Энтони Троллоп - Марион Фай

Я просила Персифлажа написать лорду Кинсбёри, но он говорит, что это мое дело, так как он так занят. Если б здоровье моего зятя это позволяло, мне кажется, ему бы следовало приехать в город, чтоб лично собрать справки и повидаться с молодым человеком. Если он сделать этого не может, то пусть поручит Гэмпстеду привести его к вам, в Траффорд. Гэмпстед и этот молодой герцог, по счастью, короткие приятели. В пользу Гэмпстэда говорит, что, как бы то ни было, а он искал себе друзей не в таких низменных сферах, как ты думала. Амальдина намерена написать Фанни чтоб поздравить ее.

Твоя любящая сестра, Джеральдина Персифлаж».

Герцог ди-Кринола! Ей не совсем верилось; хотя, в сущности, она поверила. Она хорошенько не знала, рада ли она этому верить, или на оборот. Ей было ужасно думать, что придется называться мачехой почтамтского клерка. Ей вовсе не покажется ужасным быть мачехой герцога ди-Кринола, хотя бы у пасынка не было собственного состояния. Это маленькое несчастие будет, в глазах света, сглажено атрибутами высокого общественного положения. Что может быть звучнее титула герцогини! Кроме того — он «настоящий». Весь свет узнает, что итальянский герцог прямой представитель блестящей фамилии, которой этот самый титул принадлежал в течении многих, многих лет. Были сильные основания сейчас же прижать к своему сердцу молодого герцога и молодую герцогиню.

Но были другие причины, по которым она не желала бы, чтоб известие это было справедливо. Во-первых, она ненавидела их обоих. Какой бы он герцог ни был, все же он «был» почтамтским клерком и леди Франсес позволяла ему ухаживать за собой в то время, когда видела в нем не более как почтамтского клерка. Кроме того, девушка эта оскорбила ее и, наконец, каково будет ее «голубкам», если придется выкроить из семейного достояния постоянный доход для этого итальянского аристократа и для целого будущего поколения итальянских аристократов; вдобавок, какое торжество для Гэмпстеда, который из всех человеческих существ ей самое ненавистное.

Но, по зрелом обсуждении, она думала, что лучше будет признать герцога. Да больше ей ничего не остается. Чтобы она ни делала, ей не посадить молодого человека за его скромный стол, не возвратить ему его скромное имя.

Ее долг был — сообщить известие маркизу, но прежде чем она успела это исполнить, ее неожиданно посетил мистер Гринвуд. Мистер Робертс все уладил единственно с помощью сильных аргументов и убедил мистера Гринвуда отправиться в Шрьюсбёри, в день назначенный для его отъезда. Ему было объявлено, что, если он уедет, то получит 200 фунтов в год от маркиза, да лорд Гэмпстед прибавит 100, о чем маркиз может и не знать. Если же он, в назначенный день, не выедет, то ста фунтов ему не прибавят. Обе стороны не скупились на слова, но он уехал. Маркиз не пожелал его видеть, маркиза простилась с ним самым официальным образом. Уезжая, он говорил себе, что в семействе еще могут возникнуть обстоятельства, которые послужат ему на пользу. Теперь он также узнал великую, семейную новость и приехал с мыслью, что первый объявит ее в Траффорд-Парке.

Он спросил бы маркиза, но знал что тот его не примет. Леди Кинсбёри согласилась его принять и его ввели в комнату, куда он так часто входил без доклада.

— Надеюсь, что вы здоровы, мистер Гринвуд, — сказала она. — Вы все еще живете в наших местах?

В Траффорде прекрасно знали, что он выехал.

— Да, леди Кинсбёри. Я не выезжал из этих мест. Я думал, что вы, может быть, пожелаете еще раз меня видеть.

— Не думаю, чтоб нам была надобность вас беспокоить, мистер Гринвуд.

— Я приехал с новостью, которая касается вашего семейства.

— Присядьте, мистер Гринвуд. Какая новость?

— Мистер Джордж Роден, почтамтский клерк…

— Герцог ди-Кринола, хотите вы сказать?

— О! — воскликнул мистер Гринвуд.

— Все это мне известно, мистер Гринвуд.

— Что почтамтский клерк — итальянский аристократ?

— Что итальянскому аристократу угодно было, на несколько времени, сделаться почтамтским клерком. Вы это хотели сказать?

— И леди Франсес будет разрешено…

— Мистер Гринвуд, я должна просит вас здесь не обсуждать действий леди Франсес.

— О! не обсуждать действий милэди!

— Не можете же вы не знать, как маркиз за это рассердился.

— А мы таки иногда обсуждали действия леди Франсес, леди Кинсбёри.

— Теперь я этого делать не желаю. Оставим это, мистер Гринвуд.

— О лорде Гэмпстеде также нельзя говорить?

— Также нельзя. По-моему, вы очень дурно поступили, приехав после всего, что происходило. Если б маркиз знал…

«О, если б маркиз знал! Если б маркиз все знал и другие также», — подумал, но только подумал мистер Гринвуд. Вслух он сказал только:

— Отлично, леди Кинсбёри. Пожалуй, мне теперь лучше уехать.

