И только тут она вспомнила про пистолеты, которые, когда ее охватила слабость, положила на землю, о которых потом совсем забыла, спеша поскорее возвратиться домой.

Она дотошнейшим взглядом оглядела траву, но там ничего не было. Мари оцепенела от невыразимого ужаса. А что, если это оружие попало в руки к неграм? Если они взяли его себе, где-нибудь припрятали? Ведь рано или поздно они смогут им воспользоваться! Она понимала, какая страшная опасность нависла бы тогда над ней самой, над Жюли.

Словно в лихорадке, она бросилась к двери, сбежала вниз по лестнице, выскочила во двор и понеслась к бараку.

«Это случилось вот здесь!..» — без конца повторяла она. Но там не было ничего, кроме позорно примятой травы, еще хранившей следы двух сплетшихся тел.

Никаких пистолетов не было и в помине.

Мари подумала, а не ошиблась ли она местом, и принялась искать повсюду вокруг барака.

Усыпленные ночной оргией, негры громко храпели. Было уже совсем светло, а они и не думали выходить на работу, однако в тот момент это ничуть не озаботило Мари. Ей во что бы то ни стало надо было отыскать пистолеты… пистолеты Дюпарке…

Все больше и больше поддаваясь панике, она уже совсем утратила способность трезво смотреть на вещи, явно преувеличивая серьезность происшедшего.

Вернулась к выломанной двери барака и, превозмогая страх, рискнула заглянуть внутрь. В исступлении разгула негры даже не попытались замести следы недавней оргии. Большой барабан «ассотор» все стоял на прежнем месте, рядом с окоченевшим телом мертвой змеи. Повсюду валялись тыквенные сосуды, из которых они пили тафию. Валявшиеся посреди барака, прямо на голой земле, негры по-прежнему не выпускали из объятий подруг своих ночных любовных забав. И те и другие дрыхли, громко храпя и широко разинув рты.

В бараке стояла омерзительная вонь от пота, кислого дыхания и всевозможных отбросов. Несмотря на охватившее ее отвращение, одержимая навязчивой идеей во что бы то ни стало отыскать пропавшие пистолеты, она сделала еще один шаг в глубь барака и, сама не зная зачем, встряхнула одного из спящих негров. Но тот лишь перевернулся на другой бок. Она пнула его ногою, негр что-то пробурчал во сне. Однако этого шума оказалось достаточно, чтобы разбудить еще пару-тройку негров, они вскочили словно ужаленные и, сидя на земляном полу, глазами, красными после возлияний и мертвецкого сна, изумленно уставились на разбудившую их госпожу.

Мари пожалела, что не прихватила с собой кнута. Ах, как бы она сейчас щелкнула им! С каким бы удовольствием отхлестала, исполосовала до крови этих черных тварей! Это было бы ее местью, ее расплатой за унижение, за оскорбление, которое нанес ей этот проклятый Кенка, эта вьючная скотина, чью тяжесть она испытала на своем теле!

В ней вдруг вспыхнула яростная жажда отмщения, неукротимая ненависть к этому мерзкому самцу. Пистолеты! Ах, будь у нее сейчас в руках хоть один из них, она бы без всяких колебаний разнесла ему башку! Ну ничего, погоди у меня, ты еще свое получишь! Он ей за все заплатит сполна! Днем раньше, днем позже, она все равно отомстит ему за свое унижение!

Внезапно она поймала себя на мысли: «Вот погоди, стоит мне только пожаловаться Лефору…» — будто пытаясь застращать этим Кенка и будто Лефор по-прежнему был где-то здесь, совсем неподалеку…

В полном замешательстве, вконец выбитая из колеи, задыхаясь от еле сдерживаемых рыданий, она решила было покинуть этот гнусный барак, но, уже добравшись до двери, оказалась лицом к лицу с огромным негром. Это был Кенка. Она задрожала всем телом и почувствовала, как стыд, смешавшись с необузданным гневом, залил ее лицо жарким румянцем. Щеки горели, будто их опалило огнем.

Он стоял не шелохнувшись, как всегда совершенно голый, упершись руками в проем двери. Мари подняла голову и смерила его суровым взглядом.

И обнаружила, что вид у него вполне обычный, что он смотрит на нее теми же глазами, как и прежде, будто ничего не произошло, будто он напрочь позабыл обо всем, что было.

Он было сделал движение, будто собирается уйти, дабы заняться работой, но она его окликнула.

— Кенка, — обратилась она к нему. — А ну-ка разбуди всех этих негров. Если понадобится, кнутом. Уже поздно, и всем давно пора быть в поле или в мастерских!

Он повернул к ней лицо, лишенное всякого выражения, будто ничего не понял из ее слов.

Однако взгляд у него был какой-то блуждающий, растерянный, и он так и не двинулся с места, продолжая невозмутимо, не моргнув глазом, в упор смотреть на нее, неподвижно стоя в проеме двери. Никогда еще прежде не понимала она с такой ясностью, какая головокружительная пропасть культуры, цивилизации лежит между ними.

