Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга вторая

Мари поднялась, накинула розовое дезабилье, столь тонкое, что солнце, проходя сквозь легкое плетение ткани, высвечивало на полу четкие очертания ее прелестного тела, и подошла к окну.

Кенка трудился во дворе. Как обычно, он был совершенно голым. Она уже сдалась и более не пыталась заставить его хоть как-то прикрывать наготу. Теперь у нее не хватало мужества настоять на своем даже с собственными рабами. Мало-помалу она уже начинала забывать, что однажды ночью ее тело принадлежало этому рабу. Снова, как прежде, она видела в нем лишь негра, рабочую скотину, и не испытывала, глядя на него, ничего, кроме страха, как бы, если в жизни ее так и не произойдет никаких перемен, у нее опять не возникло желания переспать с этим мужчиной, как бы ее снова не потянуло к нему! Ведь временами и воля ее оказывалась бессильной!..

Она отошла от окна и отправилась к Жюли.

И в этот самый момент до нее донеслись громкие возгласы служанки:

— Мадам! Мадам! Идите сюда, поглядите-ка!..

Она снова бросилась к окну. Жюли была во дворе. Она забралась на лафет одной из пушек и, прикрыв глаза от солнца ладонью, вглядывалась в море, не переставая кричать при этом:

— Мадам! Мадам! Идите же скорей!

— В чем дело? — поинтересовалась Мари. — Что за крик? Что там происходит?

— Ах, мадам! — чуть потише проговорила служанка. — Вы только посмотрите! Прошу вас, мадам, идите же поскорей сюда! Там шесть кораблей, на рейде, у Сен-Пьера… Они очень далеко, но, похоже, стоят на месте…

— Шесть кораблей?! — воскликнула Мари. — Уж не грезишь ли ты? Ты уверена? Там и вправду шесть кораблей?

А про себя подумала: «Зачем бы это в Сен-Пьер могли пожаловать сразу шесть кораблей?»

И тут ее словно озарило. Что может быть проще: ведь господин де Туаси столько раз обращался к кардиналу Мазарини и Регентству за помощью, должно быть, там наконец услышали его просьбы! Теперь он сможет отправиться на Сен-Кристоф и атаковать господина де Пуэнси!

Она быстро подсчитала, что вместе с флотилиями, которые имеются в Сен-Пьере и Форт-Руаяле, собрав всех колонистов, сохранивших верность королю, и прибавив к тому эти вновь прибывшие силы, он смог бы вполне успешно атаковать мятежного губернатора! И на сей раз победа может ему улыбнуться!

Но тогда Дюпарке сможет вновь обрести свободу. Увы, все не так радужно, как ей бы хотелось! Оказавшись на свободе, Дюпарке, скорее всего, никогда уже больше не вернется на Мартинику. Господин де Туаси сразу же отправит его во Францию!

Она не знала, радоваться ей или огорчаться, думая о прибытии этого внушительного подкрепления. В конце концов, это не может принести ей ровно никакой пользы, и эти шесть кораблей не возродили в ней ни капли надежды.

Тем не менее она затянула кушак своего дезабилье и спустилась во двор.

Жюли, все еще стоявшая на лафете ржавеющей пушки, прыгала от радости, словно ребенок, получивший долгожданную игрушку.

Увидев Мари, она воскликнула:

— Поглядите, мадам! Фрегаты! Целых шесть фрегатов!.. Похоже, они на якоре!..

Мари вскарабкалась на лафет и, встав подле нее, тоже прикрыла глаза от ярких солнечных лучей.

— Как они далеко от гавани! — удивленно воскликнула Мари. — Интересно, почему они не подошли поближе, как все другие корабли, которые приплывают сюда из Франции?

— А правда, почему? — согласилась Жюли. — Мне это и в голову не пришло… Можно подумать, они боятся пушек, что стоят у нас в форте, и не решаются подойти ближе…

Мари согласно кивнула головой.

— Как странно… — заметила она. — Может, это господин де Туаси напал на Мартинику?

— Ах, что вы, мадам! — возразила Жюли. — Мы бы уже услышали стрельбу!

— Ты права, — согласилась Мари, — до нас пока что не донеслось даже ни одного мушкетного выстрела…

Она долго вглядывалась в растянувшиеся аккуратной цепочкой суда, словно пытаясь разгадать их тайну.

Потом вдруг резко спрыгнула с лафета и обратилась к служанке:

— Жюли, детка, лучше всего, если бы ты сейчас, как обычно, съездила в Сен-Пьер и на месте разузнала бы там все новости… Попытайся выяснить, что же там происходит!

— Ах, это уж не извольте сомневаться! — заверила ее служанка. — Я живо узнаю, из каких краев эти корабли.

— Не в этом дело, — возразила Мари, — меня куда больше интересует совсем другое… Надо, чтобы ты заехала в форт… Если понадобится, попробуй сама повидаться с Мерри Рулом. Я хочу знать, что замышляют эти господа, губернатор с господином де Туаси… Что-то они последние дни совсем притихли, не иначе как втайне готовят какую-нибудь новую западню!

