– На рыжих, на рыжих волосах, месье! – улыбнулась Елизавета. – Такими они были у моего отца, покойного короля Генриха, такие они и у меня. Мне нечего стыдиться этого. Причёской я довольна, однако, может быть, её следует дополнить сеткой с золотой, нитью? А поверх надеть шапочку из ярко-красного бархата, – такого же, как платье, – и украсить белым пером?

– Ваше величество, разрешите мне почтительно возразить вам! – воскликнул парикмахер, приложив руки к груди. – Ваша высокая причёска «en raduette» придаёт вам роста, между тем, сетка и шапочка на волосах отнимут его у вас. Если вы соблаговолите прислушаться к моему совету, я бы оставил всё как есть.

– А ты что скажешь, Дженни? – обратилась королева к фрейлине.

– Я согласна с месье парикмахером, мадам. Вы неотразимы и привлекательны в этом уборе, – восхищенно произнесла Джейн.

– Когда женщина хвалит женщину, это подозрительно, – королева бросила быстрый взгляд на неё.

– Мадам! – вспыхнула Джейн.

– Я пошутила, моя дорогая. Я не сомневаюсь в твоей искренности… Что же, месье, припудрите, как следует, мои волосы и на лицо наложите слой пудры погуще; не забудьте прорисовать сосуды, чтобы подчеркнуть прозрачность кожи. Помаду на губы нанесите цвета сочной вишни; на щеках сделайте живой румянец, а родинки и мушки не ставьте, они мне не подходят. Перчаток не надо, – все утверждают, что у меня очень красивые руки.

– Это правда, мадам, – в один голос сказали парикмахер и Джейн.

– Пусть господин посол удивится, когда королева выйдет к нему без перчаток. Но перстни я надену самые богатые, – да, да, вот эти, вы правильно выбрали их, милорд, – похвалила Елизавета хранителя королевских драгоценностей. – А какие духи вы мне посоветуете, месье? – спросила она парикмахера.

– «Дамасскую розу» и ничего другого! – вскричал парикмахер. – Немного за уши, немного на грудь. Если пожелаете, можно прикрепить ещё к поясу вашего платья флакончик с египетским мускусом. Это придаст особую пикантность запаху «дамасской розы», но не перебьёт её аромат.

– Ладно, так и поступим… Что же, заканчивайте поскорее, месье, – близится назначенный для приёма час. Не хотелось бы мне обижать господина посла ожиданием, – на губах Елизаветы промелькнула тонкая усмешка.

* * *

Придворные Елизаветы недоумевали, зачем их вызвали в Тронный зал: переговоры её величества с послом были секретным делом и велись обычно в присутствии наиболее приближенных к Елизавете лиц, но сегодня здесь было слишком много народа.

– Её величество, королева Англии! – выкрикнул важный церемониймейстер, ударив тростью об пол.

Все опустились на колени и замерли; королева прошла к трону и заняла своё место.

Придворные поднялись, и по залу пронёсся шёпот: при Елизавете не было ни одной королевской регалии, а между тем, испанский посол прибыл во дворец с официальным визитом. Подобное пренебрежение этикетом могло означать одно их двух: либо Елизавета выказывает открытое пренебрежение послу, либо она, напротив, подчёркивает особо доверительные, дружественные отношения с ним. Последнее было маловероятным: все знали, что королева недолюбливает дона Бернардино, её возмущают интриги посла, направленные против неё, но ещё большее возмущение вызывает у Елизаветы политика испанского государя, которую тот ведёт в последнее время.

Назревал скандал. Придворные с нетерпением оглядывались на открытые главные двери зала и посматривали на стоящего около них церемониймейстера, который должен был известить о прибытии дона Бернардино. Наконец, церемониймейстер стукнул своей тростью и провозгласил:

– Его светлость дон Бернардино де Мендоса, полномочный посол его величества Филиппа Второго, короля Испании, Португалии, Неаполя, Сицилии, Нидерландов, верховного сюзерена Священной Римской империи, короля Вест-Индии – и прочая, прочая, прочая!

Дон Бернардино вошёл в зал во главе своей свиты. Вид у него был надменный, губы презрительно сжаты, взгляд холоден. Покосившись на придворных Елизаветы, он на мгновение остановился, а потом дал знак своим свитским следовать за ним: если королева желает вести разговор при свидетелях, пусть будет так.

Посол прошествовал через весь зал, остановился перед тронным возвышением и поклонился королеве. Затем он поднял на неё глаза – и оцепенел. На голове Елизаветы не было короны, при королеве не было вообще никаких регалий, – мало того, её руки были обнажёнными, без перчаток! Лицо посла побагровело; он сделал движение, будто собираясь повернуться и уйти прочь, но сдержал себя и ровным голосом произнёс:

– Во здравии ли ваше величество?

– Благодарю вас, господин посол, – невозмутимо отвечала Елизавета. – А как здоровье вашего государя?

– Он здоров.

– А ваше здоровье?

– Оно могло быть лучше, если бы не постоянные заботы об укреплении союза между нашими странами, – сказал дон Бернардино, позволив себе выказать некоторое раздражение.

