Он озирался по сторонам, поджидая появление хозяйки и разглядывая один за другим предметы, которые находились вокруг. Впервые в жизни он переступил порог замка. Он столько слышал о роскоши этих покоев, что был удивлен, не находя того, что ожидал здесь увидеть.

По природе своей был он человеком, который все слушал, ничего не говоря сам и ничем не выдавая ни мыслей своих, ни суждений. Вот и теперь он рассматривал окружающие его вещи с таким бесстрастным лицом, не дрогнув ни единой его черточкой, что по нему никак нельзя было догадаться, что он обо всем об этом думает. Он с трудом пытался унять учащенное после бешеной скачки биение сердца, но так умело скрывал свои ощущения, что, когда на нижней ступеньке лестницы появилась наконец Мари, она никак не могла догадаться, что на уме у лейтенанта.

— Позвольте засвидетельствовать вам, мадам, свое глубочайшее почтение… — проговорил он, склоняясь в поклоне.

— Добрый день, лейтенант, — ответила Мари. — Полагаю, вы откликнулись на нашу просьбу о помощи?

— Ах, мадам, — снова заговорил Мерри Рул, — когда ваша служанка добралась до форта Сен-Пьер, она все еще была весьма взбудоражена событиями минувшей ночи. Похоже, вы стали жертвою… даже не знаю, как назвать… Жертвою насилия, и притом насилия самого наигнуснейшего толка, со стороны одного из ваших негров, не так ли?

— Жюли все сильно преувеличила, — заверила его Мари, залившись такой густой краской, что своим видом сама же опровергла собственные заверения, дав основания Мерри Рулу тут же укрепиться в своих подозрениях.

— Господин де Лапьерьер просил меня передать вам, мадам, свои извинения, — продолжил он. — Он хотел бы явиться к вам самолично, дабы своим присутствием принести вам покой и утешение, но его по делу, не терпящему отлагательств, срочно вызвал к себе генерал-губернатор, господин де Туаси. Поэтому вместо себя он послал сюда вашего покорного слугу… Вы можете полностью полагаться на меня, иными словами, вы можете рассчитывать на мою глубочайшую преданность и почтение и довериться мне, — добавил он каким-то вкрадчивым голосом, — так же, как и самому губернатору…

— Благодарю вас, сударь, — ответила Мари, не без труда справившись с замешательством, — но мне хотелось бы заверить вас, что служанка моя весьма сильно преувеличила серьезность происшедшего. Нынче ночью она была так перепугана, что вообразила себе невесть что, вот ей и померещились самые невероятные ужасы! На самом же деле мои негры учинили здесь оргию, обряд Воду, вот и все. Вы ведь знаете, о чем идет речь, не так ли?

— Ах, мадам! Увы, еще бы мне не знать! — воскликнул Мерри Рул. — Вот уже пять лет, как я на этом острове, и за это время, к несчастью, мне не раз приходилось принимать меры, дабы пресечь поклонение этому святотатственному культу.

— В тот момент, когда я пришла туда, эти негры, до бесчувствия напившись рому, сломали дверь барака и бросились в мою сторону… Но они не видели меня, сударь, поверьте, они меня вовсе не видели… Один из них толкнул меня, да так сильно, что я упала… Сами знаете, до какого чудовищного транса доводят они себя во время этих преступных обрядов, а потому, полагаю, вам нетрудно вообразить, что они меня даже не увидели… Жюли же тем временем смотрела из окна и изрядно перепугалась. Впрочем, от страха она вечно сочиняет тысячи всяких нелепостей…

Она на мгновенье замолкла, улыбнулась, потом продолжила:

— Однако должна признаться, лейтенант, что и я тоже не на шутку испугалась, настолько, что, когда меня сбили с ног, я уронила пистолеты, которые держала в руках… Я бросилась в дом, спеша укрыться в своей спальне. Лишь нынче утром я вспомнила про оружие и, не найдя его там, где давеча уронила, велела Жюли поспешить в форт, дабы сообщить вам об этом прискорбном происшествии…

— Само собой разумеется, — ледяным тоном процедил Мерри Рул, — если верить тому, что вы рассказали мне об этом происшествии, то, похоже, у нас нет причин обвинять вас в том, будто вы умышленно оставили оружие в пределах досягаемости своих рабов… Тем не менее…

— Тем не менее?! — возмущенно переспросила Мари.

— Тем не менее, — повторил он все тем же ледяным тоном, — есть все основания утверждать, что вы, мадам, вели себя с неслыханным легкомыслием… Что вы собирались делать у двери барака, перед толпой из двух десятков обезумевших рабов, с двумя пистолетами в руках? Почему вы там оказались? Разве вам не известно, как рекомендуется поступать в подобных случаях?

— Нет, — сухо возразила она, — представьте, мне это неизвестно!

— Ах, вот как! Что ж, в таких случаях, мадам, рекомендуется, и правила на сей счет весьма жестки, как можно скорее поставить в известность гарнизон и просить его немедленного вмешательства! Вы ведь не можете не знать, мадам, что стоит взбунтоваться какой-нибудь горстке из трех-четырех негров, как мятеж тут же охватывает целиком весь остров. Так что во имя общей безопасности всем надлежит, не теряя ни минуты, поставить в известность войска!

— И каким же манером я могла это сделать? — с досадой полюбопытствовала Мари.

