— Она охотится!

— Охотится! Но я не вижу никакой дичи… кроме мистера Бофора, конечно, — сказала Марианна, неспособная забыть прошлое.

Она ожидала, что юноша будет одного мнения с ней, но Гракх, нахмурив лоб, покачал головой.

— Я сначала тоже так думал, но это не так! О, конечно, если бы она могла захватить власть, она соединила бы приятное с полезным…

— Полезным? Я все меньше понимаю.

— Сейчас поймете. Шанкалу гонит месть! Она не сопровождает нас, она охотится за человеком, который отверг ее и отдал на растерзание женщинам из деревни.

Она поклялась убить его и надеялась, соблазнив капитана Бофора, сделать его орудием своей мести, заставить убить ее прежнего мужа.

Марианна нетерпеливо передернула плечами.

— Это безумие. Как она надеется найти этого человека в такой громадной стране с многочисленным населением?

— Может, это не так сложно, как кажется. Казак, которого, кстати, зовут Никита, уехал воевать с французами. Мы едем той же дорогой, что и он, и она это знает. Будьте уверены, она на каждой станции спрашивает, проходили ли казаки. Кроме того, она точно знает, чего хочет ее Никита.

— И что он хочет?

— Превзойти всех! Стать знаменитым, богатым, могущественным, знатным…

— Гракх! — вышла из себя Марианна. — Если вы не собираетесь говорить более ясно, мы поссоримся. Вы несете вздор.

Тогда юноша принялся рассказывать что-то вроде волшебной сказки. Совсем недавно по степям и лесам с быстротой молнии пронеслась невероятная весть: почти легендарный граф Платов, донской атаман, которого казаки других районов считали своим вождем, пообещал, как в рыцарских легендах прошлого, руку своей дочери тому из казаков, кто принесет ему голову Наполеона…

Все станицы охватила настоящая лихорадка, и мужчины, даже женатые, стали собираться, не столько отвечая на призыв вождя, сколько мечтая добыть сказочный трофей. Некоторые в своем безумии постарались более-менее незаметно избавиться от своих половин, внезапно ставших им помехой.

— Муж Шанкалы один из таких, — заключил Гракх. — Он уверен, что получит дочь атамана. Но откуда у него такая уверенность, не спрашивайте меня.

Шанкала сама не знает.

— Что за безумная дерзость! — вскричала возмущенная Марианна. — Для этих дикарей нет ничего святого. Голову императора! Такое придумать! Однако, Гракх, — добавила она, внезапно изменив тон, — тогда выходит, что эта женщина была невинна, когда ее хотели утопить? Лично я не могу в это поверить…

По всей видимости, Гракх тоже. Сдвинув фуражку на затылок, он взъерошил свою рыжую шевелюру, переступая с ноги на ногу. Затем потрогал щеку, где еще виднелись следы ногтей цыганки.

— На эту тему мы не говорили, — сказал он. — Никогда не знаешь, как такая бабенка себя поведет.

Она только сказала, что Никита, когда его страсть поутихла, в угоду матери превратил ее в служанку. Если она его обманула, то так ему и надо. По-моему, у этого типа не все дома…

— Ах так? Собственно, меня это не касается. И если ты хочешь, чтобы мы остались добрыми друзьями, Гракх-Ганнибал Пьош, я не советую тебе становиться послушным рыцарем и инструментом мести Шанкалы…

Допуская, что ты выйдешь живым из этой истории, я спрашиваю себя: как встретит твоя бабушка невестку подобного пошиба?

— Ого-го, я представляю… Она сунет ей два пальца рожками под нос, затем позовет нашего кюре, чтобы обрызгать ее святой водой. После чего вышвырнет нас обоих за дверь. Не бойтесь, мадемуазель Марианна, я не хочу еще уменьшить шансы однажды увидеть улицу Монторгей и ваш особняк на Лилльской улице.

Поправив фуражку, он пошел помочь кучеру распрягать лошадей, когда Марианна, пораженная разочарованным тоном его последних слов, окликнула его:

— Гракх, постой! Ты серьезно думаешь, что, стремясь встретиться с Наполеоном, мы подвергнемся большей опасности?

— Это не потому, что мы попытаемся, ну, встретиться с ним, а потому, что, когда он сражается. Маленький Капрал, он ничего не делает наполовину, и там попадешь, как говорится, между молотом и наковальней.

А шальная пуля не выбирает, в кого попадет! Но будем надеяться на лучшее, правда?

И Гракх, фальшивя сильнее, чем обычно, насвистывая свою любимую военную песню:» А мы опять заходим с фланга…«— спокойно пошел заниматься своим обычным кучерским ремеслом, оставив Марианну с тяжелыми мыслями.

ГЛАВА II. ДУЭЛЬ

11 сентября достигли окрестностей Москвы. Был чудесный день, весь пронизанный щедро льющимися на землю теплыми лучами солнца. Но солнце и чудесный пейзаж не могли смягчить ощущение трагедии, нависшей над этой землей.

