Хорхе Исаакс - Мария

Ужин закончился, слуги убрали скатерть; один из них начал читать «Отче наш», и хозяева подхватили молитву.

Потом мы с родителями повели задушевную беседу. Мария взяла на руки малыша, который заснул, уткнувшись в ее подол, сестры пошли вместе с ней в детскую: все они любили Марию и оспаривали ее привязанность.

Когда девушки вернулись в гостиную, отец на прощание поцеловал каждую в лоб. Мама хотела, чтобы я посмотрел приготовленную для меня комнату. Сестры и Мария уже перестали дичиться, им тоже не терпелось поглядеть, какое впечатление произведет на меня ее убранство. Комната находилась в конце галереи, идущей по фасаду дома; подоконник единственного ее окна шел вровень с письменным столом; сейчас обе рамы и решетки были распахнуты настежь и в окно заглядывали ветви цветущих розовых кустов, придавая еще более нарядный вид столу, на котором стояла прелестная ваза голубого фарфора, полная лилий, ирисов, гвоздик и лиловых колокольчиков. Белый тюлевый полог был раздвинут и подвязан к столбикам кровати широкими розовыми лентами; у изголовья заботливая материнская рука повесила изображение скорбящей богоматери, перед которой я молился еще ребенком. Несколько географических карт, удобные кресла и красивый умывальник дополняли обстановку.

– Какие чудесные цветы! – воскликнул я, увидев и те, что заглядывали из сада, и те, что стояли в вазе.

– Мария помнит, как ты любил их, – ответила мама.

Я повернулся к Марии, чтобы поблагодарить, и на этот раз глаза ее выдержали мой взгляд.

– Мария, – сказал я, – сбережет их где-нибудь для меня. Ночью, во время сна, вредно держать в комнате цветы.

– Правда? – спросила она. – Ничего, эавтра я поставлю новые.

Какой нежный был у нее голос!

– Неужели их так много?

– Очень много; каждый день будут свежие.

Мама поцеловала меня, а Эмма протянула мне руку. Мария, тоже слегка пожав мою руку, улыбнулась, как улыбалась в детстве. И эта улыбка с ямочками на щеках – улыбка девочки, первой моей детской любви, – неожидан-«но расцвела на лице Рафаэлевой мадонны.

Я заснул спокойно, как в детстве, когда меня убаюкивали волшебные сказки старого слуги Педро.

Мне приснилось, будто Мария ставила свежие цветы на мой стол и, уходя, задела полог кровати своей воздушной муслиновой юбкой в голубых цветочках.

Когда я проснулся, птицы звонко распевали, порхая в листве яблонь и апельсиновых деревьев, а стоило мне приоткрыть дверь, как в комнату ворвался аромат цветущего сада.

Я тут же услышал чистый и мягкий голос Марии: детский голос былых времен, но более глубокий и как бы уже способный выражать все оттенки, нежности и страсти. Ах, сколько раз потом среди сна звенел в моей душе отзвук этого голоса и глаза мои тщетно искали вокруг тот сад, где ранним августовским утром я увидел ее такой прелестной!

Девочка, чьи невинные ласки были мне дороже жизни, не будет уже теперь подругой моих игр, но золотыми летними днями она вместе с сестрами станет сопровождать меня в прогулках; я буду помогать ей ухаживать за любимыми цветами; в вечерних беседах я услышу ее голос, встречу устремленный на меня взгляд, и мы будем сидеть совсем рядом.

Наспех приведя себя в порядок, я распахнул окно и в одной из аллей сада увидел Марию и Эмму. На Марии было более темное платье, чем вчера, а пурпурная шаль, повязанная как пояс вокруг талии, двумя широкими концами спускалась на юбку. Длинные волосы, разделенные пробором, закрывали спину и грудь; обе девушки расхаживали босиком. Мария держала фарфоровую вазу, спорившую белизной с ее руками, и срезала распустившиеся за ночь розы, небрежно отстраняя недостаточно свежие и пышные. Смеясь и болтая с подругой, она то и дело погружала румяное, как роза, личико в огромный букет. Заметила меня Эмма; Мария поняла, что я их вижу, и, не оборачиваясь, упала на колени, чтобы спрятать босые ноги, быстро развязала затянутую на талии шаль и, набросив ее на плечи, сделала вид, будто поправляет розы. Так прекрасны были, наверное, дочери наших предков, собирающие на рассвете цветы для алтаря.

После завтрака мама позвала меня к себе в рукодельную.

Эмма и Мария вышивали, сидя подле нее. Когда я появился, Мария вся вспыхнула: должно быть, вспомнила, как я застал ее врасплох поутру.

Мама готова была видеть и слышать меня непрестанно.

Эмма, осмелев, засыпала меня вопросами о Боготе; мне пришлось описать и блестящие балы, и новомодные дамские туалеты, и самых красивых женщин, известных в высшем обществе. Все слушали, не прерывая работы.

Через несколько часов мне сказали, что для купанья все готова, и я отправился в сад. Мощное ветвистое апельсиновое дерево, отягченное спелыми плодами, образовало навес над большим бассейном, сложенным из полированного камня; в воде плавали розы; бассейн походил на восточную ванну и благоухал цветами, которые утром срезала Мария.