И он уехал.

Посещение его послужило подтверждением. Она не смела долго скрывать новость от мужа, а потому, в течение вечера, пошла к нему, с письмом сестры в руках.

— Как! — сказал маркиз, когда чтение кончилось. — Как! герцог ди-Кринола.

— В этом не может быть сомнения, милый.

— И он почтамтский клерк?

— Теперь, нет.

— Я не совсем понимаю, чем же он будет. Кажется, он никакого наследства не получил.

— Сестра ничего не пишет.

— Так что ж толку в его титуле? Ничего нет на свете вреднее нищей аристократии. Почтамтский клерк вправе жениться, но бедный аристократ должен, во всяком случае, дать своей бедности умереть с ним.

С этой стороны вопрос до сих пор не представлялся леди Кинсбёри. Когда она предложила ему пригласить молодого человека в Траффорд, он, как будто, вовсе не нашел это нужным.

— Было бы гораздо лучше, если б Фанни вернулась, — ввернул старик, — молодой человек, вероятно, поселится на родине, если вся эта история не сказка, выдуманная Персифлажем у себя в министерстве.

По возвращении в Гендон-Голл, леди Франсес нашла следующее письмо от своей приятельницы, лэди Амальдины:

«Дорогая Фанни,

Я положительно в восторге, что могу поздравить тебя с удивительной и крайне романической историей, которую нам только что рассказали. Я никогда не принадлежала в числу тех, кто тебя «особенно» осуждал за то, что ты отдала свое сердце человеку, который настолько ниже тебя по общественному положению. Тем не менее, мы все не могли не находить, что очень жаль что он — почтамтский клерк. За то теперь ты имеешь основание гордиться. Я изучила вопрос основательно и убедилась, что герцогам ди-Кринола приписывается «самая чистая кровь» в Европе. Несомненно, что один из представителей этого семейства был женат на принцессе из дома Бурбонов до вступления их на французский престол. Я могла бы сообщить тебе все подробности, если б не была уверена, что ты сама уже все разузнала. Другой женился на троюродной сестре того Максимилиана, который был женат на Марии Бургундской. Есть предположение, что одна из дам этого семейства была женою младшего брата одного из Гизов, хотя не совершенно «достоверно», были ли они когда-нибудь женаты. Но это маленькое пятнышко, дорогая, едва ли теперь до тебя касается. Говоря вообще, не думаю, чтоб в целой Европе было лучшее имя. Папа говорит, что ди-Кринола постоянно фигурировали в Италии, то на политической арене, то во время возмущений, то в битвах. А потому это вовсе не то, как если б они все полиняли и более не имели никакого значения как иные фамилии, о которых мы читаем в истории. Признаюсь, я думаю что ты должна быть очень счастливой девушкой. Я сама чувствую, что совершенно стушевалась, так как, что ни говори, а титул Мерионетов дарован только в царствование Карла II. Правда, ранее этого существовал один лорд Льюддьютль, но и он был сделан лордом только Иаковом I. Поуэли, без всякого сомнения, очень древняя уэльская фамилия; говорят, что между ними и Тюдорами было какое-то родство. Но что все это в сравнении с теми почестями, которые еще в средние века воздавались аристократическому дому ди-Кринола?

Папа, кажется, думает, что у твоего жениха не будет много денег. Я из числа тех, которые не думают, чтоб большие доходы могли идти в сравнение с хорошим происхождением, в смысле обеспечения солидного положения в свете. Конечно, поместья герцога считаются громадными, и Льюддьютль, даже в качестве старшего сына, богатый человек; но, насколько я понимаю, его ничего не дает, кроме хлопот. Если он имеет какое-нибудь отношение к провинциальному городу, в смысле доходов, то от него требуют, чтоб он положил первый камень каждой церкви и каждого общественного здания, в этом городе. Если что-нибудь надо «открывать», он открывает; ему никогда не дадут пообедать без того, чтоб он не сказал два, три спича, «до» и «по». Это я называю ужасным наказанием. По всему, что я слышу, твой герцог всегда будет с тобой, у него не будет этих ненавистных общественных обязанностей. Вероятно, придется что-нибудь устроить насчет дохода. Льюддьютль, кажется, думает, что герцогу следует попасть в парламент. По крайней мере, он на днях говорил это папа; сама я его не видала целые века. Он заходит к нам каждое воскресенье, тотчас после завтрака, и никогда не остается долее двух минут. В прошлое воскресенье мы еще не знали этой чудной новости, но папа на днях видел его в палате и это были его слова. Не понимаю, как он может попасть в палату, если он итальянский герцог, и не знаю, что бы он этим выиграл. Папа говорит, что его собственное правительство могло бы дать ему какой-нибудь дипломатический пост; но мне кажется, что маркиз мог бы что-нибудь для него сделать, так как в его в личном распоряжении «так много». Каждый акр владений Мерионетов закреплен за… ну, за ближайшим наследником, кто бы он там ни был. Но средства непременно будут. Это всегда устраивается. Папа говорит, что молодые герцоги всегда, по меньшей мере, настолько же обеспечены как птицы небесные.