— Против вас, Марион? Мне идти против вас!

— Вам следовало бы поддержать меня.

— Мне кажется, что вы не нуждаетесь в чужой поддержке. Мне хотелось бы замолвить словечко за вашего бедного отца.

— Не желала бы я, чтоб отец думал, что здоровье мое тут при чем-нибудь. Вы знаете, насколько я вправе думать, что могу выйти замуж и надеяться иметь детей. Ему знать этого не зачем. У меня, в разговоре с ним, сорвалось необдуманное слово и я в этом раскаиваюсь. Но скажите ему, что если б моя жизнь была застрахована на пятьдесят лет, если б я пользовалась самым цветущим здоровьем, я не перенесла бы моего происхождения, моих манер, моих привычек в доме этого молодого лорда. Неправильно сказанное слово, неловкое движение — выдало бы тайну, и он бы почувствовал, что сделал ошибку, женившись на дочери квакера. Всем добродетелям мира не поддержать любви настолько, чтоб она устояла против призрака отвращения. Скажите это отцу, скажите ему, что я поступила благоразумно. Можете также передать ему, что если Богу угодно будет, я проживу еще много лет бодрой старой девой и буду вечно вспоминать его доброту ко мне, его святую любовь.

Мистрисс Роден, выходя из дому, знала, что потерпит неудачу. Она покорилась этому совершенно, когда раздался стук в дверь. Старушка молча обняла и поцеловала девушку.

— Я останусь у вас в комнате, пока он будет здесь, — сказала она. Когда она выходила, голос лорда Гэмпстеда раздался у дверей.

ХХVIII. Упрямство Марион

Лорд Гэмпстед живо домчался из Гендон-Голла в Галловэй, выскочил из шарабана, не сказав ни слова груму, и быстрыми шагами направился вдоль Парадиз-Роу до № 17. Здесь не приостановившись ни на минуту, он сильно постучал в дверь.

Марион стояла одна посреди комнаты, крепко сжав руки, но с улыбкой на лице. Она много думала об этой минуте, обдумала даже слова, которыми его встретит. Слова были, вероятно, забыты, но намерение оставалось во всей силе.

— Марион, — сказал он, — Марион, вы знаете, зачем я здесь. — Он подошел к ней, точно желая сейчас же обнять ее.

— Да, милорд, знаю.

— Вы знаете, что я люблю вас. Я, право, думаю, что никогда не бывало любви сильнее моей. Если вы можете полюбить меня, скажите одно слово и вы совершенно осчастливите меня. Видеть вас моей женою — все, что жизнь может дать мне теперь. Отчего вы от меня сторонитесь? Неужели вы этим хотите сказать, что не можете полюбить меня, Марион? Не говорите этого, — или, мне кажется, сердце мое разобьется.

— Милорд, — начала она.

— О, как я ненавижу такой способ обращения. Зовут меня Джон. В силу некоторых условных приличий посторонние зовут меня лордом Гэмпстедом.

— Именно потому, что я могу быть для вас только посторонней, я и зову вас: милорд.

— Марион!

— Только посторонней — не более, как бы сильна ни была моя дружба к вам, моя благодарность. Дочь моего отца должна быть для лорда Гэмпстеда только посторонней.

— Отчего? Зачем вы это говорите? Зачем мучите меня? Зачем гоните меня сейчас же, объявляя, что я должен возвратиться домой несчастным человеком?

— Потому, милорд…

— Я признаю лишь одну основательную причину, против которой я восставать не могу, хотя она будет для меня роковою, если мне не удастся устранить ее, пред нею я преклонюсь, в случае необходимости, но не сразу, Марион. Если вы скажете, что не можете полюбит меня, это будет серьезная причина.

— Я не смею любить вас, — сказала она.

— Не смеете любить меня, Марион? Кто вам мешает? Кто запрещает вам любить меня? Отец ваш?

— Нет, милорд, нет.

— Верно, мистрисс Роден.

— Нет, милорд. В таком деле я не послушалась бы ни друга, ни отца. Мне пришлось допросить себя и я сказала себе, что не смею любить того, кто выше меня поставлен.

— Неужели это пугало снова станет между мной и моим счастьем?

— Между вами и желанием минуты — да. Но разве не всегда так бывает? Если б я… даже… полюбила кого-нибудь, кто стоял бы ниже меня по общественному положению, неужели вы, в качестве моего друга, не посоветовали бы мне победить это чувство?

— Я полюбил девушку, которую, со стороны внешних условий, считаю равной себе, а во всех других отношениях ставлю несравненно выше себя.

— Комплимент этот мне очень приятен, но я научилась не поддаваться приятному. Это невозможно, лорд Гэмпстед, невозможно. Вы еще не знаете, какой упрямой может сделаться такая девушка, как я. Когда ей приходится думать о благе другого, а может быть, немного и о собственном.

— Боитесь вы меня?

— Да.

— Что я не буду вас любить?

— Даже и этого боюсь. Заметив во мне что-нибудь несимпатичное, вы разлюбите меня. Вы будете добры ко мне, ласковы со мной, потому что это вам свойственно. Вы не станете дурно обращаться со мной, потому что вы кротки, благородны, снисходительны. Но этого для меня будет мало. Я буду читая это в ваших глазах, слышать это в вашем голосе, я истерзаюсь, видя, что вы презираете вашу жену.

