— Доброе утро, жена!

Он попробовал потянуться к ней через кровать, но потерял равновесие и рухнул лицом в подушки. Девушка поморщилась:

— Вставай, Алексей! Уже мама пришла… Неудобно…

Молодой муж встал, покачиваясь, и растер руками виски. Его мутило.

— Пойду умоюсь, что ли…

— Только брюки надень!

Алексей посмотрел себе на ноги и покраснел. Кое-как натянул брюки и вышел из комнаты.

— Доброе утро, зятек!

— Доброе утро, тещенька! — донеслось из коридора.

— Ну как вы? Может, рассольчику, Лешенька?

— Пожалуй… — протянул зять.

Маринка встала и прошлась по комнате. За дверью кипела обычная жизнь, но это была не ее жизнь, и, что с этим делать, было совершенно непонятно.

Из ее памяти стерлось, как отгуляли второй день, как проводили родственников жениха и других гостей. Борьки уже не было — он умчался в Москву на важный зачет. Без него было отчего-то грустно.

Еще ночь прошла в квартире Смирновых в прежнем составе с прежним результатом. Только Маринке на сей раз удалось немного поспать, прикорнув на стуле, положив руки и голову на подоконник. Попытки Алексея приласкать Маринку вызывали у девушки бурный ужас и физическое отвращение такой силы, что она не могла справиться с подступающими приступами тошноты.

После окончания всех торжеств мать принялась подводить итоги мероприятия и рассматривать подарки. Маринка сидела рядом и рассеянно смотрела куда-то прямо перед собой. Ей к этому времени стало совершенно очевидно, что никакой нормальной семейной жизни с Алексеем у нее не получится.

— Ну и скупердяи эти Филипповы! — громко возмущалась Лидия Ивановна. — Всучили нам настольную лампу за семнадцать рублей! Небось самим не нужна просто. А Козловы! Тоже хороши. Зачем они подарили детские игрушки? Кому они сейчас нужны? Нет чтобы деньгами отдать… А вот этот сервизик я, пожалуй, себе оставлю… Ты не против, Мариночка?

— Нет…

— Он вам сейчас все равно не нужен. Куда вам в общежитие такой сервиз? Пусть лучше тут в серванте для красоты постоит. А вы встанете на ноги, потом сами себе выберете что понравится… Вот эту вазочку можете забрать себе, нам она ни к чему. А вот тут денег немножко, пусть у нас пока останутся. Мы с Николаем так потратились на свадьбу…

Маринка согласно кивала головой, вполуха слушая бормотание матери. Ей было все равно: вазочка ли, сервизик или вообще ничего. Она для себя уже приняла решение, осталось только воплотить его в жизнь.

Июнь прошел в разъездах. Маринка сдавала экзамены, у нее был повод бывать в Петровском очень редко. Ноги ее туда после свадьбы просто не несли. Так, заезжала на несколько часов — и торопилась назад в Серпухов, хотя никакой серьезной потребности в этом не было. Маринка сама никому не говорила о свадьбе, но невесть каким образом через несколько дней все знакомые в училище уже знали об этом. Мало кто поздравлял ее с браком, больше было тех, кто сожалел о том, что партия не столь блестяща, как заслуживала бы эта красивая, веселая и талантливая девушка. Все удивлялись скоропалительности поступка Смирновой, зная ее рассудительность и неприступность. Но жизнь продолжалась, и после замужества число Маринкиных воздыхателей только увеличилось: семейный статус привлекательной дамы дразнит иногда мужчин посильнее любых других женских завлекаловок.

Поэтому, когда Маринка бродила вечерами по серпуховским узким улочкам, ей казалось, что все произошедшее с ней и Алексеем — только неприятный сон, видение, которое скоро растает. Она все еще не осознавала до конца серьезности своего шага. Ей вдруг снова захотелось в Москву, в театральное училище, чтобы разом изменить все в жизни, исправить, начать сначала. Она ощутила всем сердцем свою молодость, безграничность жизненных возможностей, простиравшихся перед ней.

Именно тогда у Маринки явственно проявилось легкое грызущее ощущение совершенной ею ошибки, но оно не стало еще фатальным, изнуряющим. Казалось, ей стоит только принять решение — и все наладится, изменится, придет в нормальную, успешную колею. И все же что-то удерживало ее от этого решения, что-то, через что она никак не могла перешагнуть. И это «что-то» включало в себя не только заботы о матери, не только попытки удержать воспоминания детства, но и весьма конкретный персонаж, имя которому было Алексей Нехристенко и который с некоторых пор являлся ее законным мужем…

После того как отгуляли выпускной бал в училище, никаких поводов оставаться дольше в Серпухове не было. Протянув там у подружки под разными поводами еще недельку, Маринка наконец скрепя сердце вернулась в Петровское. Было очень непривычно идти с автовокзала не к себе домой, а в общежитие. Там ее уже с нетерпением дожидался Алексей. За время ее отсутствия он на славу потрудился над устройством их семейного гнездышка: в общежитской комнатенке был сделан косметический ремонт, привезена нехитрая мебелишка.

— Вот, мама твоя и занавесочки сшила, — смущаясь, похвастался Алексей. — Так уютней будет. А я у соседей столик по дешевке купил… Я так скучал по тебе!

