С минуту Мари молчала, словно целиком погрузившись в какие-то невеселые мысли.

— Послушайте, — проговорила она наконец, — а не кажется ли вам, что из желания отомстить майор так и не прислал нам никакого подкрепления?

Жильбер отрицательно помотал головой.

— Да нет, ну что вы, право! Думаю, он сказал это просто в сердцах. А если он не прислал вам помощь, то, скорее всего, просто потому, что не смог!..

С минуту они сидели друг против друга, не произнося ни единого слова. Мари не сводила глаз с сильной волосатой груди молодого колониста. Заметила, какие крепкие у него мускулы. Только что произнесенное ею имя кавалера де Мобре неожиданно воскресило в ее памяти облик галантного шотландца. И она с удивлением обнаружила, что за всеми тревожными событиями последнего времени совсем забыла о нем. Потом вспомнила, как на Гренаде Жильбер тонкими чертами лица и обходительными манерами напомнил ей кавалера. Правда, с тех пор, как она вновь увиделась с Реджинальдом, это сходство уже казалось ей куда менее разительным.

Жильбер, судя по всему, очень страдал от нестерпимой боли, у него даже не было сил поднять голову, чтобы взглянуть на Мари. Как странно, подумала она, единственным чувством, какое вызывал он в ней сейчас, было сострадание. Нет, ее даже не восхищало то, что ему удалось прорваться сквозь окружение дикарей и добраться до замка. Она лишь жалела его, сочувствуя его страданиям. Он с трудом вздохнул полной грудью. Здоровой рукой он крепко сжимал онемевшее, распухшее, изуродованное плечо.

И все же нашел в себе силы слабым голосом спросить:

— А у вас есть здесь хоть какие-то запасы провианта?

— Провианта? — удивившись вопросу, переспросила она.

— Да, съестных припасов. Сколько времени вы смогли бы продержаться в окружении?

— Трудно сказать… У нас есть зерно, маниока, несколько живых свиней. Мы постараемся заколоть их как можно позже. Если нам удастся закоптить мясо и бережно оделять продуктами всех, думаю, сможем продержаться дней десять…

— Вы сказали, дней десять? — с облегчением переспросил он. — Думаю, этого вполне достаточно. За это время все наверняка так или иначе закончится. Либо дикари всех нас перережут, либо мы окончательно возьмем над ними верх!

— Почему вы так думаете?

— Да сам не знаю… — признался он. — Просто у меня такое ощущение… вернее, предчувствие, не более того.

Она подошла к нему поближе и присела.

— Послушайте, Отремон, мне кажется, вы что-то от меня скрываете. Не может быть, чтобы то, что вы только что мне сказали, оказалось простым предчувствием… Вы что-то знаете, что-то такое, чем не хотите поделиться со мной.

— Да нет же. Уверяю вас, мадам. Я вовсе ничего от вас не скрываю. Просто я уверен, что все это дело рук англичан. Так что через пару недель они непременно высадятся на острове и мы будем спасены… если за это время нас не успеют перебить индейцы. Вот и все, что я могу вам сказать. И я не единственный, кто разделяет эти опасения. Вот Мерри Рул там, в форте, так он даже подозревает, будто весь этот бунт подстроил тот самый иностранец, которому вы продали Гренаду.

— Ах, Боже мой, какой вздор, — крепко сжав кулачки, с негодованием возразила она. — Это он просто от злости! Завидует, вот и все! Никак не может простить, что Гренада уплыла у него из рук… В любом случае, Жильбер, прошу вас, если вы увидитесь с генералом, не говорите ему ничего об этих подозрениях…

— Можете целиком на меня положиться, мадам.

Она встала. В смятении, раздираемая противоречивыми чувствами. Нет, она отказывалась верить в предательство Реджинальда.

— Я велю приготовить вам комнату, — обратилась она к гостю. — Вы ранены и не можете оставаться здесь, внизу. Жюли присмотрит за вами. Она единственная женщина в доме, кроме меня, которая еще не потеряла голову от страха.

— А как же мадемуазель де Франсийон? — поинтересовался он. — Как ведет себя она?

— Ах, лучше не спрашивайте! — пожала плечами Мари. — Я даже не уверена, сумеет ли она спастись бегством, если перед нею вдруг вырастет один из дикарей… Она занимается детьми… и, похоже, ничто на свете более ее не волнует. Я по-своему рада, что она не показывается мне на глаза. Сущая восковая кукла, сударь. Что вам еще сказать о ней? Женщина, вылепленная из воска, и больше ничего!

— Но я вовсе не собираюсь ложиться в постель, — возразил Отремон. — Дайте мне тоже оружие, ведь, думаю, у вас его здесь вполне хватает, и я буду сражаться вместе с остальными…


Несмотря на все страхи, ночь прошла без происшествий. Теперь уже никто не мог ничего понять, все лишь терялись в догадках. Подобный тактикой караибы нарушали все свои воинственные традиции. Обычно они дожидались темноты, потом забрасывали дома своими наводящими ужас горящими стрелами, а когда обитатели жилищ, дабы не сгореть заживо, выскакивали наружу, стреляли в них из луков или убивали дубинами.

