Жоливаль торопливо взял лежащую на кресле любимую кашемировую шаль Марианны, закутал ею молодую женщину и поискал комнатные туфли. Нагнувшись, он ближе увидел то, что показалось ему маленькой блестящей змейкой и что Марианна топтала ногами, подобно Божьей матери, раздавившей голову демона: великолепное колье из изумрудов и бриллиантов, которое он поднял и стал перебирать между пальцами.

Догадавшись, что это последний княжеский подарок, он воздержался от вопроса, но уже Марианна с внезапным гневом вырвала у него из рук драгоценность и яростно бросила под кровать.

— Оставьте его! Это цена, которую он заплатил мне. Не хочу видеть…

— Вы с ума сошли? У князя и в мыслях не могло быть, чтобы заплатить вам, я уверен в этом.

— А что же тогда? Для него я только сумасбродка, продажная женщина. До этого, считая, что кучкой драгоценностей легко компенсировать утрату ребенка, — только один шаг. О! Я ненавижу его… я всех их ненавижу, мужчин! Слепо навязывать свою волю, драться, начинать идиотские войны, в которые все они бросаются, словно это величайшее наслаждение, ничуть не заботясь о том, что остается за ними, — это они умеют! Какая же необходимость в сыновьях, которых ожидает такая же участь?

— Успокойтесь, Марианна! Вам не удастся переделать мир, и вы только доведете себя до болезни…

— Ну и что? Что за важность, если я даже умру?

Кого это огорчит… кроме вас, быть может? Язон не лучше других. Он терзал меня, грубо обращался, чтобы вынудить забыть мой долг перед родиной, он относился ко мне хуже, чем к рабыне на его фамильной плантации, и теперь он оставляет меня здесь, он бросает меня, чтобы мчаться на войну, которая еще даже не объявлена и которой, может быть, и вообще не будет. Вы думаете, он озабочен моими слезами, моим горем или — глупо подумать — тем, каким образом я совершу это гигантское путешествие, чтобы встретиться на другом конце света с ним? Кто скажет, что корабль, который нас повезет, не попадет в руки бандитов вроде Кулугиса? Но в предвкушении боев, которые он так обожает, это является мелочью в глазах Язона Бофора. В эту минуту он радостно плывет к своей дорогой Америке…

Жоливаль воспользовался случаем. Ведь это был выход, чтобы извлечь Марианну из когтей отчаяния, в которых она билась. Он слишком хорошо знал ее легковозбудимый характер, обязанный этим смешению в ее жилах французской и английской крови, чтобы не сомневаться, что известие о грозящей сейчас Язону опасности моментально затмит все остальное. Ибо даже если в эту минуту память о корсаре уступила место свежей привязанности к малышу, чувства Марианны не могли измениться за такое короткое время. Она по-прежнему любила его, и гнев ее был только лишним доказательством этого.

— Радостно? Это меня удивило бы, — сказал он. — Он вовсе не плывет к Америке. Я сказал бы, что он повернулся к ней спиной.

Как он и предполагал, гнев Марианны мгновенно сник, как паруса корабля, попавшего в штиль. Его место заняло старое беспокойство, ставшее уже привычным, когда дело касалось ее трудной любви. Но он не оставил ей времени задать хоть один вопрос и торопливо рассказал обо всем, что произошло возле Девичьей башни.

Он едва закончил, как Марианна, забыв, что она еще слабая и не имеет права покидать свою комнату, бросилась наружу и, даже не проверив свои силы, поспешила к тандуру…

Далеко она не ушла: в крытой галерее она ощутила слабость, зашаталась и упала бы, если бы следовавший за ней Жоливаль не поддержал ее.

— Не будьте дурочкой. Позвольте отвести вас к себе.

Но она бросила на него гневный взгляд.

— Если вы сейчас же не проводите меня в тандур, мы в жизни больше не увидимся, Жоливаль!

Ему пришлось подчиниться. Наполовину поддерживая, наполовину неся на себе, несчастному Аркадиусу удалось довести Марианну до ее любимого наблюдательного пункта. Они пришли как раз вовремя, чтобы увидеть «Волшебницу», под всеми парусами проходившую мимо их дворца.

— Господи, — простонала Марианна. — Если начнут стрелять из пушек, они погибнут! Посмотрите на башни Румели-Гиссар! За амбразурами полно янычар…

— Если только… — начал Жоливаль.

Но он не закончил. С мачты брига, словно Язон услышал его мысли, вызывающий звездный флаг стремительно спустился. В следующий момент другой флаг заменил его и, медленно поднявшись, занял его место. С невыразимым облегчением Марианна и Жоливаль разглядели льва и пылающее Т, которое во время пребывания «Волшебницы»в порту служило ей защитой.

— Слава Богу! — выдохнула Марианна, опускаясь на подушки. — У него хватило ума смирить свою гордость и сделать единственную вещь, которая могла спасти его от турецких пушек.

Тем не менее одна пушка выстрелила, но это был только дружеский салют кораблю Турхан — бея, после которого из древних бойниц Махмуда Завоевателя появились легкие завитки дыма, словно машущие платки в руках провожающих.

