Страсти накаляются

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Господин де Лонгвилье де Пуэнси отдается англичанам

Они добрались до края ущелья Равин-Буийант. Вода, что змеилась меж скал, серебряным ручьем с пением падала вниз с гранитных валунов, словно спеша поскорее оказаться в ущелье. Вода эта была подогрета самой природой, от нее исходил едва уловимый запах серы и поднимался пар, который постоянно курился в воздухе.

Это был один из пунктов, где проходила линия, разделявшая французскую и английскую части острова Сент-Кристофер в соответствии с пактом о разделе сфер, подписанным несколькими годами раньше между капитаном Томасом Уорнером и Беленом д’Эснамбюком, когда, одновременно прибыв на этот остров, они сочли, что лучше прийти к любезному соглашению, чем воевать.

Господин Лонгвилье де Пуэнси, верховный губернатор островов Иль-де-Ван и глава Мальтийского ордена, остановил коня, повернулся к своим племянникам и проговорил:

— Неровность местности должна бы скрыть от нас людей, что приближаются сюда для встречи с нами, однако мне кажется, что я только что видел там какие-то движущиеся фигуры.

Двое молодых людей посмотрели в сторону, что указал дядюшка, и поначалу ровно ничего не увидели. Они спешились и подождали, потом самый младший из них, Шарль, не воскликнул:

— Вы правы, сударь, там и вправду скачет группа всадников…

И действительно, несколько минут спустя на другом склоне холма появились четверо людей верхом, которые неспешно приближались к ним.

Однако, увидев господина де Пуэнси и тех, кто сопровождал его, они подстегнули коней. Вскоре отделился один из всадников. Едва приблизившись, так чтобы быть услышанным, он представился — приор Коксон, советник старого капитана Уорнера.

Командор де Пуэнси спешился и направился к приору, тот сделал то же самое. Де Пуэнси уже и ранее случалось иметь дело с Коксоном, улаживая вопросы, связанные с управлением островом, а чаще всего с обеспечением продовольствием и ремонтом прибывавших туда судов. Так что он знал его достаточно хорошо. Коксону было на вид лет сорок, он был одет в дорожное платье, а сверху наброшена какая-то причудливо расшитая мантия. Помимо массивного золотого перстня с тяжелою печаткой, свидетельства его духовного сана, пальцы вопреки всяким канонам были унизаны кольцами с драгоценными камнями. Сандалии были из самой наимягчайшей кожи, которую когда-либо вырабатывали в Испании. Холеная бородка была доведена до наименьших размеров, дозволяемых его орденом, а тонзура скрывалась под богато разукрашенной вышивкою токой. На широком поясе, перехватывавшем его талию, висели два пистолета и нож с обнаженным клинком, на котором были выгравированы арабески на манер толедских мастеров. Не вызывало никаких сомнений, что источником основной части его украшений служили трофеи с испанских судов.

И в самом деле, приор куда больше времени проводил на судах капитана Уорнера, торгуясь, чем в своей часовне. Уорнер в тех случаях, когда имел в нем нужду и не мог найти, знал, что его всегда без труда можно отыскать либо в Баттри, либо в Сент-Барб, где он с нежностью ласкал бронзовые каронады или оружие для абордажа.

Они поприветствовали друг друга, и господин де Пуэнси тотчас же подал знак своим людям. Они вновь оседлали коней, и обе группы всадников направились в сторону Мариго, где капитан Томас Уорнер обосновал свою штаб-квартиру.

Как только господин де Пуэнси стал различать форт, лагерь, раскинувшийся вдоль всего устья реки, и порт, где ремонтировали суда, он тут же, уже в который раз, позавидовал какому-то кропотливому оживлению, царившему на этой части острова.

Слов нет, форт, конечно же, не смог бы оказать слишком уж сильного сопротивления должным образом вооруженному и решительному противнику, однако он дорого заплатил бы за вторжение.

Он был построен из необъятных размеров бревен, которые глубоко вкопали в землю, однако пасти пушек, что виднелись оттуда, на столь же большом расстоянии угрожали непрошеным гостям с моря, как и с суши.

В порту командор Пуэнси заметил корпуса строящихся судов, других кораблей, которые очищали от ракушек и водорослей, что пристали к ним за долгие месяцы плавания. Однако на якоре стояло только четыре корабля, из которых самый маленький имел на борту тридцать пушек. Губернатору подумалось, что, захоти Уорнер, только приди ему в голову охота не соблюдать более жесткого соглашения, заключенного с Беленом д’Эснамбюком, они легко захватили бы себе весь остров.

По приглашению приора Коксона губернатор с двумя племянниками спешились и последовали за святым отцом к форту. Часовые отдали им честь. Солдаты принялись стрелять из мушкетов в апельсиновые деревья, которые рядами были положены на брусья.

Губернатор пересек двор, однако капитан Томас Уорнер, должно быть, увидел его, ибо он уже вышел из дома — некоего подобия крытой пальмовыми листьями деревянной хижины, и неподвижно стоял перед дверью, поджидая гостя.

