— Неужто вы и вправду полагаете, будто это всего лишь каприз?! — вдруг взбрыкнув, воскликнула она. — Разве вы не находите, что два-три раба мне здесь просто необходимы? И хочу заметить вам, сударь, что я уже по горло сыта вашим фортом и населяющими его офицерами! Я не могу отворить дверь своей спальни, чтобы не наткнуться на какого-нибудь капитана Байарделя или капитана Сент-Обена, которые дерзят мне, как им заблагорассудится! А проснувшись поутру, я не могу найти своей горничной, потому что, видите ли, Жюли покорила какого-то там галантного караульного и тот нуждается в ней еще больше меня! Мое терпение на исходе, сударь, это просто невыносимо!

Они уже дошли до площадки. Жак взялся за ручку своей двери и собрался было приоткрыть ее. Однако прежде чем войти, он обернулся, чтобы окинуть пристальным взором грациозную фигурку Мари.

Она стояла, выпрямившись и нервно теребя в руках кружевной платочек, что помог ей без чрезмерных страданий выдержать посещение невольничьего судна. Глаза все еще слегка сверкали от гнева. Он долго смотрел на нее. Она, не моргнув, выдержала этот взгляд.

В какой-то момент ей показалось, будто он вот-вот заговорит о прошлом, станет упрекать ее, и сердце сразу тревожно забилось.

Но Жак вдруг оставил ручку своей двери и каким-то помягчевшим голосом спросил:

— Вы уже завтракали? Надеюсь, вы не отправились на пристань не поевши?

— Да, я позавтракала в одиночестве, — ответила она. — Господин де Сент-Андре рано отправился куда-то с одним из ваших офицеров — право, ума не приложу куда. И не знаю, когда он вернется.

— Увы, моя последняя трапеза была вчера вечером, и я голоден как волк! Не желаете ли зайти на минутку?

И, не дожидаясь ответа, направился к своему столу. Мари последовала за ним, вынудив его вернуться назад, чтобы затворить за нею дверь.

— Присядете? — предложил он. — Вот вам кресло, мадам.

Она повиновалась и села в предложенное обитое гранатовым бархатом кресло.

Сам же он сел за свой стол и стал машинально перебирать разбросанные по нему бумаги. Все в нем выдавало величайшую нерешительность.

Поскольку он сидел, опустивши голову, она дерзнула поднять глаза и взглянуть на него. Увидела завитой парик, нахмуренный лоб, едва заметную ниточку усов. И вдруг вспомнила их вторую встречу, под сверкающими люстрами салона мадам Бриго, и перед глазами вновь встал он, железной хваткой вцепившийся в руку виконта де Тюрло… Вспомнила, как всего пару минут перед этим он сказал ей: «Да!» — полный решимости бежать вместе с нею.

И тут вдруг у нее перехватило дыхание. Мари с трудом сдержалась, чтобы не вскочить с места, не метнуться к Жаку, не броситься ему на шею. Но пересилила себя, и исполненный пылкой страсти возглас, уже вот-вот готовый сорваться у нее с уст, превратился в долгий, горестный вздох. А Жак, похоже, даже его и не услышал. Он отбросил перо, которым водил по строчкам какого-то письма, и, подняв голову, проговорил:

— Я только что перечитал письмо от господина Фуке, где он оповещает меня о назначении господина де Сент-Андре, вашего супруга, новым генеральным откупщиком. Но там ни словом не упомянуто ни о том, что я обязан принимать его у себя, ни о том, что мне надлежит оказывать ему какие-то услуги. Не говорится там и о том, будто на меня возлагаются заботы о его жилище, а стало быть, что я должен предоставить вам, мадам, апартаменты здесь, в форте. Как правило, женщины не имеют доступа в форт. Если жизнь здесь доставляет вам неудобства или просто неприятна, как вы сами изволили поставить меня в известность, я намерен в спешном порядке приказать построить для вас, мадам, и вашего супруга хижину в одной из самых приятных для жизни окрестностей Сен-Пьера… Местность, которую я имею в виду, называется Питон-Желе — Замерзший Питон, и не без причин, ибо солнце там палит не так нещадно, как в большинстве прочих селений…

— Теперь вы и сами видите, сударь, — заметила она, — что мне никак не обойтись без рабов, коли вы намерены сослать нас в этот Питон-Желе!..

— Сослать?! Пожалуй, это несколько сильно сказано. Я просто сделал вам предложение, а вы вольны принять его или отвергнуть. В любом случае, не думаю, чтобы вы смогли еще долго оставаться в форте. Мне доложили, что в мое отсутствие вы выражали неудовольствие и гнев по поводам самого различного свойства… Да вы и сами мне только что заметили, будто офицеры мои не всегда проявляли к вам должное почтение. Вполне понимаю, что женщине нелегко подчиниться солдатским привычкам и манерам, но, согласитесь, у нас не было никакой возможности найти вам тотчас же по вашем прибытии подходящее жилье в городе, уже и так изрядно перенаселенном и где к тому же всего один каменщик… Кроме того, вы сообщили мне, что ваша горничная Жюли поддерживает отношения с одним из караульных. Вот уж таких вещей у себя в форте я никак не могу потерпеть. Либо вы остаетесь здесь, и тогда вам придется взять на себя труд позаботиться о том, чтобы положить конец похождениям этой девицы, либо будете вынуждены окончательно покинуть это место… Колония, мадам, это вам не Франция. Во Франции каждый может поступать так, как ему заблагорассудится. Там девушка может поселиться в доме у мужчины, и никто ей и слова не скажет. Но здесь, мадам, совсем другие нравы. Этому сразу же резко воспротивятся представители святой церкви, и мне трудно будет не поддержать их похвальное рвение…

Мари почувствовала, как лицо ее залилось краской. Она вскочила с кресла.

