В первый момент служанка несколько удивилась, обнаружив благородного кавалера в постели. И уж было инстинктивно попятилась назад, приготовившись уйти восвояси. Но тут он наконец решил нарушить молчание и приветливо произнес:

— Добрый вечер, крошка, да входите же…

— Прошу прощенья, сударь, — пробормотала она, — но мне показалось, будто меня кто-то позвал. Вот я и подумала, а вдруг вам что-нибудь понадобилось? Это ведь вы меня звали или, может, мне померещилось?..

Он приподнялся и уселся в постели. Тонкая рубашка всколыхнулась, подняв облако кружев и бледно-голубых ленточек, которые украшали ворот и указывали на его любимый цвет — тот, какой полагалось носить любящей его женщине.

— Думаю, красотка, вы слегка ослышались, — возразил он, — скорее всего, просто где-то поблизости пробежала хромая лошадь, вот и все. Да не стойте вы в дверях, подойдите же поближе! Сейчас мы с вами оседлаем эту лошадку, у нас ведь это недурно получается!

— Перво-наперво, — вполголоса проговорила она, — вы меня премного обяжете, если будете говорить потише. У генерала такой чуткий сон, он просыпается от малейшего шума, и боюсь, нынче ночью он и вовсе не сомкнет глаз из-за своей подагры. А комната его совсем неподалеку отсюда… Сказать вам, что я за это время узнала? К примеру, я узнала, что никогда не стоит слишком доверять красивым кавалерам. Вот так-то! Помнится, восемь лет назад вы ускакали от меня на своей хромой лошадке и даже не обернулись на прощанье! Будто прямо так уж спешили… Впрочем, видно, это у вас натура такая, время попусту не теряете!.. Так вот, а нынче вечером я узнала еще кое-что…

— Вот как? — изумился он, придвинувшись к ней поближе и указательным пальцем постучав по ее лбу. — Неужто в этой маленькой головке может помещаться столько всяких секретов?

Она слегка отодвинулась от него и продолжила свои откровения:

— Да-да, не извольте удивляться! И вот что я узнала: выходит, сперва хозяйка, потом служанка, а после служанки и кузина хозяйки… Хотела бы я знать, кто будет следующей? К вашему сведенью, у нас тут в доме живет еще пара-тройка очень соблазнительных негритянок, взять хоть, к примеру, Сефизу с Клематитой…

— Вы ревнуете, Жюли! — воскликнул он со смешком, чем-то напоминающим куриное кудахтанье. — Быть не может, да неужто вы и вправду ревнуете?.. Хотел бы я знать, и кто же это мог вбить вам в головку нелепую мысль, будто меня может всерьез заинтересовать этакая бесцветная особа, которая к тому же служит в доме гувернанткой при детях. Интересно, кто же это вам мог подать такую нелепую мысль?

— И неужто вы осмелитесь утверждать, будто и впрямь не находите в Луизе ровно никакой привлекательности?

Реджинальд вскинул над головой руки, кружева и ленты снова затрепыхались и разлетелись в стороны, делая его похожим на этакую взмахнувшую крылышками пушистую птицу, и возразил:

— Никакой привлекательности?! Но позвольте, Жюли, для меня нет ни одной женщины — ну, разве что какая-нибудь вечно хмурая брюзга, — которая была бы вовсе лишена для меня привлекательности… Да не будь на свете женщин, то и жизнь бы не стоила свеч! Черт побери! Неужто вы и вправду думаете, красоточка моя, будто Бог, создавая на этом свете мужчин и женщин, имел в виду какой-нибудь другой замысел, кроме как заставить их интересоваться друг другом? Ах, знаю-знаю, потом было это обгрызанное яблоко, этот запретный плод, вот это-то меня больше всего и огорчает! Ведь, не будь этого проклятого плода, нам не пришлось бы тяжко трудиться в поте лица, зарабатывая себе на жизнь, и, стало быть, у нас бы тогда оставалось куда больше времени, чтобы заниматься любовью…

— Любовью?! — презрительно процедила Жюли. — Тоже скажете, любовью! Да вы хоть знаете, что это такое?

— Боже праведный, что за вопрос, мне кажется, что с тех пор, как я начал этим заниматься, у меня уже накопился кое-какой опыт… А вы?

Жюли улыбнулась и беспомощно покачала головой.

— Ах, видно, правда ваша, сударь, — явно сдаваясь, промолвила она, — должно быть, так уж нам на роду написано, с намека понимать один другого!..

— Ну вот и славно! — довольно воскликнул Реджинальд. — Тогда придвигайтесь-ка ко мне поближе, нет-нет, еще поближе! Покажите-ка мне свою милую мордашку, моя прелестная камеристка…

Он сделал вид, будто собирается схватить ее за руку, но она снова увернулась и, отпрянув назад, добавила:

— Да нет, сударь! Вовсе я не ревную… Упаси меня Боже от этаких переживаний! Да и с чего бы мне, спрашивается, вас ревновать? Вы берете все, что подвернется по случаю, так ведь и сама я тоже не теряюсь, даю и беру, где Бог пошлет! Только вы бы поосторожней, а то генерал уже заметил ваши шуры-муры с Луизой.

Он пожал плечами, изображая крайнее недоумение.