Это был человек на несколько лет моложе командора и поистине богатырского сложения. Камзол был весь покрыт украшениями самого различного сорта, женскими побрякушками, испанскими кружевами, медалями и лентами, развевавшимися у локтей, словно флаги. Все это также были трофеи.

Он был без шляпы, и парик его был надет как-то немного набекрень. Лицо было круглым, с прыщеватым носом и отвислыми щеками, покрытыми пятнами цвета баклажана. Самой примечательной деталью его гардероба были какой-то невероятной, девственной белизны сапоги, которые полностью скрывали колени и доходили почти до середины ляжек. Судя по всему, в них ему не пришлось ни пробираться по саванне, ни подниматься на борт своего корабля или взбираться на коня, ибо на них не было видно даже малейшего пятнышка грязи.

Широким жестом он приветствовал губернатора, объясняясь на таком французском, который был принят скорее среди моряков, чем при дворе, этакой смеси воровского жаргона и просторечья. Пуэнси он сразу же назвал «кузеном».

Более сдержанный командор склонился в поклоне перед капитаном, который, в сущности, на своей части острова имел те же прерогативы, что и он сам. Тем не менее он вел себя с преувеличенной куртуазностью, к которой моряк, похоже, был не слишком-то чувствителен, привыкши более к манерам грубым и откровенным.

Он пригласил губернатора и двух его племянников в дом, потом повернулся в сторону приора.

— Коксон, — хмуро пробурчал он, — велите принести малаги и рому…

Приора, по всей видимости, это ничуть не смутило.

— Эти господа, — возразил он, — прибыли сюда, капитан, чтобы переговорить с вами по одному не терпящему никакого отлагательства делу. Так что давайте сперва уладим дела, а потом у нас еще будет предостаточно времени, чтобы выпить…

Уорнер обвел взглядом племянников господина де Пуэнси. Несмотря на свой юный возраст — Шарлю было восемнадцать лет, а Гальберу двадцать, — они были крепкого сложения, однако рядом с импозантной фигурой англичанина выглядели какими-то куцыми.

Никто так и не узнал, какой вывод сделал губернатор из этого осмотра, ибо он без обиняков заявил:

— Капитан, вам уже известно о том, что я смещен с должности и мне предложено возвратиться во Францию?

— Вы ведь сообщили об этом Коксону, мой кузен, а он передал мне, — проговорил Уорнер. — Однако, похоже, вы отказались вернуться в свою страну, раз я вижу вас здесь…

— Совершенно верно! — согласился губернатор. — Я полагаю, что отстранение от должности и отзыв есть дурной способ воздать должное верному слуге его величества. Мне страшно за свою несчастную страну! Она только что пережила пять славных лет. Вы знаете о победах принца Конде, о битве при Гравлине и при Лавенжане. Мы взяли себе Русильон и Каталонию! Однако Франция не извлекла из этих побед ничего, кроме каких-то жалких выгод, и, несмотря на видимое процветание, стоит на краю краха! Пролитая кровь не вызвала революции, но бунт уже стучится в наши двери, двери вчерашних победителей.

Уорнер слушал его с рассеянным видом. Было такое впечатление, будто все, что касалось Европы, ничуть его не интересовало. Он считал своей вотчиной моря, омывающие Антильские острова, и умел довольствоваться малым. Каперские дела, корсарские суда — мир ограничивался для него Карибским бассейном.

Господин де Пуэнси тем не менее снова взялся за свое:

— Регентша, королева Анна Австрийская, пользуется неограниченной властью. А кардинал Мазарини сделался ее волею властителем всей Франции и ее собственной судьбы. Мазарини имеет над ней ту власть, какую только человек ловкий может добиться над женщиной, что рождена достаточно слабой, чтобы подчиняться, но имеет достаточно характера, чтобы упорствовать в своем выборе… Предупреждаю вас, сударь, что такое положение вещей непременно породит гражданскую войну. А вам ведь известно, что такое гражданская война, ваша страна только что пережила все это! Ах, видел бы это наш покойный король Людовик XIII, он, верно, был бы весьма опечален!

— Выходит, — прервал его капитан Уорнер, — если я правильно понял, это кардинал Мазарини и отстранил вас от должности?

— Моя несчастная страна, капитан, остро нуждается в деньгах. Кардиналу они нужны для того, чтобы вести войну против Испании и против императора. Финансы Франции находятся в плачевном состоянии, управление ими в полнейшем беспорядке, повсюду царит невежество, беззастенчивый грабеж достиг невиданного размаха! Суперинтендант Партичелли Эмери, крестьянин из Сиены, с душою еще более низкой, чем его происхождение, своим распутством и роскошью возмущает всю нацию! Он выдумал поборы столь же обременительные, сколь и нелепые. Он создал контролеров, которые следят за сбором хвороста, присяжных, занимающихся продажей сена, советников короля, которые должны выкрикивать марки вин. Он не брезгует даже торговлей дворянскими титулами! Короче говоря, он намерен еще выше поднять налоги на здешних колонистов и плантаторов! Вот почему он и отстранил меня от должности, дабы назначить на мое место некоего Ноэля де Патрокля, кавалера и высокородного владетеля земель Туаси, еще одного протеже кардинала Мазарини.