Супруг двинулся к Маринке с раскрытыми объятиями. Она сделала вид, что не заметила этого порыва, ловко ушла от его рук. В тесной комнатенке, несмотря на недавно сделанный ремонт, висел тягучий запах чужого коммунального жилья, сантехника была в ужасном состоянии.

— Я устала, Алексей! Давай спать! — сказала Маринка тихо. — Ты давай спи на диване, а я себе на полу постелю.

— Какой пол, Марина, что ты говоришь? Мы с тобой разве не муж и жена?

Алексей снова попробовал обнять девушку, но она вырвалась и посмотрела на него холодно, почти зло:

— Ну так где спишь — на диване или на полу? Алексей, вздохнув, взял покрывало и начал стелить себе на полу. Потом неторопливо разделся, обнажив крепкую, загорелую грудь. Маринка даже не посмотрела в его сторону.

— Спокойной ночи! — сказала она, выключила свет и, не раздеваясь, нырнула под одеяло. И долго еще не могла заснуть, слыша, как на полу ворочается и кряхтит Алексей. Обоим было не по себе.

Кое-как перебившись вместе с Алексеем одну ночь, Маринка отправилась устраиваться на работу, а заодно — подыскивать себе другое, отдельное от мужа, жилье. Именно к такой мысли она пришла уже на третий день после свадьбы, обдумывая свое предстоящее житье-бытье. Алексею о своих планах она, конечно, ничего не сказала.

Работать Маринка устроилась сразу в два места: в школу — вести продленку с сентября у начальных классов, и параллельно, на полставки, в райком комсомола в сектор культмассовой работы — отвечать за организацию детских праздников в школах и детсадах. В райкоме работал отец Борьки Смелова, он и помог устроиться. Почему помог — Маринка так и не поняла толком. После той истории с днем рождения Борькин отец долго даже не здоровался с одноклассницей сына. А потом как-то в один момент все изменилось. Видно, не перевелись у нас еще добрые люди, думала про себя она.

Работы в райкоме никакой фактически не было — несколько раз в квартал надо было помогать организовывать какие-то отчетные мероприятия и встречать редких визитеров из Москвы, вот и все. А деньги пусть небольшие, но платили исправно. Это было немаловажным обстоятельством: после свадьбы и съема квартиры ей грозил финансовый кризис, из которого надо было как-то выходить. Еще ведь есть и мать, и Алексей, который еле-еле устроился на работу электриком в Николаев автопарк.

Конечно, она мечтала бы вернуться на работу к себе в школу, но двери в родную школу были для нее явно закрыты, по крайней мере сейчас. Слухи о ее с Димкой приключениях стали чуть ли не местной легендой. Хорошо, что у Кристинки была фамилия Николая, иначе бы и ее везде поедом ели.

Надо сказать, что даже в школе на окраине Петровского, куда в конечном счете пришла Маринка, тоже не были в восторге от перспективы ее трудоустройства. Дважды Смирнову вызывала к себе суровая, подозрительная директриса и по нескольку часов нудно разговаривала с ней, внимательно приглядываясь. Но теперь Маринка не была уже той растерянной восьмиклассницей, как когда-то: у нее был диплом о блестящем окончании училища, рекомендации преподавателей, она была замужем и вообще производила очень благоприятное впечатление. И в конце концов после некоторых колебаний ей предложили вести группу продленного дня у учеников младших классов. Конечно, на фоне тех предложений, которые были у Маринки в Серпухове, это выглядело смешным, даже обидным, но она все равно была рада. Это только начало, дальше все будет по-другому, главное — хорошо зарекомендовать себя, и все пойдет.

Впереди были еще два летних месяца, когда можно было нормально совмещать неутомительную работу в райкоме с репетиторскими занятиями с ребятишками. Или просто няней с кем-то сидеть… Летом часто бывают нужны няни. Так что духом Смирнова не падала и к борьбе была готова.

А тут еще негаданно повезло с квартирой: Маринка нашла ее на удивление быстро. Какая-то бабулька с окраины повесила на дверях общежития объявление, по которому Смирнова и сняла себе в первый же день поисков крошечное жилье — всего-то двадцать пять метров, вместе с углом для кухоньки и сидячей ванной. Квартира находилась на первом этаже, прямо под окнами росли тополя. Света в комнатке было маловато, но даже это не расстроило Маринку. Ничего страшного, будет чаще зажигать свет!

Бабулька-одуванчик, хозяйка этого чуда, переезжала к детям в Москву, а квартирку продать не решалась — вот и просила Маринку содержать ее в чистоте, порядке, поливать цветы и ухаживать за черной сиамской кошкой Серафимой, которую родственники отказались брать наотрез. Деньги за квартиру бабулька просила просто смешные, девушка заплатила вперед сразу за три месяца, а дальше обязалась регулярно высылать деньги почтовыми переводами. Бабулька к Маринке очень расположилась.

— Ты здешняя ли, девушка? — спросила она, поглядывая на нее через толстые стекла очков.

— Здешняя, бабушка. Учительницей буду работать.

— Это хорошо, хорошо, — удовлетворенно закивала бабка. — А мужа у тебя нет, что ли?