— Вовсе нет, мадам. Я приехал, чтобы сообщить вам потрясающую новость, новость, которая, мне думается, доставит вам огромную радость, и мне хотелось быть первым, кто принесет вам это известие.

— Ах, неужели? Не может быть! — проговорила она, мастерски изобразив удивление.

Однако сердце сразу же тревожно забилось в груди. Она уже догадывалась, какую потрясающую новость собирается сообщить ей Рул. Она ведь уже знала ее от Жюли. И теперь ей предстоит получить подтверждение тому, во что она все еще не решалась поверить.

— Да, мадам, — заявил Рул, — я явился сюда, чтобы сообщить вам, что с завтрашнего дня у ваших дверей будут дежурить два стражника…

— Ах, неужели! — воскликнула Мари, изменившись в лице и чувствуя, как у нее буквально подкашиваются ноги. — Благодарю вас, сударь… Присядьте же, прошу вас…

— Да, — подтвердил лейтенант, — я отдал распоряжение, чтобы пара часовых несла охрану у дверей вашего дома. Они будут сменяться ежедневно, но содержание их вам придется взять на себя…

— Благодарю вас, — еще раз повторила она. — Полагаю, что за это я должна благодарить также и господина де Лапьерьера?

Лицо Мерри Рула скривилось в недовольной гримасе.

— Мадам, — несколько смущенно заявил он, — должен сообщить вам также, что нынче в ночь в Сен-Пьере произошли весьма серьезные события. — Он улыбнулся, а затем продолжил: — Не думаю, впрочем, чтобы вас огорчил оборот, который приняли эти события. В сущности, вы, должно быть, и сами догадывались, что господин де Лапьерьер не питал к вам никаких дружеских чувств и даже совсем напротив… Я знаю, какие именно коварные планы вынашивал он в отношении вашей персоны. Он задумал поставить вас на колени и силою добиться вашего расположения с помощью целой вереницы гнусных затей, которые заставили бы вас глубоко страдать… Так, после последнего моего визита к вам, когда я, держа свое обещание, попросил его предоставить вам охрану, он ответил категорическим отказом и даже, более того, сознался мне в своем намерении реквизировать этот замок, дабы вооружить его для своих собственных нужд…

— Ах Боже мой! Неужели это правда? — изумилась Мари.

— Да, мадам. И должен признаться, что так оно и было бы, ибо ему даже удалось заручиться поддержкой господина де Туаси, не случись тех событий, о которых я только что вам упоминал…

Он внимательно уставился в пол, глубоко вздохнул, будто на него давила какая-то тяжесть, потом, после долгой паузы, продолжил:

— Этой ночью, мадам, к нам в форт прорвался Лефор с отрядом сен-кристофских флибустьеров, за спиной у них была флотилия из нескольких вооруженных до зубов фрегатов, они посадили под арест нас с господином де Лапьерьером.

Мари подняла на него глаза, в которых сверкнула надежда.

— Вот так, — снова заговорил он, — у нас отняли наши шпаги и до отплытия эскадры посадили под домашний арест. Тем временем Лефору с помощью своих флибустьеров удалось захватить в плен господина де Туаси и переправить его на один из фрегатов, дабы сделать узником господина де Пуэнси, а взамен командор отпустит на свободу генерала Дюпарке…

— О Боже! — воскликнула Мари, стараясь скрыть радость, что наконец-то получила подтверждение своим надеждам. — Так, значит, скоро к нам снова вернется генерал?

— Весьма возможно, мадам. Пусть господин де Пуэнси и считается мятежником, но оттого он не перестал быть истинным дворянином, и его слову можно верить…

— Но отчего же, — поинтересовалась Мари, — вы говорите «считается мятежником»? Ведь в глазах Регентства он и вправду настоящий мятежник, не так ли?

— Увы, мадам, так оно и есть! Но это не мешает ему быть разумным правителем, который сделал много хорошего для наших островов, так же, как, впрочем, и генерал. Приходится только сожалеть, что кардинал Мазарини, возможно, послушавшись дурных советчиков, отрешил его от должности… Но генерал непременно вернется, в этом нет никаких сомнений. Что же до господина де Лапьерьера, то события минувшей ночи сделали его таким посмешищем, что вряд ли он осмелится показаться кому-нибудь на глаза в те дни, которые еще остались до возвращения настоящего губернатора.

Он снова как-то смущенно улыбнулся.

— Будучи нынче ночью подвергнут тем же оскорблениям, я тем не менее вовсе не считаю себя униженным, во всяком случае, не до такой степени, чтобы, как иные, забыть о долге и оставить свой пост! Ведь, полагаю, мадам, вам известно, что уж я-то всегда хранил верность генералу Дюпарке, не так ли?

Не говоря ни «да», ни «нет», Мари ограничилась лишь каким-то неопределенным жестом.

— И именно потому, что я всегда был ему верен, я намерен сделать все, что в моих силах, чтобы заменить недееспособного временного губернатора, пока к нам не вернется генерал. Ведь не может же этот остров, пусть даже на пару дней, оставаться без всякой власти… Надеюсь, мадам, вы со мной согласны?

— Ну разумеется, сударь.

