— Вы так мило выглядите, мисс, — оглядев Марию, заметила Бетти.

— Если и так, — возразила Мария, — то только благодаря твоим стараниям.

Бетти покраснела и опустила голову.

— Спасибо, мисс.

Поразительно, как изменилась Бетти, когда Мария решила прислушаться к совету Оливера и позволить ей исполнять массу дел, которые Мария привыкла делать сама. Бетти просто светилась от гордости и как на крыльях порхала вокруг своей госпожи.

Еще раз придирчиво оглядев шелковое платье цвета слоновой кости, Бетти сказала:

— Смею заметить, что его светлость язык проглотит, когда вас увидит.

— Ну, если проглотит, то пусть им и поперхнется, — пробормотала себе под нос Мария.

Лукаво улыбнувшись, Бетти расправила пышную драпировку из прозрачного гипюра на груди у Марии.

— Джон сказал, что его светлость не притронулся ни к одной из девиц в борделе. Хозяйка уж так старалась угодить ему, но он отказался от всех.

— Что-то я сомневаюсь.

Но Бетти не сдавалась, пытаясь спасти подмоченную репутацию своего господина.

— Потом лорд Стоунвилл поехал в театр, но быстро ушел оттуда, не прихватив с собой ни одной танцорки. Джон говорит, такого раньше не бывало.

Мария закатила глаза, но крошечная частичка ее души, та, что хотела верить услышанному, возликовала.

Бетти протерла рукавом золотую мозаику орнамента под грудью Марии и продолжила:

— Джон говорит, что хозяин просто напился и вернулся домой, не притронувшись ни к одной женщине. Джон говорит…

— Джон все это придумал, чтобы прикрыть своего господина.

— О нет, мисс. Джон никогда не врет. И я точно вам говорю, его светлость никогда не возвращался так рано, да еще без… То есть, я имею в виду, что в городе, в эктонском доме, он, бывало, привозил с собой девиц, одну или две… ну, вы понимаете…

— Бог с ним, — оборвала ее Мария и схватила веер. — Он не притащил сюда своих шлюх только потому, что здесь его бабушка и сестры. В Эктоне он жил холостяком. Здесь все по-другому.

— Наверное, вы правы, — уныло согласилась Бетти.

— Все равно благодарю, что ты пыталась поддержать меня, — мягко произнесла Мария. — Ты очень добра ко мне, я это ценю.

Бетти расцвела на глазах. Как мало надо, чтобы ее порадовать.

Мария направилась к лестнице. Все уже собрались в холле. Ей не придется оставаться наедине с Оливером, не придется слушать его оправдания. Еще хуже будет, если он и не подумает оправдываться. Нельзя ей думать о нем, особенно сейчас, когда он жарким взглядом следит, как она спускается, и этот взгляд прожигает ее насквозь. О Господи, до чего он хорош! Слишком хорош. Неудивительно, что эта грешная утонченность сводила женщин с ума, заставляла тонуть вместе с ним в любой бездне, куда он их увлекал.

Поверх фрака Оливер надел плащ из темно-синей шерсти, отчего его черные волосы тоже отсвечивали синевой. Шелковые перчатки изящно обтягивали длинные пальцы — пальцы, которые так ласково гладили ее по щеке. Боже, неужели это было только вчера? Марии казалось, что с той минуты прошла целая жизнь, а она все еще не может забыть, как осторожно он убирал выбившуюся из прически прядь у нее со лба.

Она нахмурилась, прогоняя непрошеные воспоминания. Стоит ли удивляться, что женщины повсюду его преследуют? Даже сейчас, когда рядом его бабушка, Оливер и не думает скрывать голод, которым горит его взгляд. Будь что будет, но она не уступит его чарам, особенно после минувшей ночи!

Оливер улыбнулся и сделал шаг ей навстречу.

— Любое платье, которое выглядит так безупречно, заслуживает того, чтобы его украсили еще больше. — И он протянул Марии бархатную коробочку. Когда Оливер отрыл ее, у Марии перехватило дух — жемчужное ожерелье с бриллиантовой застежкой поразило ее. — Оно просто создано для этого платья, — добавил Оливер. — Это ожерелье моей матери.

Окинув быстрым взглядом его родственников, которые явно были потрясены, она тихо сказала: — Не думаю, что это прилично…

— Вы моя невеста. Никто не удивится, что я делаю нам подарок.

Подарок? О Боже! Она-то решила, что он дает ей ожерелье на время.

— Оно слишком дорогое. Вы дарите его мне лишь для того, чтобы я забыла о прошлой ночи?

— О, если бы оно было достаточно дорогим для такой цели, я бы давно его продал.

Остроумно. Тем не менее, нельзя, чтобы в этом фарсе участвовала столь памятная вещь.

— Но оно должно достаться Минерве или Селии.

— Оно слишком тяжело для меня, — сказала оправившаяся от удивления Селия. Она словно бы не сожалела, что ожерелье матери брат дарит совсем чужой женщине. — Я буду выглядеть как цыпленок с якорем на шее.

— А я не люблю жемчуг, — добавила Минерва.

— Но ведь вы понимаете, он дарит его лишь для того, чтобы загладить вчерашние… грехи.

