Однако необходимо было еще дождаться возвращения третьего дозорного. Если и он принесет вести не лучше остальных, то придется снаряжать новых людей и посылать их в другие концы селения. Все это заставит потерять уйму времени, а ведь для успеха плана Дюпарке дорога была каждая секунда.

Не прошло и нескольких минут, которые казались бесконечными, как волонтеры вздрогнули, услыхав легкий скрип шагов по песку. Вскоре пред ними предстала странная фигура, вся скособоченная и с огромным горбом на спине.

Человек, не произнося ни слова, подошел к ним и скинул на песок горб, оказавшийся увесистым мешком, откуда доносились жалобные вопли и стоны.

— Вот! — воскликнул дозорный. — Вот вам негодник, которому, надеюсь, уже больше никогда не придет охота шнырять вокруг военного люда, думается, это маленькое приключение послужит ему хорошим уроком! Представьте, генерал, я дошел прямо до того огня, на какой вы изволили мне указать, и не нашел там ровно никого. Тысяча чертей! И что же вы думаете, оказалось, часовые сидели в сторонке, под навесом, и преспокойно играли себе в ландскнехт! Я уж было решил возвращаться назад, как тут, проходя мимо костра, заметил этого юного проказника! Он тоже меня увидел. Я подумал, а вдруг он поднимет шум, и тогда уж весь наш план наверняка лопнет… Но тут этот малый вдруг как бросится мне в ноги и как начнет клясться самым что ни есть дорогим на свете, что у него и в мыслях не было воровать… «Ах, вот как! — говорю я ему. — Выходит, ты просто искал, что плохо лежало! Ну что ж, у меня найдется для тебя кое-что, будешь доволен, только для этого тебе придется пойти за мной!..» Тут он принялся вопить еще пуще, и я уж было перепугался, как бы на сей раз он своими истошными криками и впрямь не переполошил часовых. Тогда я и говорю: «Иди-ка лучше за мной! Мне нужно, чтобы ты сделал мне одно одолжение, и если ты выполнишь все как полагается, я не скажу ни слова ни лейтенанту, ни капитану». Лейтенант, капитан… понятия не имею, почему я сказал именно это! Просто пришло в голову, и все. Так вот, значит, я его тащу, а он упирается, говорит, боится темноты… А потом как начнет опять орать, ну чисто корова на сносях! Ах ты, думаю, беда какая! Что делать? Вот и пришлось дать ему разок кулаком по черепушке, тут он сразу сник, даже вздохнуть не успел… Так уж вышло, генерал… Потом, значит, взял я свой ремень, связал ему руки и заткнул глотку, чтобы и пикнуть не смел… Но мое такое мнение, что он мог бы рассказать вам кое-что интересное, этот проныра!..

— Браво! — одобрил его генерал. — Развязать мальчишку, пусть говорит! Как тебя звать? — спросил Жак, едва тому вынули изо рта кляп.

— Дюран Сануа…

— Отлично! Так вот, Дюран Сануа, должно быть, тебе известно, где живут племянники командора? Если ты знаешь и отведешь нас туда, мы не причиним тебе никакого вреда…

Генерал с минуту помолчал, судя по всему, ожидая от парня ответа, потом продолжил:

— Если же ты не знаешь, где они находятся, не пожелаешь отвести нас к ним или испустишь хоть малейший крик, я без всякой жалости прикажу перерезать тебе глотку.

Несчастный стоял ни жив ни мертв. Обезумевшим от страха взором он блуждал по лицу Дюпарке и окруживших его со всех сторон колонистов, чьи фигуры во мраке, во всем своем кожаном снаряжении, делавшем их какими-то причудливо-нелепыми и в то же время устрашающими, не предвещали ничего хорошего.

— Тебе известен дом, где живут племянники генерал-губернатора? — вынужден был снова настойчиво повторить Жак.

Дюран Сануа наконец-то утвердительно кивнул головой.

— В таком случае, ты отведешь нас туда. Но не забудь, малейший крик, малейшее подозрительное движение, и я выпущу из своего пистолета пулю прямо тебе в спину.

Парня подняли с земли. Он все еще дрожал, и дрожь эта не стала меньше, когда он почувствовал на спине дуло пистолета. Тем не менее он сделал пару шагов вперед, и Жаку пришлось остановить его, дабы предупредить людей. Он приказал им не собираться группами, едва только они выйдут за отвесные прибрежные скалы, а напротив, разойтись в разные стороны и быть готовыми в любой момент, если кому-нибудь из них будет грозить опасность, сообща прийти на помощь.

Волонтеры один за другим исчезли в ночи. Несколько минут спустя Сент-Обен, шагавший подле генерала, с пистолетом в руке сменил его за спиной Дюрана Сануа.

Была видна только одна тропа, вдоль которой на изрядном расстоянии стояли хижины, судя по всему, совершенно безлюдные.

Когда впереди стал быстро вырастать дом, где ярко горела масляная лампа, юный пленник, бесспорно, рассчитывая на скорое освобождение, указал, что это и есть жилище, которое они ищут.

Тогда Дюпарке знаком подозвал одного из тех, кто сопровождал его, и приказал заняться узником, который станет им обузой, едва они войдут в дом. Колонист подчинился приказу с видимой неохотой, ибо был не единственным среди волонтеров, кто ни за что не согласился бы по доброй воле отказаться от участия в назревающей авантюре, однако все же повел пленника в сторону прибрежных скал, к тому самому месту, куда пошли все остальные.

