Но в эту минуту разомкнулись ее онемевшие руки, тело ее соскользнуло вдоль столба и тяжело упало, так что дрогнула и, казалось, застонала земля.

Брат зашатался и упал без чувств.

Подбежали старейшины. Флегонт наклонился над ней, захлебнулся коротким рыданием и, выпрямившись, проговорил изменившимся, не своим голосом:

– Умерла!

– Да упокоится с миром! – раздался траурный, заунывный напев старейшин.

Диаконы завернули Марию в свои шершавые плащи, как в саван, и понесли на руках.

С заунывным пением потянулось длинное шествие по оврагам, через глухой, темный лес.

Не доходя до города, толпе велели рассеяться и тайком, чтоб никто не заметил, отнесли Марию в стены монастыря.

На следующий день тело ее было выставлено в просторной келье, ярко освещенной восковыми факелами, так, чтобы все могли его видеть, причем допускались не только члены общины, но и посторонние, дабы все могли проникнуться верой…

В пушистых волосах своих она лежала, точно в золотом гробу, тихая, прекрасная, похожая на изваяние.

Мраморная белизна ее тела свидетельствовала о том, что она мертва. Могильным холодом веяло от ее чистого чела, в котором застыли уже мысли. В полузакрытых ресницами потухших глазах еще не чувствовалась смерть, а только ее скорбное веяние: раскрытые же уста продолжали еще жить тою же блаженной улыбкой упоения, с какою она была снята с креста.

Забальзамированная с этим блаженным, запечатленным навеки выражением прекрасного лица, она, спустя много дней, как священная реликвия бессмертной любви, была похоронена в катакомбах храма, воздвигнутого на том месте, где она почила сладостным сном…