Минерва снисходительно улыбнулась:

— Тем более стоит принять подарок. Пусть знает, что за проступки надо платить. Кстати, это вовсе не значит, что вы должны его простить.

— Стоит ли вмешиваться, Минерва? — ледяным тоном оборвала ее миссис Пламтри. — В конце концов, это жемчуг моей дочери. И если кто-то может решать, кому он должен принадлежать, то это я. И я вижу, что мисс Баттерфилд по крайней мере сознает это.

Наступила неловкая пауза. Щеки Марии пылали. Взгляд, которым миссис Пламтри одарила своего внука, ясно показывал, что она не одобряет его шага.

— Жемчуг принадлежит мне, бабушка, — резко произнес Оливер, вынул ожерелье из футляра, зашел Марии за спину и щелкнул застежкой у нее на шее. — И я могу дарить его кому пожелаю.

— Оливер, пожалуйста, — пробормотала девушка, ощущая приятную тяжесть жемчуга, — я не хочу никаких споров.

— Никаких споров не будет. — Он стал рядом с Марией, предложил ей руку и бросил на бабушку вызывающий взгляд.

Мария украдкой тоже посмотрела на старую даму, но миссис Пламтри отвернулась. В конце концов, какая разница, что думает бабушка Оливера? Чем больше она сердится, тем скорее он преуспеет в своих намерениях и тем скорее Мария освободится от этого фарса.

Тем не менее, девушка чувствовала, что разница есть. Как ни странно, за эту неделю она привыкла к миссис Пламтри, и та стала ей даже нравиться, видимо, потому, что острые замечания бабушки Оливера так часто совпадали с ее собственным мнением.

К парадному входу подали две кареты. Фредди заявил, что хотел бы поехать в первой, с Джарретом и Гейбом, которых он боготворил. Селия сказала, что присоединится к ним. Младшая из сестер Оливера явно предпочитала общество мужчин.

Перед отъездом Мария успела дать кузену последнее напутствие:

— Смотри, как ведут себя другие джентльмены. Здешние обычаи могут отличаться от американских.

Фредди выпятил подбородок.

— Мопси, я не ребенок, — с юношеской самоуверенностью заявил он. — Я сам могу о себе позаботиться.

Стоящий рядом Оливер похлопал девушку по руке и сказал:

— С Фредди все будет в порядке. Я присмотрю за ним.

Второй экипаж подтянулся к дверям. Оливер помог бабушке подняться в карету. Затем подсадил Марию. Минерва почему-то вдруг рассмеялась.

— Отчего это ты так веселишься? — спросил ее брат.

— Ты только вспомни себя и того же Фоксмура в возрасте мистера Данса. Вы оба были так же забавны.

Мария, которая прежде ничего не слышала о юности Оливера, против воли заинтересовалась:

— Оливер был беспокойным подростком?

— Мы были послушными детьми, — ответил Оливер, помог сестре и затем сам запрыгнул в экипаж.

— Не слушайте его! — весело воскликнула Минерва. — Однажды они с друзьями отправились на бал, переодевшись в ливреи наемных лакеев. Стали пить, подмигивать пожилым дамам, заигрывать с ними. Те не знали, куда деться от смущения, ругали бал. Хозяйка наконец обо всем догадалась и велела их выдворить. В отместку они украли каменного купидончика, который стоял в саду, и отправили хозяйке записку с требованием выкупа.

— Черт возьми, откуда ты все это знаешь? — удивился Оливер. — Тебе ведь было лет… одиннадцать?

— Двенадцать, — поправила его Минерва. — Слуги бабушки только об этом и говорили. А какой был выкуп? Поцелуй хозяйской дочки?

Оливер едва заметно улыбнулся.

— Она так его и не заплатила. Наверное, родители возражали.

— О Боже! — вздохнула Мария.

Оливер снова улыбнулся.

— Думаю, этот купидон до сих пор у Керквуда. Надо его спросить.

— Вы такой же, как Фредди и мои кузены, — супреком произнесла Мария. — Они намазали мылом стекла в карете мэра в день, когда тот должен был возглавлять процессию в Дартмуте. Боже, как он ругался!

— За что же они так с ним?

— Очень уж он был беспутный: пытался поцеловать мою тетушку, а сам — женатый мужчина.

— Ну, тогда ему еще мало досталось, — заметил Оливер.

Фраза удивила Марию.

— А вы, конечно, ни разу не целовали замужнюю женщину? — с иронией спросила она.

— Только если замужняя женщина сама об этом просила, — осторожно ответил ее спутник. — Но мы сейчас говорим не обо мне, а о распутном мэре Дартмута. Мыло помогло ему исправиться?

— Нет, помогло другое. Мальчишки кое-что подложили ему на сиденье. Раздобыли это от самой крупной коровы в городе.

Молодежь захохотала, но миссис Пламтри продолжала сидеть с каменным лицом. Вдруг она тоже вступила в разговор:

— Понять не могу, почему Оливер сделался таким шалопаем. В четырнадцать лет он был безупречным джентльменом. Ездил верхом вместе с отцом к арендаторам. Часами сидел с управляющим, учился вести счета.

— Нет, бабушка, таким уж совершенством я все-таки не был, — напряженным голосом возразил Оливер. — У меня были свои пороки.

— Ничего серьезного до тех пор, когда твои родители…