Дорога проходила через село Коломенское, пестрое и веселое, с его старыми, выкрашенными яркими красками деревянными домиками, большим прудом, в котором резвилась стая уток, и пролесками, где светлые стволы берез смешивались с пахучей тонкостью сосняка и российскими рябинами, увешанными гроздями рубиновых плодов…

Но на западе гремели пушки. И тянулась бесконечная вереница всевозможных повозок, господских экипажей и тележек торговцев, управляемых возницами с безучастными, окаменевшими лицами, с глазами загнанных животных.

В поднятой ими пыли тонула красота осени.

Среди этого безумного столпотворения кибитка с большим трудом продвигалась вперед, словно пловец, пытающийся плыть против мощного течения большой реки.

Уже три дня невозможно было сменить лошадей. Расхватали всех, и конюшни стояли пустые.

Так что, несмотря на мучительное нетерпение Язона, который хотел ехать днем и ночью, пока не оставят за собой Москву, приходилось каждый вечер делать остановку, чтобы дать отдых лошадям, а мужчины, опасаясь воров, по очереди дежурили.

Кучера больше не было. Последний бежал на почтовой станции в Туле под ударами пояса Язона после попытки увести лошадей. Но вскоре, впрочем, всем пришлось в спешке покинуть станцию и искать убежище в лесу, так как этот пройдоха, отправившийся за помощью в имение князя Волконского, вернулся в сопровождении целой толпы, вооруженной палками. Открытый бдительным Гракхом огонь удержал банду на почтительном расстоянии, дав возможность собраться и уехать. И ужин в тот вечер состоял только из лесных ягод и свежей воды.

В непрерывно лившемся безмолвном потоке не ощущалось паники. Кареты и коляски с дворянскими гербами, сделанные в Париже или Лондоне, катились среди телег, дрожек, всевозможных кибиток и просто бревен на четырех колесах, не пытаясь их обогнать. Пожилые мужчины, женщины и дети шагали в пыли, не жалуясь, не глядя по сторонам. Слышался только топот ног и скрип колес, и именно эта тишина производила еще большее впечатление своей угнетающей обреченностью.

Иногда встречался окруженный дьяконами священник, укрывавший под полой черной рясы какую-нибудь драгоценную реликвию, перед которой набожно опускались на колени крестьяне. У ворот проплывших мимо поместий стояли караульные, старые седовласые солдаты, потерявшие руку или ногу в войнах Екатерины Второй. И непрерывно доносился грохот пушек, словно угроза, словно похоронный звон…

Никто не обращал внимания на заляпанную грязью кибитку, которая упорно пробиралась по течению великого исхода. Иногда на нее бросали безразличный взгляд, но тут же отворачивались, ибо у каждого хватало своих забот…

Но когда достигли окраины села, занявший место Гракха Язон повернул к великолепному входу в большой собор со стройными синими куполами, который вздымался рядом со старинным деревянным дворцом, и остановил лошадей.

— Ехать так дальше — просто безумие, — заявил он. — Мы сделаем объезд, чтобы миновать город и попасть наконец на дорогу в Санкт-Петербург.

Дремавшая на плече у Жоливаля Марианна мгновенно отреагировала:

— Почему мы должны объехать город? Двигаться вперед нелегко, я согласна, но мы все — таки двигаемся.

Нет никаких оснований куда-то уклоняться, рискуя заблудиться.

— Я говорю тебе, что это безумие! — повторил Язон. — Разве ты не видишь, что происходит, какая масса людей?

— То, что они бегут, меня не пугает. Раз слышно пушки, значит, французы близко и этот поток пройдет через Москву.

— Марианна, — сказал он усталым голосом, — не будем начинать сначала. Я тебе говорил и повторяю, что не желаю встречаться с Наполеоном. Мы договорились, мне кажется, что, если окажемся вблизи армии захватчиков, Жоливаль займется этим таинственным предупреждением, которое ты хочешь передать твоему императору, и мы позже встретимся на дороге.

— И ты думаешь, что я соглашусь с этим? — воскликнула возмущенная Марианна. — Ты говоришь об отправке Жоливаля к Наполеону, словно это все равно что отнести письмо на соседнюю почту. В свою очередь, я тебе говорю: взгляни, что нас окружает, посмотри на этот бегущий народ. Такое же творится всюду, и мы не знаем, где находится армия русских. Расстаться сейчас значит потеряться: Жоливаль никогда не сможет найти нас… и ты это знаешь.

Встревоженный дурным оборотом, который принимал спор, Аркадиус хотел вмешаться, но Марианна повелительным жестом остановила его. Затем, поскольку Язон упорно молчал, она схватила свой саквояж и выпрыгнула из кибитки.

— Пойдем, Аркадиус, — пригласила она своего старого друга. — Капитан Бофор предпочитает скорей расстаться с нами, чем встретиться с солдатами человека, которого он ненавидит. Он больше не сочувствует Франции.

— После того, что я перенес в ней, у меня нет никаких оснований сочувствовать ей. Это мое право, мне кажется, — пробурчал американец.

— — О конечно! Ну хорошо, можешь отправляться к твоим добрым друзьям русским, только… когда все это закончится, ибо у всякой войны бывает конец, тебе лучше бесповоротно забыть о шампанском вдовы Клико-Понсарден, так же как и о шамбертене или бордо, контрабандная торговля которыми еще недавно приносила тебе приличный доход. И меня забудь, меня тоже, по той же причине! Все это и есть Франция!