Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга первая

Один из солдат был уже в дверях. Он позвал остальных.

— Ладно, пошли! — обратился он к ним. — Мы и так изрядно замешкались, позади нас уже никого не осталось!

Это были весьма ценные сведения.

— Теперь, — заявил генерал, — когда нам удалось скрыться от солдат, главное — не попасть в руки хозяев хижины!

— Ах, ерунда какая! — возразил Сент-Обен. — Вот уж это-то меня меньше всего пугает. С этим я справлюсь в два счета! Они у меня даже пикнуть не успеют!

— Тогда попробуем дождаться здесь ночи…

Ни на минуту не прекращая следить сквозь щель в стене за окрестностями дома, они прождали там долгие часы, почти не двигаясь, не произнеся почти ни слова.

Когда солнце наконец село, у Жака было время придумать план действий, и, к счастью для них, за это время никто так и не появился в хижине. Как только совсем стемнело, они осторожно выбрались из хижины и вышли за город.

Три дня и три ночи бродили Дюпарке и Сент-Обен по окрестностям Бас-Тера, но им так и не удалось осуществить ни один из множества планов побега, какие приходили в голову.

Питались они сахарным тростником и фруктами, которые в изобилии росли в окрестностях города, жажду утоляли из горных рек, что текли в сторону моря. Однако всякий раз, когда они надеялись, что смогут вот-вот прорваться к берегу, они натыкались на кордоны часовых и были вынуждены повернуть назад и поскорее убираться восвояси, дабы не попасть им в руки.

Усталость уже начинала брать свое. Во время краткого отдыха, который они могли по очереди себе позволить, один из них непременно дежурил, ни на минуту не смыкая глаз. Да и то отдыхать они могли только днем, спрятавшись в скалах, за верхушками высоких момбенов или в расщелинах холмов. Ночами снова пускались в путь, пытаясь найти выход к морю.

По правде говоря, ни тот, ни другой уже не питали никаких надежд. Ведь, даже случись им прорваться к морю, все равно у них не было уверенности, что им удастся найти хоть какую-нибудь лодчонку, чтобы покинуть остров!

Теперь у них оставалось лишь два выхода: искать убежища у монахов, скажем, в монастыре капуцинов, при условии, что монастырь согласится укрыть их, а солдаты не посмеют ворваться и искать их там, или сдаться в плен.

Первый выход сулил изрядные преимущества. Конечно, у капуцинов генерал со своим кузеном были бы все равно что в тюрьме, ведь они не могли бы позволить себе выйти наружу, не рискуя попасться в руки солдат. Зато в этом случае они могли, не подвергая себя слишком тяжким лишениям, выждать, пока господин де Туаси или кто-нибудь другой не одержит победы над мятежным командором.

Второй выход улыбался им куда меньше первого, хотя и тот был не слишком-то веселым. Сдаться в плен?

— Что поделаешь, сдаться так сдаться! — восклицал Сент-Обен, обсуждая такую возможность. — Но каким манером будет обращаться с нами господин де Пуэнси? Ведь, должно быть, племянники уже рассказали ему обо всем, что произошло! Что мы предрекли ему самому неминуемую смерть на эшафоте! Так что, попади мы ему в руки, он с полным правом сможет учинить над нами любую расправу, какую ему заблагорассудится, скажем, накинуть веревку на шею да и повесить на сук, чтобы мы своими ногами благословили собравшихся поглазеть жителей!

— Вот потому-то, — вставил свое слово генерал, — когда я говорю о том, чтобы сдаться, я имею в виду вовсе не господина де Пуэнси, а капитана Томаса Уорнера. Это солдат, моряк, губернатор…

— А если он выдаст нас своему союзнику, господину де Пуэнси?

— Что ж, придется пойти на этот риск. Но все же мне кажется весьма маловероятным, чтобы человек такого ранга, как этот капитан, поступил так с пленниками нашего калибра, с пленниками, которые к тому же сами, добровольно пришли искать у него убежища!

Когда снова начала опускаться ночь, двое направились в сторону Бас-Тера, дабы попытаться проникнуть в монастырь капуцинов. Это была высокая постройка, легко различимая со всех сторон благодаря деревянной колокольне; однако, едва приблизившись к городу, они тотчас же заметили, что там по-прежнему ходят военные патрули, солдаты стучатся в двери домов, обыскивают улицы. Оснащенные корабельными фонарями, с оружием наготове, эти люди спрашивали всех и каждого, не видели ли они беглецов. Генерал был печально удивлен, узнав, что господин де Пуэнси в курсе, что они не покинули остров, и приказал разыскивать их с такой настойчивой тщательностью.

Они держались в стороне, пока проходили патрули, а когда последний солдат растворился в ночи, направились к монастырю.

Там их ждало еще одно разочарование. Сам монастырь не был под строгим наблюдением, однако в окрестностях его было поставлено множество часовых, которые ни одному человеку не позволили бы приблизиться к нему, оставаясь незамеченным. Выходило, что мятежный генерал-губернатор предусмотрел все!