— Моя верность генералу Дюпарке сделала из господина де Лапьерьера, который казался моим другом, моего самого смертельного врага… Но поскольку теперь он уже, по сути дела, не имеет никакой власти, то я решил начать с того, чтобы удовлетворить ваше желание и поставить сюда часовых.

— Еще раз благодарю вас.

— Я вполне отдаю себе отчет, — признался он, — что обязанности, какие занимал я при господине де Лапьерьере, возможно, заставляли думать, будто я полностью разделял его убеждения и, как и он, желал, чтобы генерал Дюпарке никогда не вернулся на этот остров. И в доказательство этому могут привести тот факт, что я заодно с самим господином де Лапьерьером был лишен оружия и посажен под арест. Когда вернется генерал, найдутся люди, которые будут пытаться выдвинуть против меня обвинения, очернить меня в его глазах. Как, чем смогу я тогда оправдаться? Ведь побежденные всегда не правы, несмотря на то, что верность моя, мадам, не подлежит никакому сомнению. Могу ли я надеяться, что вы сможете это подтвердить?

— Но позвольте, сударь, — возразила Мари, — я ведь не занимаюсь делами острова. Да у меня и нет на это никаких прав; впрочем, вы же сами не так давно говорили мне то же самое…

— Но разве вы не подруга генерала?

— А вот это, — с лукавой улыбкой возразила она, — уже не более чем домыслы господина де Лапьерьера!

Он почувствовал, как в нем поднимается злость. В тот момент он особенно ясно понимал, какая безудержная отвага толкнула его прийти сюда после всех событий минувшей ночи. Но для него это был вопрос жизни и смерти, только так мог он обеспечить свое будущее!

— Ах уж этот господин де Лапьерьер… — заметил он. — Но ведь он был не единственным, кто так думал. Это, если угодно, единодушное мнение всех обитателей острова Мартиника… Я ведь, кажется, уже упоминал вам, что ходят упорные слухи, будто вы с господином Дюпарке тайно обвенчались?.. В любом случае, всем известно, каким влиянием над ним вы пользовались, и несомненно, вновь обретете его, едва он вернется назад…

Поскольку она по-прежнему глядела на него с улыбкой, но не произнося ни единого слова, он сменил тон и с жаром воскликнул:

— Ах, мадам! Вы не можете знать, какие обязанности накладывает звание солдата. Он должен всегда подчиняться приказу. Раз уж ты поступил на военную службу, то должен слепо повиноваться, никакого отказа, никаких отговорок. У солдата нет другого выбора, кроме как исполнять то, что приказывает ему вышестоящее начальство. Вот и выходит, что даже самый наипреданнейший слуга короля, подчиняясь сержанту, если он простой солдат, или лейтенанту, случись ему дослужиться до сержанта, может сделаться самым жестоким цареубийцей!.. Виновен ли он? Несет ли ответственность за свое преступление?.. Если рассуждать по-человечески, то следовало бы сказать: «Нет!» Однако, если его мятежное начальство не одержит верх, он все равно будет осужден. А дерзни он не повиноваться приказу, все равно его ждет наказание, и, возможно, еще более жестокое… Так вот, мой случай, мадам, весьма сходен с тем, что я только что вам описал… У меня не было другого выхода, кроме как подчиняться распоряжениям временного губернатора. Губернатора, назначенного лично самим генералом. Мог ли я подозревать его в измене? И можно ли всерьез ставить мне в вину, что я подчинялся приказаниям того, кто был назначен на эту должность человеком, неизменно внушавшим мне чувства самой сердечной верности?

— Вы весьма искусно построили свою защиту, сударь! — ответила Мари. — Видит Бог, послушать вас, недолго подумать, будто вы и вправду совершили что-нибудь предосудительное! Но если вы хранили верность генералу, то чего же вам опасаться? Не думаете же вы, будто он станет винить вас за предательство господина де Лапьерьера?

— Но ведь когда Лапьерьер пойдет ко дну, он попытается увлечь за собою всех, кого сможет… Вы ведь понимаете, что я имею в виду?..

— Да нет, по правде говоря, не совсем…

— Да полно вам! — запальчиво воскликнул он. — Будто вы не знаете господина де Лапьерьера! Будто вы никогда с ним не встречались! Будто вы сами ни разу с ним не говорили! Помните, что он вам здесь однажды говорил? Он ведь угрожал вам, не так ли?.. Так вот, припомните-ка хорошенько, чем он тогда вам угрожал…

— Это была наглая выходка, сударь! А подобные воспоминания я всегда стараюсь как можно скорее изгладить из памяти… — сухо ответила она.

— Покорнейше прошу извинить меня, мадам, но сейчас речь идет уже не обо мне, а о вас — о вас и ради вас! Можете ли вы поручиться, будто в отсутствие генерала вели себя совсем уж безупречно?

Мари побледнела как полотно и, выпрямившись, свысока окинула его презрительным взглядом.

— А вот теперь уже вы позволяете себе дерзости, сударь, — проговорила она. — Я бы просила вас взвешивать свои слова.

— Помнится, однажды вы позволили мне говорить с вами со всей откровенностью, — ответил он. — Не соблаговолите ли еще раз даровать мне это право?..