маркиза думала о том, что лицо нежданного русского спасителя, избавившего ее от неприятного сотника, почему-то показалось ей знакомым. Как будто они встречались прежде. Но где? Когда? В Париже – невероятно. В Петербурге, во время ее давнего приезда туда? Вполне может быть… Почему-то интуиция подсказывала ей, что молодой офицер служит в гвардии – он великолепно говорит по-французски, имеет прекрасные манеры, даже надушен, несмотря на войну. В таком случае, она точно встречалась с ним в Петербурге. Надо будет обязательно спросить, как только представится повод.

Вскоре Алексей Анненков появился, ведя за повод Звезду. Обрадовавшись, Анжелика быстро поднялась и, подбежав, обняла лошадку за шею:

– Дорогая моя, жива и целехонька! Теперь мы снова вместе.

Когда они тронулись в путь, маркиза обдумывала, как бы уместнее спросить у русского гусара про гвардию, но неожиданно он сам пришел ей на помощь.

– Мадам, – офицер старался придержать своего коня, привыкшего к быстрой скачке, чтобы он шел рядом с неторопливой, задумчивой Звездой маркизы, – простите за дерзость, но мне помнится, вы прежде бывали в России? Я ошибаюсь?

– Вероятно, нет, – откликнулась француженка.

– Бывали в Петербурге? – заинтересовался он. – Лет пять назад?

– Лет пять назад, – подтвердила маркиза немного загадочно и внимательно посмотрела на Анненкова. Про себя она обрадовалась, что русский офицер первым начал разговор – теперь уж она удовлетворит свое любопытство.