– С юных лет? А сейчас вам сколько? – перебила его Елизавета.

– Двадцать один, – но это не имеет никакого значения…

– Да, когда мне был двадцать один год, это тоже не имело значения, – опять перебила его королева. – Итак, вы с пелёнок восторгались мною.

– Ваше величество! Позвольте мне сказать! – с отчаянием произнёс сэр Роберт.

– Да, пожалуйста, я вас слушаю, – Елизавета замахала руками, показывая, что она больше не будет его перебивать.

– Мой дядя…

– Вы говорите о графе Лестере? – тут же переспросила Елизавета.

– Да, ваше величество.

– Так что же сделал ваш дядя?

– Он всегда внушал мне, что вы – великая королева и несравненная женщина. Такая правительница, как Елизавета, твердил дядя со слезами на глазах, родится один раз в тысячу лет; все англичане должны на коленях благодарить Бога за то, что он даровал нам её.

– Бог здесь ни при чём, – возразила Елизавета, – англичанам меня даровала моя матушка. Она родила меня, но моё появление на свет никому не принесло тогда радости.

– Ваше величество! – с возмущением воскликнул сэр Роберт.

– Так оно и было. Но я опять прервала вас. Продолжайте.

– Я привык почитать ваше величество; я полюбил вас всем сердцем, – хотя никогда не видал вас и не слышал ваш голос.

– Какой, однако, силой внушения обладает ваш дядюшка! – заметила Елизавета. – Вот уж никогда бы не подумала! Он умело скрывал от меня этот свой талант. Но продолжайте, я более не стану вас перебивать.

– Какое счастье для меня было лицезреть вас, когда я впервые прибыл во дворец! Но я не смел даже приблизиться к вам – кто я, и кто вы!

– А когда вы «лицезрели» меня в первый раз? – спросила Елизавета.

– Три года тому назад, ваше величество. Во дворце был большой приём на Рождество.

– Это во время сильных холодов? Когда Темза промёрзла на три фута? Странно, но я вас совершенно не запомнила, а ведь во дворце было немного приглашенных на то Рождество.

– Где вам запомнить меня, ваше величество! – с горечью сказал сэр Роберт. – Я решительно ничего собой не представлял, был очень юным и неопытным.

– Зато теперь вы постарели, приобрели влияние и опыт, – улыбнулась Елизавета. – Продолжайте, продолжайте, я вас слушаю!

– Ваше величество, вы можете сколько угодно издеваться надо мной, – выпалил сэр Роберт с мрачной решимостью человека, готового высказаться до конца, – но для меня не было и нет женщины, которая могла бы сравниться с вами. Я больше не принадлежу себе: я ваш – весь, до последнего дыхания. Возьмите меня или отбросьте в сторону, как ненужную вещь, – я с радостью подчинюсь любому вашему желанию, потому, что оно исходит от вас. Я люблю вас, как никого не любил, – можете казнить меня за дерзость. Я не мог молчать, я должен был сказать о своей любви, а далее поступайте, как хотите.

– По-вашему, я красива? – спросила Елизавета, дождавшись, когда он закончит, и пристально глядя на него.

– Я не знаю, что такое красота. Для меня существует лишь одно мерило красоты – это вы.

– Однако я несколько старше вас? – продолжала допытываться Елизавета.

– Какое мне дело до вашего возраста! Я люблю вас такую, какая вы есть.

– Но я королева, и вам не подняться до меня, как бы вы того не желали. Разве мужчина может по-настоящему любить женщину, которая выше его по положению?

– Я в восторге от того, что люблю королеву! А мысль о том, чтобы подняться до вас кажется мне дикой и кощунственной. Вы единственная, великая и неповторимая королева Елизавета, быть возле вас – уже великое счастье!

– Сядьте, сэр Роберт, – проговорила Елизавета и как бы невзначай дотронулась до густых прядей его волос. – Вот какой пылкий кавалер! – со смехом сказала она Джейн. – Что ты об этом думаешь?

Джейн робко улыбнулась и промолчала.

– А признайтесь, сэр Роберт, были такие дамы, которые оказывали вам своё особое расположение? – спросила королева.

– Ваше величество! – с обидой возразил он.

– Запомните, – строго произнесла Елизавета, – если вы хотите, чтобы мы с вами были друзьями, ни одна дама больше не должна привлекать ваше внимание. Вы меня поняли? Кроме того, вы не должны помышлять о какой-либо форме отношений между нами, которая будет содержать хотя бы что-то вульгарное, что-то от грубого зова плоти. Таким образом, став моим другом, вы принимаете добровольный обет монашества, – согласны ли вы на это?

– Ваше величество, я был готов любить вас безмолвно и безнадежно, не имея ни малейшего шанса приблизиться к вам! Могу ли я отказаться теперь от своего счастья? Ставьте мне любые условия, ставьте их побольше, – я с восторгом исполню их! – вскричал сэр Роберт, покрывая поцелуями руку Елизаветы.

– Об этих условиях мы сейчас и поговорим, – сказала Елизавета, улыбаясь. – Дженни, ступай, я жду тебя утром.

* * *

Джейн вышла из дворца уже в сумерках; она направилась в дворцовый парк. Он сильно изменился со времён короля Генриха: здесь по-прежнему стояли могучие дубы и вязы, но аллеи расширили, вдоль них установили статуи античных богов; кирпичные стены парка заменили живыми изгородями, а вместо ветхих построек непонятного назначения возвели павильоны в итальянском стиле и даже один грот с маленьким водопадом. Этот грот, расположенный там, где раньше была тайная канцелярия Генриха, сделался любимым местом свиданий влюблённых; сюда теперь спешила Джейн.