Кенка! Как могла она думать о нем? Как это ей могло прийти в голову, будто он чем-то отличается от остальных? Неужели она и вправду могла совершить такой непозволительно опрометчивый поступок и окликнуть его по имени, когда он вышел из барака с Резу на руках? Полно, быть того не может! Должно быть, ей это просто приснилось! Конечно же она и не думала звать его, просто он ее увидел, бросился на нее и грубо изнасиловал! Боже, какой кошмар! Она посмотрела на него с таким невыразимым презрением, смерила взглядом, исполненным такой жестокой ненависти, что негр наконец-то вышел из своего невозмутимого оцепенения, и на лице его отразился смертельный ужас…

Однако это она опустила голову и снова покраснела до корней волос… Справедливо ли обвинять во всем этого дикаря? Не лежит ли и на ней доля вины за все, что случилось?

И все же откуда-то из самых глубин ее существа какой-то голос шептал: «Есть только одно средство вычеркнуть все из памяти, уничтожить все следы, забыть — смерть этого человека!»

Она сделала усилие, чтобы взять себя в руки, усмирить клокотавшую в ней ярость, и каким-то бесстрастным, без всякого выражения голосом спросила:

— Кенка… У меня украли пистолеты… Где они?

Он даже не шелохнулся.

— Если мне их не вернут через несколько минут, я велю позвать солдат из форта, и вас всех высекут кнутом…

На лице Кенка по-прежнему не отразилось никаких эмоций. Тогда, не сдерживая более гнева, она закричала:

— Ты слышишь или нет?! Ты и все твои, вы все будете жестоко наказаны! Я прикажу сжечь пару ваших и еще пару, если этого будет мало! И сжечь живьем, перед фортом Сен-Пьер, чтобы вы знали, как устраивать здесь всякие сатанинские оргии! В вас во всех вселился дьявол! Вас всех нужно сжечь на костре! Вы занимаетесь колдовством и должны сгореть как колдуны…

Не в силах сдержать гнев перед невозмутимой безучастностью дикаря, она вернулась к себе, бегом и с трудом преодолевая огромное желание разрыдаться. Разрыдаться от ярости, от бессилия, от того, что она чувствовала себя замаранной, оскверненной…

Не замедляя шага, она поднялась по лестнице и позвала Жюли. Та, встревоженная звуком голоса Мари, тут же появилась в коридоре и со все еще осунувшимся от пережитых ночных тревог лицом спросила:

— Ах, мадам, что там еще произошло? Что там делают эти негры? Давайте уедем отсюда, нельзя нам больше оставаться в этом доме!

— Не говори глупостей! Давай-ка оденься, да поживей!.. Ты поедешь в Сен-Пьер…

— Слушаюсь, мадам… Надеюсь, мадам, по крайней мере, не ранена? Они не причинили мадам никакого вреда?

Мари нервно пожала плечами. Жюли же с настойчивостью, не в силах понять, сколь оскорбительна она для молодой дамы, продолжила:

— Этой ночью, когда мадам спустилась вниз, я встала и выглянула в окно… И видела, как этот Кенка бросился на мадам…

Мари побледнела как смерть. Она вздрогнула, но не произнесла ни звука.

— Я так — перепугалась за мадам, даже закричала… Я ведь слыхала, что негры насилуют белых женщин и что будто это даже для них какое-то особое лакомство, так что я кричала и звала много раз…

— Замолчи… Ступай приведи себя в порядок… Не теряй попусту времени…

Однако служанка не унималась. Вид у нее был по-настоящему встревоженный. Конечно, изнасилование вовсе не было в ее глазах самым страшным несчастьем; однако негры казались ей куда сильнее белых. И их дикие повадки вселяли в нее какой-то суеверный ужас. Снова мешкая и не спеша подчиняться повелениям госпожи, она добавила:

— Если Кенка сделал мадам что-нибудь дурное, то я расскажу об этом в форте. Пусть его посадят под стражу. Когда он бросился на мадам, я испугалась, как бы он вас не задушил…

— Все, довольно! — теряя терпение, крикнула Мари. — Хватит! Он меня не задушил, он не причинил мне никакого вреда… Но я испугалась и убежала…

Потом, немного помолчав, продолжила:

— Да, я действительно испугалась и уронила пистолеты. Потом закрылась в доме и только нынче утром вспомнила, что забыла про пистолеты… Но их там уже не было… Вот почему я хочу, чтобы ты немедленно отправилась в Сен-Пьер и попросила Лапьерьера…

— Попросила Лапьерьера?.. — с изумлением прервала госпожу Жюли.

— Да, — раздраженно подтвердила Мари, — именно Лапьерьера!.. Мы просто вынуждены обратиться к нему за помощью… У нас нет другого выхода… Ты скажешь ему, что прежде, во времена Дюпарке, этот дом днем и ночью охраняли часовые. Теперь здесь, в Замке На Горе, живут только две одинокие женщины… Короче говоря, надо, чтобы нам снова поставили охрану… И давай поторапливайся… Как подумаю, что, возможно, у этих дикарей теперь есть пистолеты!.. Впрочем, что я говорю! Нет никаких сомнений, конечно же, они у них!.. Так что наши жизни в их руках!..


Лейтенант Мерри Рул де Гурсела напряженно, с суровым видом стоял в гостиной. Он все еще не мог отдышаться, ведь по приказанию Лапьерьера он одним махом преодолел расстояние от форта до Замка На Горе, обогнав по дороге Жюли, и, ни разу не передохнув, соскочил с лошади, только оказавшись во дворе дома Мари.