Он смотрел на нее в полном ошеломлении.

— Это было бы жестокой несправедливостью. Отец Дютертр, у которого, впрочем, не было никаких резонов слишком уж восхвалять губернатора, тем не менее обрисовал мне его как идеального правителя! Всего за один год Дюпарке удалось добиться на острове такого процветания, что теперь они в состоянии поставить под ружье целых семьсот человек! Он вооружил форт Сен-Пьер пушками, которые сам же захватил у неприятеля. Колонисты его боготворят. Он уменьшил налоги и поборы. С тех пор как Дюпарке стал там губернатором, на острове нет больше грабежей, нет преступлений! И такого человека вы намерены отрешить от должности! Всему виною происки врагов, поверьте, это они пытаются опорочить его в ваших глазах.

Мари все больше и больше распалялась. Она уже давно оставила тон важный и степенный и теперь говорила крайне возмущенно и гневно. Отчасти забавляясь, отчасти удивленно, но с нескрываемым восхищением наблюдал Фуке за этой новой для него Мари.

— Какой, оказывается, из вас блестящий защитник! — воскликнул он. — Боже! Сколько пыла! Сколько страсти!

— А разве вам не кажется вполне нормальным, — резко возразила она, — что меня интересуют дела, связанные с краями, где мне суждено жить, дела, какими придется заниматься моему супругу и относительно которых он непременно будет спрашивать моего суждения?!

— Мадам, — заметил Фуке, — вы и вправду женщина замечательных достоинств. Вот кого, — добавил он с хитрой улыбкой на устах, — мне следовало назначить губернатором Мартиники!

— Вместо Дюпарке?

— Ну, разумеется, вместо Дюпарке, — по-прежнему шутливо уточнил он.

— Но в таком случае, — вполне логично возразила она, — раз уж Сент-Андре направляется в Сен-Пьер с теми же полномочиями, что и губернатор, почему бы вам просто-напросто не назначить его на место Дюпарке?

— Да потому, мадам, что, как вы сами только что изволили заметить, колонисты боготворят этого губернатора. И если мы заменим его другим, они неизбежно отнесутся к нему с недоверием, будут протестовать, сеять смуту. Генеральный откупщик же не вызовет ни малейших подозрений. Ну кому, скажите, придет в голову, будто Сент-Андре облечен теми же полномочиями, что и губернатор?

— Вот это вы и называете политикой?

— Или дипломатией, если вам так больше нравится!

— Но вы не можете отрешить Дюпарке от должности! — снова взялась за свое Мари. — Он ведь не совершил ничего, что вы могли бы вменить ему в вину!

— Как это, ничего?! — воскликнул Фуке. — Как это, ничего, что мы могли бы вменить ему в вину?! В таком случае послушайте, что я вам расскажу! Один из членов правления обратился к нему с письменной просьбой построить больницу на деньги, собранные посредством штрафов, а потом построить на те же средства селение в окрестностях Форт-Руаяля. На что он вызывающе заявил, будто лучше, чем кто бы то ни было другой, в состоянии судить об уместности подобных мер. Что же до больницы, то, похоже, он не взимает никаких штрафов и у него просто-напросто нет средств — и на то есть вполне понятные причины, ибо, вместо того чтобы заставить преступников платить деньгами или сахаром, он ограничивается тем, что заковывает их в кандалы! Мы пытались послать на Мартинику своего судью. Но Дюпарке тотчас же взбунтовался. Он, видите ли, заявил, что не испытывал в нем ни малейшей нужды, ибо имеет под своим началом солдат, а вовсе не гражданское население!

— Но ведь это ответ порядочного человека, не так ли?..

— Но позвольте мне продолжить, Мари. Дюпарке упрям, как осел, с ним просто невозможно иметь дело. В одном из ящиков у меня лежит письмо, где он говорит дословно следующее: «Компания задолжала мне шесть тысяч экю. Прошу вас, сударь, особо заняться этим делом и принять во внимание, что было бы уж вовсе лишено всякого смысла, если бы я посвящал компании свою жизнь, честь и личное состояние без всякой надежды на возмещение издержек». Выходит, этот человек готов тратить свои собственные средства, но отказывается взимать штрафы! Это уже слишком! Но вернемся к селению, которое ему предлагалось построить, — так вот, сделав вид, будто он не в состоянии построить ни одного дома, он требует, чтобы ему послали туда каменотесов, столяров, слесарей и кузнецов под тем предлогом, что будто бы во всем Сен-Пьере только один плотник в состоянии выполнить эти работы! Но вы еще не знаете, мадам, самого страшного: даже еще прежде, чем ответ его дошел до компании, отсюда уже были направлены туда судья и контролер. И что же вы думаете? Не успели они прибыть на место, как Дюпарке тут же, без всяких объяснений, приказывает посадить контролера на корабль и велит капитану доставить его назад, во Францию! Что же касается судьи, то, сговорившись с колонистами, он устроил ему такую жизнь, что бедняга, в полном расстройстве, возвратился сюда на одном судне с отцом Дютертром! Ничего… надеюсь, ваш супруг, мадам, сможет положить конец всем этим безобразиям! И уверен, в лице господина де Сент-Андре компания получит честнейшего и усерднейшего откупщика, какого только можно пожелать!