Едва она подошла к гроту, от него отделилась неясная тень.

– Леди Джейн, это вы? – раздался мужской голос.

– Да, милорд, – ответила она.

– Я жду вас уже несколько часов.

– Простите, Энтони, но я не могла прийти раньше. Королева не отпускала меня: сегодня у её величества был длинный день.

– Да, я слышал, – сказал Энтони, приблизившись к Джейн и целуя ей руку, – был посольский приём, а после королева удостоила личной аудиенции сэра Роберта, племянника графа Лестера.

– Так вы уже знаете и об этом? – удивилась Джейн.

– Во дворце ничего нельзя скрыть, – усмехнулся Энтони. – Сотни глаз, сотни ушей, сотни болтливых языков. Пожалуй, одному сэру Френсису удается держать в тайне свои дела, – но такая у него служба, что без тайны нельзя. Он ведь тоже днём был у королевы?

– По-моему, да… Вы звали меня, чтобы узнать дворцовые новости? – с насмешкой проговорила Джейн.

– Зачем вы так? – укоризненно произнёс Энтони. – Я ждал очень долго и потерял было надежду увидеть вас, – а вы смеётесь надо мною. Вы жестоки, леди Джейн.

– Но я не понимаю, для чего вы ждали меня? Целый месяц вы шлёте мне письма, назначаете встречи, а когда я прихожу, засыпаете меня вопросами о королеве, о том, что она говорила и делала. Вы пишете о каких-то своих чувствах ко мне, однако я не вижу этих чувств. Зачем я вам, сэр, чего вы от меня хотите? – Джейн смотрела ему прямо в глаза.

Энтони выдержал её взгляд и простодушно ответил:

– Да, вы правы, мне интересно всё, что делает наша королева. Это так естественно: мы любим её величество и хотим знать о ней побольше. Но встреч с вами я ищу не для этого, – Энтони набрал воздуха и выпалил. – Джейн, милая моя Джейн, я не решался открыться вам, однако теперь молчать больше нельзя. Я люблю вас, Дженни, люблю страстно! Я тотчас попросил бы вашей руки, но ваш опекун далеко, он отбыл на континент; сразу по его возвращении я буду иметь честь говорить с ним о вашем замужестве.

– Неплохо сначала было бы узнать, люблю ли я вас и хочу ли за вас замуж, – сказала Джейн с иронией.

– То есть как? – неподдельно изумился Энтони. – Вы не любите меня? Я вас совсем не мил?

– Ваше признание очень серьезное и требует такого же серьезного ответа. Я не знаю, Энтони, люблю ли я вас: иногда мне кажется, что люблю, иногда я в этом вовсе не уверена. Может быть, узнав вас поближе, я пойму, чего хочет моё сердце, – но пока я не могу согласиться на ваше предложение. Не обижайтесь, я сказала вам чистую правду, ведь в таком деле нельзя лгать, – Джейн кротко улыбнулась ему.

– Ах, Джейн, вы убиваете меня! – воскликнул Энтони. – Однако вы правы, поспешность здесь будет вредна: брачный союз заключается на всю жизнь, – а что такое брак без любви? Это уродец, которому суждено превратиться в чудовище или умереть. Что же, узнайте меня получше, и тогда, я не сомневаюсь, в вашем сердце вспыхнет ответное чувство.

– Да, узнать вас получше мне бы очень хотелось, – повторила Джейн. – Не странно ли: вы знаете обо мне почти всё, но я о вас – почти ничего.

– Что же тут странного? – возразил он. – Я давно знаком с вашим опекуном и от него слышал рассказы о вас.

– Почти как сэр Роберт, – прошептала Джейн.

– Простите?

– Нет, пустяки. Пожалуйста, продолжайте.

– Не удивительно, что прибыв ко двору и узнав, что вы тоже находитесь здесь, я захотел вас увидеть, – Энтони развел руками и улыбнулся. – Ваш опекун так красочно вас описывал, что мне просто не терпелось взглянуть на его прелестную подопечную.

– Вы не поверите, милорд, но со мной он всегда был суров и временами даже груб; я не слышала от него ни одного ласкового слова, – с горькой усмешкой сказала Джейн.

– О, такое часто бывает! Пожилые люди имеют свои странности: в глубине души ваш опекун, конечно, любит вас, но старается не показывать это. По его мнению, мягкость и снисходительность вредны в деле воспитания девиц, – разъяснил Энтони.

– Вам известно, что творится в глубинах его души?

– Я же сказал вам, что давно его знаю, – нашёлся Энтони. – Мы подолгу беседовали с ним, и он был со мной достаточно откровенен.

– Как всё это не похоже на моего опекуна: откровенность, задушевные беседы, – покачала головой Джейн. – Когда вы успели так с ним подружиться? Извините, но сколько вам лет?

– Двадцать пять.

– И как давно вы знакомы с моим опекуном?

– Боже мой, милая леди, можно подумать, что вы обучались искусству допросов в школе сэра Френсиса! – принужденно засмеялся Энтони. – Зачем понимать мои слова буквально? Когда я говорю «давно», это означает исключительно моё собственное восприятие времени: господи, да для меня и год назад – уже очень давно! К тому же, бывает ведь и так, согласитесь, что год пролетает как час, а час тянется как год. Другой раз, зная человека всего пять минут, вы будто всю жизнь с ним знакомы, а бывает и наоборот – вы всю жизнь с ним знакомы, а совсем его не знаете.