— Боже праведный, Отец Небесный! Хотел бы я знать, что он там себе вообразил! Воистину, здесь, в тропиках, у всех не на шутку разыгрывается воображение! Я и Луиза?! Эта бедняжка, которая холодней, чем зимнее утро на одном из озер моей родной страны?! Да это же просто смех один!.. Ладно, а теперь расскажите-ка, что вы там еще услыхали.

— Тсс-с-с… Потише, сударь! Уж очень вы громко говорите! Не то генерал придет и спросит, с кем это вы здесь на ночь глядя беседуете, и тогда прощай моя репутация!

— Если он и вправду встревожится, я скажу, что привык говорить во сне. А дабы укрепить его в этом заблуждении, буду громко-прегромко всю ночь читать вслух вот эту скучнейшую книжицу…

И показал пальцем на труд Макиавелли.

— Ладно, только вы уж с ней поаккуратней, — заметила Жюли. — А то мадам Дюпарке бережет ее как зеницу ока!

Он окинул ее разгневанным взглядом.

— Уж не ждете ли вы, чтобы я вылез из постели и собственноручно раздел вас? — без всяких церемоний проговорил он. — Так вот, имейте в виду, Жюли, мне это совсем не по нутру!.. Все эти ваши женские одежки, все эти пуговки-крючочки для меня такая сложная штука, что отбивает потом всякую охоту. Мне всегда слишком не терпится. Кроме того, вы ведь как-никак камеристка, так что в некотором роде раздевание — это просто ваше прямое занятие!.. Ну будьте же умницей, а я пока приготовлю вам рядом местечко, прямо возле моего сердца… Идите-ка поскорей ко мне и расскажите все свои секреты, а я вам свои…

Реджинальд снова улегся. Он лежал, позабыв про Жюли и думая лишь о том, что она только что ему сообщила.

— А правда, хотел бы я знать, что же такое мог наговорить генерал насчет Луизы?

— Насчет вас с Луизой, — скидывая платье, уточнила субретка.

Она была совсем голая, ибо при этакой невыносимой жаре женщины здесь старались надевать на себя как можно меньше всякого белья, и слегка задрожала — не разберешь, то ли от прохлады, то ли от стыдливости. И сделала вид, будто торопится поскорее нырнуть в постель и занять заранее приготовленное для нее местечко. Но он, будто нарочно дразня ее, тут же подвинулся на постели и занял его сам. Ей пришлось обойти кругом кровать с намерением улечься с той стороны, где только что был кавалер, но тот со смехом снова повторил тот же самый маневр.

— Ах, если бы вы знали, как же я люблю глядеть на голеньких женщин, которые ищут убежища в моей постели! — признался он. — Будь моя воля, всю жизнь только и любовался бы женщинами, которые разгуливают по моей спальне в чем мать родила… Кстати, вы хоть дверь-то заперли?

Она вспомнила о своей оплошности, кинулась к двери и повернула ключ. Потом бегом вернулась и, не дав ему времени занять место, которое она себе облюбовала, проворно нырнула под одеяло, с безукоризненным мастерством изображая, будто вся так и дрожит от холода.

Она натянула одеяло до самого подбородка, стараясь как можно получше спрятаться. Реджинальд склонился над нею, заглянул ей прямо в глаза и зарылся носом в густую пену шелковистых волос. На лице его блуждала обычная насмешливая улыбка. Жюли почувствовала, как нежная, теплая рука скользнула по ногам, погладила бедра, потом поднялась до грудей и, на сей раз задержавшись подольше, крепкой хваткой стиснула их пальцами, и ее охватила дрожь — теперь уже не от холода и без всякого притворства.

— Задуйте свечи, — едва слышно попросила она.

— Одну минуточку, Жюли. Прежде повторите мне, прошу вас, что же все-таки сказал генерал…

Она бросила на него укоризненный взгляд. Тоже мне, нашел время и место, чтобы заводить разговоры про генерала!..

— Так вот, нынче вечером генерал вместе с мадам Дюпарке вышли прогуляться во двор замка. Обычно-то генерал гуляет один, а мадам поднимается вместе с Луизой, чтобы побыть с детьми и поцеловать их на ночь… Ну, и я тоже по случаю оказалась во дворе. Они-то меня не заметили и говорили между собой, ничуть не догадываясь, что кто-то может их слышать… Генерал как раз говорил про вас. Вот тут-то он и заметил, что у Луизы был очень заинтересованный вид, когда вы рассказывали что-то про Кромвеля и про Анну Австрийскую…

— Заинтересованный вид? Что значит — заинтересованный вид?

— Он сказал, слово в слово: «Не удивлюсь, если этот кавалер вскружил голову нашей милой крошке Луизе…» А мадам и отвечает: «Надо бы предостеречь ее от опрометчивых поступков! Этот человек не для нее…»

— Ах, вот как?! — весело воскликнул Реджинальд. — И это все?

— Нет, сударь, не все. Генерал, похоже, удивился. И спрашивает: «Вам что, не по душе этот благородный кавалер?»

— Ну и что же она ответила?

— А она ему и отвечает: «Вовсе нет. У него приятная наружность, хорошие манеры, и даже думаю, человек он умный и вполне здравомыслящий…»

— Ах, мадам Дюпарке мне просто льстит…

— Так-то оно так, да только она добавила: «…Однако он слишком много странствует по свету и, должно быть, привык к любовным похождениям… Да и по темпераменту он вовсе не подходит нашей кузине…» Думаю, уж мадам-то знала, о чем говорит!..