— Должно быть, вы пригласили меня сюда, чтобы оскорблять, не так ли? — сухо проговорила она. — Вам следовало бы дождаться возвращения господина де Сент-Андре.

— Вы несколько поздно заметили, мадам, что вашего супруга нет рядом.

— Не важно! Могла же я ошибиться… Я думала, будто имею дело с порядочным человеком. Но надеюсь, господин де Сент-Андре не замедлит вернуться, и у вас хватит смелости повторить ему те же слова, что вы дерзнули только что сказать мне…

Она резко повернулась на каблучках и направилась к двери. В тот момент, когда она уже схватилась за ручку, Дюпарке крикнул:

— Одну минутку, мадам… Прошу вас, еще одну минутку!

При звуках этого повелительного голоса она остановилась, однако колебания ее оказались недолгими.

— В другой раз, сударь! — решительно ответила она. — Полагаю, что все, что вы имеете сказать мне, с тем же успехом может выслушать и господин де Сент-Андре!

— Выслушайте хотя бы одну вещь. То, что я намереваюсь сказать вам, касается только вас одной, и господин де Сент-Андре мог бы разгневаться на вас за это больше, чем на меня!

Она снова остановилась и нахмурила брови.

— Что вы хотите этим сказать, сударь? — осведомилась она.

— Я хотел повторить вам то, что уже говорят о вас и вашем супруге на всем острове. И среди иезуитов не менее, чем меж простых колонистов!

Заинтересованная помимо своей воли, подозревая, что против нее и ее мужа плетутся какие-то интриги, она неохотно остановилась.

— Закройте же дверь! И подойдите ближе. То, что я намерен вам сообщить, должно остаться между нами, а я всегда опасаюсь, что на галерее могут оказаться нескромные уши. Идите сюда и затворите дверь.

Она повиновалась медленно, но с явной неохотой. Вся во власти безысходного отчаяния, она уже чувствовала, как к глазам подступают слезы, и спрашивала себя, хватит ли у нее сил сдержать их. Ах, как же, оказывается, зол на нее Жак! Как жестоко он с ней обошелся! А она-то уже была готова броситься ему на шею, целиком отдаться его власти! Но он грубо оттолкнул ее. И Мари поняла, как глубоко он ее презирает.

— По самым разным причинам, которые, впрочем, не имеют никакого отношения к нашим нынешним обстоятельствам, — проговорил он голосом, не предвещавшим ничего хорошего, хоть и предательски задрожавшим от волнения, — я предпочел бы возможно скорее переговорить с вами об одном деле весьма щекотливого свойства, которое касается только вас одной. Полагаю, когда вы соблаговолите меня выслушать, то не преминете согласиться, что для вашего же блага будет лучше, если слухи эти не дойдут до ушей вашего супруга…

Внезапно она почувствовала себя так, будто стоит на краю бездны. Во рту появился какой-то горький привкус, горло перехватило от волнения. При всем желании она не могла бы выдавить из себя ни единого звука.

— Отчего, — с прежней безжалостностью в голосе осведомился Дюпарке, — по какой, скажите, причине вам вздумалось выдавать здесь господина де Сент-Андре за своего батюшку?

— Батюшку?! — только и смогла с глубочайшим изумлением переспросить она. — Вы хотите сказать, своего отца?!

— Вот именно, за своего собственного отца!.. Похоже, вы сделали признания на сей счет одному из офицеров нашего форта. И теперь одни не устают повторять, будто господин де Сент-Андре — ваш батюшка, а другие утверждают, что он не кто иной, как ваш любовник… Однако… даже не знаю, как сказать… В общем, любовник, никоим образом не опасный для вашей добродетели… Словом, не важно, кто он вам — муж, отец или любовник, — но уже повсюду, от Форт-Руаяля до Кабре, ходят слухи, будто он страдает мужским бессилием!

Широко раскрыв глаза, задыхаясь от душившего ее гнева, Мари не могла отвести взгляда от Дюпарке. Ведь она не успела еще провести на Мартинике и десяти дней, не знала здесь никого, в лучшем случае, перекинулась парой слов с каким-нибудь офицером или солдатом форта, да и то лишь для того, чтобы просить о какой-нибудь услуге — и вот о ней уже распространяют такие гнусные сплетни!

— У меня есть все основания полагать, — продолжил губернатор, — что вряд ли господин де Сент-Андре будет слишком польщен, дойди до него ваши слова касательно его мужских достоинств! Своей невоздержанностью в речах вы разрушили остатки уважения, какое он еще мог бы снискать на этом острове! Как смогут здесь доверять человеку, который и мужчина-то только по названию? Как сможет он управлять людьми, если у него не хватает сил даже на то, чтобы исполнять свои супружеские обязанности и быть достойным мужем своей жене?