Генерал же вместе со своим кузеном вплотную подошел к хижине, где, должно быть, спали племянники командора. С бесконечными предосторожностями Жак попытался при слабом свете масляной лампы рассмотреть сквозь просветы между пальмовыми ветвями, что происходит внутри дома. Поначалу он не увидел ровным счетом ничего. Комната, где горел пропитанный маслом фитиль, была пуста. Они обошли дом вокруг, и в какой-то момент до них донеслось чье-то легкое похрапыванье. Вполне возможно, это храпел один из спящих юношей, однако такие же звуки мог издавать и усталый часовой. Так или иначе, но прежде, чем атаковать дом, необходимо было узнать, сколько там людей.

— Кузен мой, — шепотом обратился Сент-Обен к Дюпарке, — с вашего дозволения я бы вошел в эту хижину один. На мне мундир французского солдата, так что я вряд ли вызову подозрения. Если случится наткнуться на часового, я попрошу у него каких-нибудь разъяснений, что-нибудь придумаю. Если же молодые люди окажутся одни, я подам вам знак, и вы тотчас же поспешите ко мне!

После недолгих раздумий. Дюпарке согласился с его предложением.

— Отличная мысль! — проговорил он. — Вам надо будет только сказать часовому, если его увидите, что вам поручено передать донесение для племянников командора… Вперед, капитан, и желаю вам удачи!

Не предпринимая более никаких мер предосторожности и не стараясь избегать шума, Сент-Обен снова обогнул хижину. Оказавшись перед дверью, он негромко постучался, но, не услышав ответа, просто толкнул ее, ибо она, по старой традиции островов, не была заперта.

Он оказался в комнате. Комната, где горела лампа, была пуста.

В глубине ее, справа, была слегка приоткрыта еще одна дверь, он, не показывая ни малейшего страха, подошел к ней, открыл ее пошире, в любой момент ожидая оклика. Однако никаких звуков не последовало. Дверь, которая теперь была настежь открыта, вела в комнату, погруженную в полнейший мрак. На всякий случай капитан вынул пистолет, зарядил его, придерживая рукою курок таким манером, чтобы щелчок произвел как можно меньше шума, и пошел взять лампу, чтобы осветить себе путь.

Он догадывался, что вокруг хижины уже собрались двадцать человек, которые ждут только его сигнала, чтобы ворваться в хижину.

Медленно, на цыпочках, он вошел в темную комнату и, подняв над головой лампу, различил две постели, две, стоявшие рядом, походные кровати, на которых едва вырисовывались очертания двух человеческих тел. Теперь он уже нисколько не сомневался, что эти спящие люди и есть племянники командора. Решительным жестом он поставил лампу на некое подобие скамьи, под которой были небрежно брошены две пары сапог. Снял с пояса еще один пистолет и зарядил его, на сей раз без малейших мер предосторожности. Когда щелкнул курок, один из спавших повернулся и спросил:

— Это вы, Ривери?

Нисколько не стараясь хоть как-то изменить голос, однако и не пытаясь вывести сонного человека из этого заблуждения, Сент-Обен ответил:

— Вставайте, и как можно меньше шума…

Юноша буквально вскочил и сел в постели.

— Что случилось, Ривери? — спросил он. — Тревога?

Он протер глаза и попытался разглядеть что-нибудь во мраке, однако лампа с того места, где стояла, не освещала лица капитана.

— Разбудите брата да скажите ему, чтобы и он тоже не поднимал никакого шума. Потом оба тихо оденьтесь…

— Вы же прекрасно знаете, что Гальбер очень устал. Так ли уж необходимо будить его? Что, и вправду произошло что-нибудь очень серьезное? И почему это у вас в руках пистолеты?

— Об этом вы очень скоро узнаете, мессир, а сейчас поторапливайтесь.

Шарль еще больше приподнялся в постели и, все еще не до конца проснувшись, склонился над братом, но тут то ли по фигуре, то ли по повадкам капитана, догадался, что этот человек вовсе не Ривери, за которого он его принял.

Он отпрянул назад, принялся шарить руками, судя по всему, пытаясь ощупью найти оружие, и воскликнул:

— Кто вы?! Что вы здесь делаете? Зачем вы вошли сюда?

От звуков его голоса проснулся наконец и Гальбер.

— Эй, вы оба, не двигаться! Малейшая оплошность, и я всажу каждому по пуле в лоб!

Не успел он закончить, как в комнату уже ворвалась целая ватага, человек пять, с генералом во главе.

— Значит, они у нас в руках! — весело воскликнул Дюпарке. — Браво, капитан. Теперь нам нельзя терять ни минуты…

— Я попросил их одеться, — ответил Сент-Обен, — и не поднимать шума.

— При малейшем шорохе, — проговорил генерал, — я уложу их на месте. Но у них еще будет время одеться! Погода стоит прекрасная, никогда еще воздух тропиков не был таким мягким, так что они могут даже не опасаться подхватить насморк. Если они будут вести себя прилично, то никто не причинит им никакого зла. Кто-нибудь захватит их платья, и они смогут не торопясь одеться на борту…