На сей раз дикари не подавали никаких признаков жизни. Можно было подумать, будто все обманулись, став жертвами какой-то странной коллективной галлюцинации и вообразив себе дикарей, которых на самом деле вовсе и не было.

Однако едва забрезжил рассвет, как на склонах Морн-Фюме тут же пришла в движение длинная красная цепочка. Многие сотни людей, в безукоризненном порядке выстроившись в ряд, стали медленно спускаться с холма в сторону Сен-Пьера.

Судя по всему, это было началом атаки. Мари с генералом еще больше укрепились в этих подозрениях, когда несколько минут спустя увидели, как вслед за первой красной линией пришла в движение и вторая.

При той скорости, с какой передвигались дикари, было маловероятно, чтобы они смогли покрыть солидное расстояние до наступления следующей ночи. А чтобы напасть на замок, им пришлось бы переправиться через расселину в скалах, а потом карабкаться по очень крутому, почти отвесному склону, где они стали бы легкой мишенью для защитников замка. Стало быть, опасность была не так уже велика.

Цепочки же, направлявшиеся в сторону Сен-Пьера, напротив, передвигались весьма быстро. Стоя у окна и наблюдая за всеми этими приготовлениями к атаке, Жильбер д’Отремон все больше укреплялся во мнении, что дикари действуют, подчиняясь не одному из своих вождей, а следуя какой-то несвойственной им стратегии, явно навязанной им иноземцем. Целью их было как можно теснее сжать кольцо вокруг крепости и как можно ближе подойти к Замку На Горе — двум наиболее важным стратегическим пунктам всей этой местности.

С горькой усмешкой на устах представил он себе, какую неоценимую выгоду могут извлечь из всех этих маневров англичане — да, он упорно видел за всем этим коварный план англичан, ведь теперь все внимание защитников форта и замка полностью поглощено дикарями. Море свободно, и корабли могут войти в бухту, фактически не рискуя ничем!

Все это казалось ему настолько очевидным, что он не смог не поделиться своими соображениями с Мари, когда та зашла его проведать.

— Вот увидите, мадам, английские корабли не заставят себя ждать, и вы скоро увидите их в бухте Сен-Пьера! Помяните мое слово, они сделают вид, будто пришли спасать своих друзей от нашествия караибов, но потом воспользуются случаем и завладеют всем островом! Ничуть не удивлюсь, если узнаю, что нас и вправду предали!

— Замолчите, — с раздражением бросила юная дама, сразу почувствовав за этими словами скрытое обвинение в адрес кавалера де Мобре. — Полагаю, у майора достаточно пушек, чтобы одновременно стрелять и по морю, и по суше! Как жаль, что генерал болен! Какая жалость, что он не в состоянии сам добраться до крепости!

Жильбер ничего не ответил. Впрочем, как раз в тот самый момент форт подал наконец свой громовой голос. Все, кто мог передвигаться, кого еще не пригвоздил к земле ужас, высыпали во двор, чтобы полюбоваться потрясающим зрелищем.

Теперь форт изрыгал потоки огня, воздух буквально сотрясался от шума и грохота. Дым, гигантскими струями вырывавшийся из бойниц, временами почти совсем окутывал волнистой серой пеленой поле боя, потом мало-помалу рассеивался, разрывался на клочья и исчезал, уносимый ветром. Но через несколько минут ему на смену приходила новая дымовая завеса.

Внезапно к грохоту канонады и треску мушкетов прибавился барабанный бой. И вместе с ним со всех сторон к замку стали приближаться красные человечки.

Всех обитателей замка сразу охватило лихорадочное возбуждение. На сей раз это была самая настоящая атака — и атака хорошо подготовленная и заранее спланированная. Караибский барабан мог передавать приказы на любые расстояния. Было нетрудно представить себе, что точно такие же сцены разворачивались сейчас и в Макубе, что по ту сторону Монт-Пеле, и в Форт-Руаяле, и в Карбе, и в Ривьер-Пилоте. Караибы наводнили весь остров…

Высунувшись из окна своей комнаты, генерал отдавал приказы. Мари бросилась к неграм, пытаясь объяснить им, что от них требовалось, ведь они не могли понимать слов Дюпарке. Она выстроила их в ряд подле пушек, предупредив, что им не следует пугаться при звуке залпов, а напротив, они должны и сами стрелять в любую фигуру, которая будет двигаться, когда из каронады вылетит ядро.

Объяснения пришли как раз вовремя, ибо внезапно на расстоянии мушкетного выстрела от замка словно из-под земли выросла цепочка дикарей. Как и все прочие, они двигались неспешным шагом.

Мари выбежала на склон перед замком. Они были так близко, что ей были отчетливо видны даже искривленные странными гримасами лица индейцев и все украшения, какие они нацепили на себя, отправляясь в этот военный поход.

Барабанщик шествовал в самом центре цепочки. Барабан представлял собою кусок ствола бавольника, или сырного дерева, длиною примерно в два локтя. Барабанщик повесил его на шею с помощью кожаных ремешков и с силой бил обеими ладонями по туго натянутой коже, время от времени разнообразя эти мерные удары быстрыми триолями, легко касаясь барабана кончиками пальцев.