— Не извольте беспокоиться, мадам! — заверила ее Жюли. — Я непременно увижусь с Мерри Рулом…

— Вот это мне и нужно! А теперь не теряй времени, вели Кенка оседлать твою лошадь…

Она приподняла подол своего дезабилье, чтобы пройти по высокой траве, уже густо разросшейся вокруг пушек. И направилась к дому. Но, уже дойдя до дверей, резко обернулась, будто ее вдруг ужалило какое-то ядовитое насекомое.

— Жюли! — закричала она. — Эй, Жюли! Мне только что пришло в голову!.. Поди же сюда, поближе, я хочу сказать тебе кое-что на ухо.

Лицо ее вдруг сделалось таким странным, а выражение столь решительным, что служанка в изумлении тут же бросилась к дверям.

— Что с вами, мадам?

— Просто мне подумалось, Жюли, — глухим голосом проговорила она, — мне вдруг пришло в голову, что, возможно, мы могли бы вырваться из рук господина де Лапьерьера… Ведь один из этих кораблей вернется во Францию. Мы могли бы договориться и получить место на борту…

— Мадам желает вернуться во Францию? — не веря своим ушам воскликнула Жюли.

— Почему бы и нет? Если это единственное средство скрыться от этих людей, их злобы, их интриг?

— А что мы будем делать во Франции?

Мари обхватила руками голову. Ведь об этом она даже не подумала. На что, на какие средства жить в Париже? Разве для этого хватит тех небольших денег, что оставил ей перед отъездом Дюпарке? Ведь там, во Франции, у нее уже не будет больше этой скромной плантации индиго, которая здесь, худо-бедно, все-таки позволяет ей хоть как-то сводить концы с концами!

— Ах, сама не знаю! — в отчаянии воскликнула Мари. — Но ты все-таки узнай… Ведь как-никак, а во Франции у нас хотя бы есть друзья…

Растянувшиеся вдоль берега Рокселаны постройки монастыря иезуитов возвышались даже над укрепленными стенами форта. Из форта к монастырю вела та же дорога, что и к крепости. Он скрывался в конце аллеи из пальм и перечников. За этими зелеными кущами виднелись кроны диких кофейных деревьев, и увенчанная крестом часовня сверкала своей ослепительной белизной на пурпурном фоне горы, к которой, казалось, доверчиво прислонилась, ища защиты.

В одной из пристроек этого безмолвного, сурового монастыря и нашел приют господин де Туаси. Царящая здесь атмосфера как нельзя лучше соответствовала его молчаливому характеру, его любви к монашескому покою и отвращению ко всякого рода авантюрам, хотя населяющие монастырь святые отцы никогда не заставляли себя ждать там, где возникала нужда в людях сильных духом и не знающих страха.

По правде говоря, визиты редко нарушали здесь его уединение.

Они ограничивались лишь необходимостью поддерживать постоянную связь с фортом, с этой целью к нему время от времени наведывались то Лапьерьер, то Мерри Рул, доставляя донесения или увозя его распоряжения.

Ноэль де Патрокль де Туаси ничуть не страдал от этого уединенного существования, которое сам себе избрал. Он любил тишину и одиночество. Он закрывался в келье, такой же простой и суровой, как и кельи других святых отцов, и строчил там пространные донесения Регентству.

В этих своих посланиях он подробно описывал, как мятежный губернатор пытается посеять смуту и на других островах, объявляя, к примеру, будто Островная компания собирается вслед за сахарным тростником поставить под запрет и табачные плантации, а также задумала непомерно повысить налоги на индиго. Ясно, что все это происки, чтобы подорвать его, господина де Туаси, власть и авторитет!

Потом добавлял, что не может предпринять никаких решительных мер против командора, ибо не располагает достаточными силами, чтобы расправиться с ним в его логове, и с наивной откровенностью признавался, что обитатели островов оказывают больше доверия мятежнику, чем ему самому.

«Даже господин де Уэль де Птипре, — писал он, — коего я поначалу полагал преданным его величеству и способным почитать в моем лице волеизъявление монаршье, пусть бы и преследуя при этом только свои собственные выгоды, даже он и то нередко оказывается против меня. Хоть этот господин де Уэль и объявляет себя заклятым врагом господина де Пуэнси, что истинная правда, вряд ли он действовал бы иначе и причинил бы мне больше вреда, если бы был с ним заодно. Честолюбие этого человека не знает границ. Он, к примеру, присвоил себе замыслы Жана Обера, дабы добиться назначения вместо него преемником господина Л’Олива, а едва заняв это место, принялся без устали интриговать против Обера, обвиняя его в тайном сговоре с дикарями-караибами Доминики с целью вторжения на Гваделупу. Силою обстоятельств Жан Обер сделался мятежником и, дабы спастись от гнусных домогательств господина Уэля, бежал на Сен-Кристоф к господину де Пуэнси, где и нашел применение своим знаниям и рвению, которых нам так не хватает… Надобно без всякого промедления отрешить господина Уэля от должности, как это было уже сделано с господином де Пуэнси. Рано или поздно они все равно объединятся против королевской власти…»