— Все это вздор, Марион.

— Милорд!

— Говорите прямо, если уж начали, чтоб мне знать, с чем я, собственно, должен бороться. Сердце мое так полно любви к вам, что мне, кажется, невозможным жить без вас. Если б вы сочувствовали мне сколько-нибудь, я сразу был бы счастлив. Если сочувствия этого нет, скажите.

— Его нет.

— Ни искры сочувствия у вас во мне, к тому, кто так искренно вас любит? В таком деле, Марион, человек имеет право требовать ответа, требовать правдивого ответа.

— Лорд Гэмпстед, вы можете сильно смутить меня, заставить меня отдалиться от вас, просит вас никогда более меня не беспокоить, молчать перед вами, но вам никогда не изменить моего намерения. Если вы хорошего мнения о Марион Фай, поверьте слову, которое она вам дает. Я никогда не буду женой вашей, милорд.

— Никогда?

— Никогда.

— Вы не сказали мне: почему. Вы привели не все причины.

— Я сказала вам довольно, лорд Гэмпстед.

— Клянусь небом, нет; вы не ответили мне на единственный вопрос, который я предложил вам. Вы не привели единственной причины, которую я бы принял, хотя бы на время. Можете вы полюбить меня, Марион?

— Если б вы любили меня, вы бы меня пощадили, — сказала она.

Почувствовав, что этими словами она окончательно себя выдала, она опомнилась и призвала на помощь все свое красноречие, чтоб увернуться от прямого ответа, которого он требовал.

— Мне кажется, — сказала она, — что вы не понимаете, что девушка чувствует в подобном случае. Она не смеет спрашивать себя: «любит ли она?», когда знает, что любовь эта ни к чему не поведет. Зачем мне разбираться в своей душе, когда цель этого уже достигнута.

— Марион, мне кажется, вы любите меня.

Она взглянула на него и попыталась улыбнуться, пошутить, но почувствовав, что не в силах долее удерживать слез, отвернула от него лицо и не отвечала.

— Марион, — повторил он, — мне кажется, вы меня любите.

— Если б вы любили меня, милорд, вы не терзали бы меня.

Она сидела на диване, отвернув от него лицо, чтобы до некоторой степени скрыть слезы. Он сел подле нее и минуты две держал ее за руку.

— Марион, — сказал он, — вы, конечно, знаете, что ни одна минута в моей жизни не будет для меня важнее настоящей?

— Так ли это, милорд?

— Ни одна. Я стараюсь приобрести себе в подруги ту, кто для меня лучшее из всех человеческих существ. Прикасаться к вам, как прикасаюсь я теперь, для меня радость, не смотря на то, что вы наполнили сердце мое такой скорбью! — Она старалась высвободить руку из его руки, но это удалось ей не сразу. — Вы отвечаете мне аргументами, которые не имеют для меня никакой цены. Они, по-моему, простая дань тем предрассудкам, против которых я восставал всю жизнь. Вы не рассердитесь на мои слова?

— О, нет, милорд, — сказала она, — нет. Я не сержусь, но, право, вы не должны держать меня.

С этим она высвободила руку. Он ее выпустил и продолжал:

— Что касается до всего этого, у меня мой взгляд, у вас ваш. Вправе ли вы держаться вашего и жертвовать мною, если вы действительно любите меня? Пусть ваш взгляд борется с моим и уравновесит его. Пусть мой борется с вашим, мы и в этом сравняемся. А затем пусть любовь станет нашей владычицей. Если вы любите меня, Марион, я, кажется, имею право требовать, чтоб вы стали моей женой.

— Этому никогда не бывать, — сказала она.

— И только?

— Что же больше, милорд?

— Вы можете отпустить меня и не пожелать, чтоб я когда-нибудь возвратился?

— Могу, милорд. Возвращение ваше было бы только неприятностью для вас и страданием для меня. В другой раз не смотрите слишком часто на молодую девушку из-за того, что ее лицо случайно вам приглянулось. Вам жениться следует. Ищите себе жену разумно, среди равных вам. Если найдете, можете возвратиться и сказать Марион Фай, что совет ее послужил вам на пользу.

— Я приду не раз и скажу Марион Фай, что советы ее противуестественны и невозможны. Я объясню ей, что человек, который любит ее, не может искать себе другой жены; что никакая жизнь для него немыслима, кроме той, в которой он и Марион Фай соединятся. Я думаю, что мне, наконец, удастся убедить ее, что это так. Мне кажется, она поймет, что всей ее холодной осторожности, ее светскому лжемудрствованию не разлучить любящих. Мне думается, что когда она увидит, что поклонник ее так ее любит, что жить без нее не может, она оставит эти опасения насчет его будущего непостоянства и доверится человеку, в искренности которого убедится.

С этим он взял ее руку и склонился к ее ногам и поцеловал эту руку, прежде чем она нашла в себе силу ее отнять. Он оставил ее, не прибавив более ни слова, сел в экипаж и возвратился домой, не обменявшись ни единым словом ни с кем в Галловэе, кроме Марион Фай.