Теперь «Волшебница» удалялась и вскоре исчезла в тумане, когда появились корабли адмирала Максвела, которые, видимо, не собирались продолжать преследование.

Со вздохом облегчения Жоливаль подошел к маленькому столику, на котором стояли кофейный сервиз и две бутылки. Он налил полный стакан ракии и одним духом осушил его.

— Ну вот, теперь хорошо! — вздохнул он, вытирая усы. — Матрос Язона был прав, сказав, что прошлая ночь была дьявольской ночью… В любом случае утро оказалось насыщенным переживаниями. Что же мы будем теперь делать? Я думаю, что вы наконец согласитесь отдохнуть и позволите поухаживать за вами? Я позову служанок, чтобы они отвели вас к себе.

Но Марианна уже зарылась в подушки, где она провела столько томительных часов, натянула на себя вышитое покрывало и укутала им ноги.

— Не может быть и речи, чтобы я вернулась в комнату, откуда абсолютно ничего не видно. Я остаюсь здесь, мой дорогой Аркадиус. Что касается того, что мы будем делать, то я скажу: ожидать, ожидать и еще раз ожидать. Рано или поздно вернется же Язон сюда, чтобы отправиться в свою Америку?

— Он может пройти ночью… даже безусловно он сделает так. Ночью, с потушенными огнями.

— Возможно! Но я уверена, что он никак не пройдет без остановки. Нам бесполезно заниматься поисками подходящего корабля, друг мой. Это «Волшебница» отвезет нас в Америку! Язон сделает так, как говорил: он спрячет где-нибудь бриг и вернется к нам.

Жоливаль воспользовался наступившим молчанием, чтобы внимательно осмотреть свою подопечную. Внешне Марианна выглядела нормально. Глаза блестели, щеки порозовели, и она, похоже, забыла о глубоком отчаянии, охватившем ее при первых проблесках дня. Он не решился сказать ей, что думает о возможном аресте Язона и что он хочет попросить Османа установить постоянное наблюдение за переправой…

— Честное слово, — сказал он, — могу поспорить, что неудача Бофора вас даже не раздосадовала!

— Спорьте, друг мой, вы выиграете. Она не только не раздосадовала меня, но я испытываю глубокую признательность к адмиралу Максвелу. Преградив путь Язону, он был, может быть, только орудием судьбы, но мне он сослужил огромную службу…

ГУБЕРНАТОР ОДЕССЫ

ГЛАВА I. ДАМА С БРИЛЛИАНТОМ

Ступившая июльским вечером на деревянную набережную Одессы женщина имела более чем отдаленное сходство с той, которая четыре месяца назад расположилась, чтобы бесконечно ждать в золоченой клетке, нависшей над водами Босфора. Вынужденный отдых, превосходное питание, обеспеченное Османом, управляющим Турхан-бея, гостье, относительно которой он получил самые строгие указания, совершили чудо вместе с ежедневными прогулками в садах Хюмайунабада. Прелесть турецкой весны, раскрывавшаяся с каждым новым днем в обществе Жоливаля, принесла успокоение истерзанной душе молодой женщины, в то время как материнство придало ее естественной грации оттенок нового совершенства.

Фигура Марианны вновь обрела давнюю тонкость, но не сохранила ничего от того вида драной кошки, который так беспокоил Жоливаля и привел в ужас Язона Бофора. Теперь это была женщина в полном расцвете сил, до зубов вооруженная для единственной войны, которая ей подходила, — войны за любовь. И если путешественница с интересом и любопытством смотрела на заполнявшую порт пеструю толпу, та не скрывала восхищения, которое вызвала эта прекрасная незнакомка, так изящно одетая в белое вышитое платье с воланами и чьи громадные глаза цвета изумруда сверкали под мягкой тенью широкополой шляпы из итальянской соломки с пучком лент из того же материала.

За ней следовал Аркадиус де Жоливаль в незапятнанно-белом полотняном костюме, чтобы лучше бороться с жарой, как всегда элегантный и подтянутый. Изящное канотье и длинный зеленый зонтик под мышкой завершали его экипировку, которая также имела успех у туземцев. Следом выгрузили багаж: несколько саквояжей.

Оба они являли собой безмятежный образ неискушенных посетителей, которые открывают неизвестную страну и получают удовольствие от этого открытия, но такой была только видимость, а в глубине обоих терзало беспокойство о том, что ожидает их в первом русском порту на Черном море.

Одесса была удивительным городом, красивым, без сомнения, но импровизированным и полным сооружений еще слишком новых, чтобы приобрести душу, ибо не прошло и двадцати лет, как, поставив свою подпись под указом, царица Екатерина II произвела свежезахваченную у турков татарскую рыбачью деревню в будущий русский порт. Деревня, которую турки украсили крепостью, называлась Хаджибей. В память о существовавшей на этом месте когда-то в древности греческой колонии под названием Одессос Екатерина перекрестила ее в Одессу.

Возвышение деревни не было императорским капризом. Расположенный в скалистом заливе, закрепившийся между устьями двух больших рек, Днепра и Днестра, будущий порт занимал исключительное стратегическое положение и в то же время обеспечивал выход к Средиземному морю необъятным хлебным полям Украины.