В первый момент генерал был глубоко обескуражен. К тому же он очень устал — устал бродить и скрываться, устал чувствовать за собой погоню, словно загнанный зверь. Повсюду, где бы они ни появлялись, они натыкались на неприятеля. Какими же силами должен был располагать командор, чтобы расставить столько часовых в городе, по всему побережью и вдоль всей границы?

Жак чувствовал, что попал в ловушку, чувствовал себя пленником какой-то огромной тюрьмы, которая вот-вот грозила сузиться до размеров тесной темницы!

— Кузен мой, — произнес Сент-Обен каким-то наигранно веселым голосом, — полагаю, теперь нам не остается ничего другого, как пойти и сдаться капитану Томасу Уорнеру!

— Увы! Похоже, иного выхода у нас нет!

Теперь уже у них не оставалось на этот счет никаких сомнений, кроме того, лучше было как можно скорее вырваться из этого города, который так тщательно охранялся.

На рассвете, едва перейдя границу, они увидели английского караульного и подали ему знак.

Они почти с радостью передали себя в его руки и попросили отвести к капитану Уорнеру.

Не успели они пересечь порог форта, как караульный тотчас же вызвал несколько солдат, которые с недоверием окружили их со всех сторон.

В окружении алых мундиров, с иголочки и сверкающих чистотой, Жак и его кузен имели довольно жалкий вид. К ним подошел офицер, с нескрываемым отвращением, презрительно оглядел их с головы до ног, потом спросил по-английски:

— Вы французы? Вы из тех, кто атаковал господина де Пуэнси? Что ж, надеюсь, вам за это достанется! Кто вы? И прежде всего, были ли вы офицерами французских войск?

— Сударь, — с достоинством ответил Жак, — я прошу вас лишь о том, чтобы вы доложили капитану Уорнеру, что генерал-лейтенант Дюпарке, губернатор и верховный наместник Мартиники, явился, чтобы передать себя под его покровительство вместе со своим кузеном, капитаном Сент-Обеном!

Генерал говорил по-английски с весьма скверным акцентом, однако офицер прекрасно его понял. Удивление его было так велико, что он даже отступил на несколько шагов назад, дабы получше рассмотреть ценную добычу, что только что попала ему в руки, и на какое-то мгновение Жак прочитал в его глазах недоверие.

— Попрошу вас, сударь, — повторил он, видя это оскорбительное отношение, — вести себя как подобает джентльмену и поторопиться!

— Ах вот как! — нагло ответил ему офицер. — Похоже, сударь, вы очень спешите. И к тому же разговариваете будто победитель, хотя я не вижу перед собою никого, кроме двоих побежденных. Вы желаете увидеться с капитаном? Но в таком случае, господа, вам придется прежде сдать мне свое оружие!

— Мы сдадим его только лично капитану Уорнеру, — ответил Жак, хватаясь руками за пистолеты, будто желая защитить их от посягательств.

То же самое сделал и Сент-Обен, добавив, обращаясь к кузену:

— Жаль, что я ни слова не понимаю на этом чертовом языке, ибо, даже если судить только по наглому виду этого субъекта, у меня такое подозрение, что он вполне заслуживает, чтобы нафаршировать ему свинцом башку, как начиняют трюфелями рождественского гуся!

— Прошу вас, мой кузен, сохраняйте спокойствие, — обратился к нему генерал.

Несколько поколебавшись, английский офицер решил послать к капитану вестового. Однако, дожидаясь его возвращения, он ни на мгновенье не спускал глаз с обоих пленников. Потом вдруг расхохотался и заметил:

— My God![2] Ну и вид же у вас, прямо скажем, не очень подходящий, чтобы наносить визит капитану! Даже если вы говорите правду, все равно он ни за что на свете не согласится принять вас в этаком облачении!

Генерал с презрением отвел свой взгляд от этого назойливого субъекта. В тот же самый момент, к его великому удивлению, вернулся вестовой, но в сопровождении не капитана, а духовного лица, который оказался не кем иным, как приором Коксоном, о чем тот с приветливой улыбкой и неподдельным состраданием сам объявил пленникам.

Сегодня Коксон был менее украшен, чем в тот раз, когда он готовился к встрече с командором. Однако все равно не менее роскошно, а вид у него был такой же степенный. На нем был отделанный мехом хитон темно-пурпурного шелка, поверх надета широкая, вся в складках, белоснежная тога. На левом плече черной бархатной накидки виднелся восьмиконечный крест его ордена, ток не закрывал лба и позволял видеть его волосы.

— Генерал! — воскликнул он с лукавством и скорбью в голосе. — Да вас и не узнать в этаком плачевном виде!

— Преподобный приор, — решительно обратился к нему Дюпарке, — нам не повезло, военная удача не сопутствовала нам. Однако нам все-таки удалось уйти от неприятеля. Поскольку тот, кого вы отлично знаете, изменил Отечеству и поднял мятеж против трона, мы предпочли не сдаваться ему, а просить покровительства у капитана Томаса Уорнера.