Мари не промолвила ни слова в ответ. Она снова подошла к окну. Вечерний сумрак уже окутывал реку и деревья на набережной; издалека доносились песни матросов. Она с трудом сдерживала слезы. Ах, как счастлива была она всего час назад, слушая рассказы о Жаке отца-иезуита! Какую радость испытала, узнав, что Жак показал себя правителем поистине редких достоинств! Значит, она не ошиблась в нем, верно оценив с самого первого взгляда! А теперь все ее мечты рушились. В тот самый момент, когда она надеялась вот-вот снова увидеть человека, которого никогда не переставала любить, единственного, кому отдавалась в объятиях Сент-Андре или чувствуя на своей коже поцелуи Фуке, — она вдруг узнает, что по какому-то жестокому стечению обстоятельств ему предстоит возвратиться во Францию!

Не оборачиваясь, с пересохшим от волнения горлом она проговорила:

— Вы не отрешите Дюпарке от должности! Это невозможно!

— Может, вы наконец объясните мне, мадам, в чем причины столь неожиданного интереса? Видит Бог, не знай я, что вы видели Дюпарке всего пару минут, я бы подумал, будто вы влюблены!.. Я начинаю ревновать, Мари!

— Как вы можете ревновать к человеку, с которым я никогда и словом не перемолвилась и который к тому же находится больше чем за две тысячи лье отсюда?

— В таком случае, дайте же мне хоть какое-то разумное объяснение, почему вы с таким упорством добиваетесь сохранения за ним этой должности?

— Уж вам ли не знать женских капризов!

— Нет, мадам, вы ни за что не убедите меня, будто это всего лишь ваш мимолетный каприз. Уж больно пылко вы защищаете Дюпарке. В этом есть какая-то тайна, и мне бы хотелось узнать ее… Видите ли, — вновь заговорил он после недолгого молчания, — если бы я не видел, как внезапно исказилось ваше личико, как горестные складки перерезали ваш прелестный лобик, когда вы услышали, что Дюпарке придется возвратиться во Францию, возможно, я и дальше продолжал бы глупо верить, будто вы видели его всего раз в жизни в салоне мадам Бриго… В тот самый вечер, когда произошла эта ссора с виконтом, которого ему суждено было таким элегантным манером отправить к праотцам. Но вид ваш меня не обманет! Вы знали Дюпарке и раньше! Признайтесь!

Он тоже подошел к окну, схватил ее за запястье и крепко сжал.

— Не устраивайте мне нелепых сцен! — спокойно возразила она. — Меня никогда не интересовал этот юноша, разве что его судьба. Мне и вправду показалось тогда весьма прискорбным, что человек, защищавший свою честь, рисковал оказаться на эшафоте или провести остаток жизни в тюрьме. Он показался мне таким отважным. В тот вечер, когда случилась эта ссора с виконтом, он был единственным во всем салоне мадам Бриго, кто не опустил головы перед человеком, так искусно владеющим шпагой, — перед Тюрло. Уж вам ли не знать, мой любезный маркиз, как неравнодушны женщины к мужской храбрости. А Дюпарке тем вечером показался мне настоящим героем.

— А знаете ли вы, что я мог бы уничтожить его одним росчерком пера? Что я мог бы дать Сент-Андре приказание, как только он прибудет на остров, заковать Дюпарке в кандалы и в таком виде отправить во Францию?

— Сколько ненависти к человеку, который не сделал вам ничего дурного!

— Вы влюблены в него, разве этого недостаточно?!

Мари только слегка пожала плечиками. Она по-прежнему не спускала глаз с набережной Сены, которая все больше и больше погружалась в ночную тьму.

Он снова обнял ее за плечи, на сей раз куда нежнее, чем прежде, и заставил посмотреть ему в глаза.

— Ведь я люблю вас, Мари.

Она недоверчиво усмехнулась.

— Вы любите меня, — повторила она, — что ж, мне хотелось бы вам верить, но ведь вы любите меня без всякой надежды. Вы же знаете, мне предстоит уехать. Через неделю «Вера» покинет Дьеп. Да что говорить, уже завтра в этот час я буду так далеко отсюда! Какие иллюзии можете вы еще питать? Даже если бы я и вправду была влюблена в Дюпарке, что вовсе не так, какие резоны у вас для ревности?

— Вы отказываете мне в том, что подарили бы другому, это ли не резон?

— Но разве я не принадлежу Сент-Андре?

— Ах да, Сент-Андре! — живо воскликнул он. — Как же я мог забыть! Ведь Сент-Андре даже не догадывается насчет Дюпарке! Что ж, я могу открыть ему глаза! Предупредить, посоветовать быть осторожней! Вы злоупотребляете его доверием.

— А вы сами! — мгновенно повернувшись к нему, с не меньшей живостью ответила она. — Вспомните, чем занимались вы сами всего пару минут назад?

Фуке прикусил язык и, отпустив ее, отошел от окна. Она стояла не шелохнувшись. В комнате сгущались тени, пора было уже зажигать канделябры. И внезапно Мари подумала про себя, что ничто еще не потеряно. Фуке весь во власти любви, которую она зажгла в нем, и ей без труда удастся заставить его сделать все, что она ни пожелает.