– Мы знаем, каковы они, эти ваши заботы, – с явной насмешкой проговорила королева.

– Я ценю ваше внимание, – смешался посол. – Но позвольте мне выполнить поручение моего государя, – сказал он через мгновение с прежней твёрдостью.

– Сделайте одолжение.

– Мой государь хотел бы получить разъяснения относительно некоторых действий вашего величества и ваших подданных, которые он полагает несовместимыми с отношениями союзников, коими считаются ваша и его державы, – строго и официально произнёс посол.

– Что же это за действия? – удивилась Елизавета.

– Я изложу по пунктам… Во-первых, вы поддерживаете врагов моего государя и врагов католической веры в Европе. В частности, деньгами и оружием вы помогаете мятежникам, которые восстали против нас и против святой римской церкви на Нижних Рейнских землях: в Голландии, Фландрии и прочих областях, по праву принадлежащих моему государю. Помимо этого, вы поддерживаете врагов апостолической веры в других странах, например, во Франции, где вы снабжаете всем необходимым войско нечестивого Генриха, короля Наваррского, – беспутного, развратного и богомерзкого человека, продавшего свою душу дьяволу.

Мой государь не намерен терпеть бесцеремонное, ничем не оправданное вмешательство в дела его державы, а также подлинную войну против святой римской церкви, которую вы фактически ведёте. Отступничество от истинной веры, которое произошло у вас, при вашем отце короле Генрихе, достойно сожаления и не даёт вам повода для борьбы с апостолической церковью повсеместно. Должен вам напомнить, что мой государь, как и его достойные предки, является верховным покровителем римской церкви. Он не может допустить, – и не допустит! – её поругания, а тем более уничтожения истинной христианской веры, – дон Бернардино остановился, ожидая ответа Елизаветы.

Среди придворных прошло небольшое движение, десятки глаз устремились на королеву.

– Я внимательно слушаю вас, – бесстрастно сказала Елизавета.

– Во-вторых, – продолжал дон Бернардино, – ваши корабли постоянно нападают на наши суда, везущие груз из американских владений моего государя. Мало того, ваши подданные нападают и на наши города в Америке, разоряя и уничтожая их. В любой стране, по любым законам такие проступки называются пиратством и разбоем. Мой государь чрезвычайно поражён тем, что вы нисколько не стремитесь покарать преступников, – напротив, вы поощряете их к подобным злодеяниям и даже сами отправляете ваших подданных на разбой. Как это совместить с союзническими отношениями между нашими странами?

– Я вас слушаю, – повторила Елизавета.

– В-третьих, ваши агенты действуют при всех дворах Европы, даже в Московском царстве. Повсюду они привлекают людей, которые обеспечивают ваши интересы при этих дворах, в ущерб интересам других государств, в том числе интересам Испании. Ваши купцы всеми способами завладевают внешней торговлей и денежными потоками известных нам стран, не допуская к ним прочих купцов. Из-за этого казна моего государя не получает той прибыли, которую должна была бы получать, – и это тоже несовместимо с союзническими отношениями, – дон Бернардино оглянулся на своих советников, они согласно закивали головами.

– Я вас слушаю, господин посол, – окликнула его Елизавета.

– Последнее, четвёртое, – дон Бернардино сделал паузу. – Моего государя сильно беспокоит судьба вашей кузины, королевы Марии…

– Чем же она беспокоит его? – живо отозвалась Елизавета.

– Мой государь опасается, что поместив королеву Марию в заточение, вы можете причинить ей затем более существенный вред, – многозначительно проговорил дон Бернардино.

– Я не ослышалась, вы сказали «поместив в заточение»? – спросила Елизавета. – Помилуйте, господин посол, она умоляла нас, чтобы мы предоставили ей убежище! Несчастная женщина, первый муж которой умер, второй был убит, а третьему пришлось навсегда покинуть страну, – она, оказавшись без мужской поддержки, была так одинока… А я, всё-таки, её сестра, пусть и по линии дедушки, – к кому же было обратиться Марии, как не ко мне? Родственники должны помогать друг другу в беде.

– Однако вы всеми силами помогали её противникам в Шотландии, – возразил посол.

– Откуда у вас эти сведения? – с обидой воскликнула Елизавета. – Наоборот, я усмирила её противников. Они оставили мою сестру в покое, а её сына признали своим королём.

– Но вы заключили королеву Марию в замок.

– А вы бы хотели, чтобы я держала королеву на крестьянском дворе? Разве замок не подобает её положению? Она ни в чём не ведает нужды, живёт как подлинная королева, принимая гостей, устраивая пиры и театры. Иногда я просто завидую Марии, завидую её беззаботной жизни, – вздохнула Елизавета.

– Но вы приставили к ней стражу, – не унимался дон Бернардино.

– Охрану, господин посол, охрану! – поправила его Елизавета. – А как же иначе? Сколько людей было убито вокруг неё: муж, личный секретарь, другие достойные джентльмены, – а сколько раз жизнь самой Марии висела на волоске! Как же её не охранять?