— Следует ли мне напоминать, мадам, что здесь с вами была ваша горничная, та самая Жюли, о которой мы уже говорили и которая, между нами говоря, явилась с изрядным опозданием, хоть и слывет отменной наездницей!.. Она вполне могла незамедлительно спуститься к нам в Сен-Пьер… Но даже не будь с вами этой служанки, все равно вы обязаны были предупредить нас самолично, вместо того чтобы безрассудно подвергать себя опасности, бросаясь туда с парой пистолетов в руках!

— Не знаю, — заметила она, — позволил бы себе господин Лапьерьер говорить со мной в подобном тоне. Даже соверши я и вправду нечто предосудительное, все равно ваш тон, сударь, мог бы быть и полюбезней…

— И каким же, позвольте полюбопытствовать, тоном говорит с вами господин де Лапьерьер?

— Он говорит со мной, сударь, тоном, которым пристало говорить человеку благородного происхождения, дворянину, когда он обращается к даме…

— Прошу прощения, — нагло возразил Рул, — но в таком случае, похоже, господин де Монтень был совершенно прав, говоря, что чувства обманчивы. Ведь мне казалось, будто однажды я слышал, как вы упрекали его в дерзости…

В тот момент Мари вспомнила, где она видела этого лейтенанта. Это его она увидела в проеме окна, подслушивающего их с Лапьерьером, когда тот после незабываемой сцены явился к ней со своими пылкими излияниями. Она досадливо закусила губу.

— Какая разница! — помолчав, проговорила она. — Надеюсь, в гарнизоне Сен-Пьера служат не одни только грубые солдафоны и мне удастся найти там офицера, который был бы достоин носить это звание…

— Лейтенант Мерри Рул де Гурсела по прозвищу Медерик весь в вашем распоряжении, мадам…

— Чтобы допрашивать меня, будто я совершила какое-то преступление, или и вправду оказать мне услугу?

— И для того, и для другого, все зависит от долга в отношении его величества…

Мари повернулась к нему спиной и сделала несколько шагов в сторону окна. Она размышляла. Она чувствовала, что форт теперь населен ее врагами. Людьми, которые, вне всякого сомнения, желали бы погубить ее. Неужели Лапьерьера и вправду вдруг призвал к себе генерал-губернатор и по этой причине он не соизволил явиться сюда собственной персоной? Выходит, все эти страстные признания были всего лишь ложью? Теперь она порадовалась, что не поддалась тогда минутному порыву и не призналась Лапьерьеру в своем тайном браке с Дюпарке! Тогда бы они непременно воспользовались этим, чтобы погубить ее, а затем и самого генерала!

Надо пойти на хитрость, слукавить, чтобы выиграть время… Она обернулась к нему и предложила:

— Присядьте, лейтенант…

Мерри Рул повиновался. С минуту она с серьезным видом вглядывалась в его лицо.

— Послушайте, лейтенант, — проговорила наконец она, — я обратилась к властям вовсе не затем, чтобы меня подвергали унизительным допросам. Я велела попросить, памятуя о связывающих нас дружеских отношениях… так вот, я велела обратиться к господину де Лапьерьеру с просьбой, дабы он соблаговолил предоставить мне стражу, как это было здесь во времена генерала Дюпарке.

— Позволительно ли мне будет заметить вам, мадам, что если каждый колонист острова будет требовать охраны, то в Сен-Пьере останется не так много солдат. Позволю себе также напомнить, что во времена, когда генерал Дюпарке был губернатором этого острова, он мог делать все, что ему заблагорассудится! Я не вижу никаких оснований предоставлять стражу для охраны этого дома. Нет ровно никаких оснований, кроме разве что его личной безопасности, когда сам он еще жил в этом замке…

— Выходит, вы отказываете в вооруженной защите двум одиноким женщинам?

— Я не говорил ничего подобного. Мы здесь для того, чтобы поддерживать порядок и обеспечивать защиту колонистам, поскольку эта земля принадлежит Франции…

— Ах, вот как, сударь! — воскликнула Мари, вконец раздраженная этим непроницаемым видом, этой открытой враждебностью, этими уловками и увертками, явным нежеланием быть полезным, оставаясь в строгих рамках законности. — Но в таком случае, сударь, не соблаговолите ли объяснить мне, с какой целью вы явились сюда и что означает ваше поведение? Действуете ли вы по приказанию господина де Лапьерьера или по своему собственному почину? Угодно ли кому-нибудь, чтобы мне и Жюли перерезали глотки, или я все-таки могу рассчитывать на защиту? Должна ли я обратиться с этой просьбой лично к господину де Туаси? Или же мне следует покинуть остров, где мое присутствие нежелательно?

— Ах, как вы вспыльчивы, мадам! Разве я говорил вам, будто ваше присутствие на острове нежелательно? Разве я говорил вам, будто мы не желаем взять вас под защиту? Полно, будьте же благоразумны! Думаю, вы все еще находитесь под впечатлением ужасов минувшей ночи, и вполне понимаю ваше возбужденное состояние. Что ж, в таком случае, раз уж вы сами на этом настаиваете, буду вынужден изъясняться с предельной ясностью и откровенностью… Заранее прошу простить мне невольную грубость, которую буду вынужден допустить в разговоре с вами… Но сможете ли вы простить мне это?