Через широко отворенное окно она видела, как он, растянув рот до ушей, галантно обнял Жюли за шею и, будто отдавая ей какие-то почести, ввел в дом. Его массивные шпоры звякали по плиткам двора, шпага задела за дверь, а от толстенных подметок, которые придавали тяжесть его поступи, земля так и дрожала под ногами.

Однако вскоре Ив заметил мадам де Сент-Андре и, сомкнув ноги, выпустил из рук Жюли, чтобы снять шляпу и приветствовать ее с видом победителя.

— Добрый день, месье, — проговорила Мари. — Должно быть, вы удивлены, что я велела призвать вас к себе…

— Мадам, — был ответ Ива, — со всем почтением, которое мне должно испытывать к вашей персоне, позволю себе заметить, что вообще-то давно уже не удивляюсь ничему и никогда. И того меньше с женщинами. Подозреваю, что они завлекают в свои игры самого Сатану, а поскольку Сатана порой любит пошутить, изображая из себя Провидение, то, должен вам заметить, замыслы женщин часто так же непостижимы, как и промысел Божий…

Он перевел дыхание и надел шляпу.

— Мадам, — снова заговорил он, — не прошло еще и двух часов, как я признался одному из своих друзей, монаху-францисканцу, что даже черной каемочкой своего мизинца не влезу в дело, которое меня не касается… Но неисповедимы пути Господни! Лефора никогда не приходится просить дважды, и я слишком галантный мужчина, чтобы не поспешить на зов, когда покинутая женщина вроде вас нуждается в моем присутствии…

— Благодарю вас, — проговорила Мари. — Я и вправду имею сообщить вам вещи чрезвычайно тревожного свойства…

Она внимательно огляделась вокруг, потом продолжила:

— Перейдем в другую комнату. Жюли самая очаровательная служанка, о какой только можно мечтать, но я не уверена в ее умении держать язык за зубами! Она посещает в форте людей самого разного сорта: всяких канониров, карабинеров и мушкетеров! Мне плевать на ее добродетельность, так же как и ей самой, но я всегда опасаюсь, как бы она не болтала слишком много!

Ив состроил гримасу.

— Мадам, — все же проговорил он, — если вам угодно оказать мне доверие, то ручаюсь, что среди множества прочих услуг, которые я в состоянии оказать вам, я мог бы положить конец беспутству этой особы!

— Ах, нет, оставьте ее в покое!.. — с безразличным видом воскликнула Мари. — Пусть себе пользуется и злоупотребляет своей молодостью, как ей заблагорассудится, это ведь недолго продлится! А когда генерал снова будет здесь, все снова вернется к порядку, так что оставим это! Нет-нет, пойдемте-ка лучше отсюда, нам будет удобнее говорить в кабинете генерала Дюпарке.

Она тут же поднялась, и Ив последовал ее примеру. Никогда еще Лефор не чувствовал так собственной значительности. Он нужен самой мадам де Сент-Андре. Она принимает его с такой любезностью, а Жюли вела себя с ним как самая нежнейшая подружка! Он был уже совсем близок к тому, чтобы и вправду поверить, что ничто на свете не может противиться его напору.

Гордо похлопывая себя по груди, он последовал за молодой женщиной, вошел с нею в кабинет и затворил за собой дверь.

— Присаживайтесь, месье, — предложила Мари, устраиваясь за письменным столом. — И скажите мне, вы в курсе последних событий?

— Ах, мадам! — воскликнул Лефор с этакой слегка высокомерной снисходительностью. — Мне известно все!.. Никто лучше меня не знает, что здесь происходит и что готовится!.. К несчастью…

Поскольку он замолк, вздыхая, она с настойчивостью, желая заставить его продолжить, спросила:

— Вы сказали, к несчастью?

— Да, мадам, — решительно произнес он. — Я сказал, к несчастью, потому что от всего, что мне известно, нет ровно никакого проку! Потому что все, кому это могло бы оказаться полезным, закрывают глаза и затыкают уши! Я говорю в пустыне, населенной людьми добродетельными, настолько добродетельными, что они, дабы не причинить вреда мерзавцам, не только подставляют им левую щеку, но и охотно развели бы костер, чтобы сжечь на нем себе подобных!

— Ну, полно! — перебила его Мари. — Могу догадываться, что у вас в душе остались обиды за то, каким манером с вами поступили. Однако мне сказали, что вы вели себя безупречно и что в печальных обстоятельствах, в которых мы сейчас оказались, вы могли бы принести нам большую пользу… Я хочу сказать, что ваша верность генералу заставит вас забыть не только все, что вам пришлось стерпеть, но и вынудит вступить в борьбу против тех, кто в его отсутствие пытается посягать на его власть!

— Мадам! — воскликнул Ив, громко стуча себя кулаком в грудь, там, где у него было сердце. — Никогда еще моя шпага не бездействовала, когда к ней взывали именем генерала!

— В таком случае, — проговорила она, — я смогу сообщить вам некоторые секретные сведения. Надеюсь, я могу на вас положиться… Ах, я знаю, что после нашей последней встречи это, должно быть, немало вас удивляет, однако с тех пор мне пришлось много о вас слышать… Мне рассказывали о вас множество разных вещей. Некоторые из них говорили в вашу пользу, другие, разумеется, были куда менее лестными, однако мне подумалось, что как раз эти последние, менее лестные, и позволили мне составить о вас представление как о человеке, в котором я сейчас более всего нуждаюсь…

— Весьма польщен такой честью, мадам…

Мари вдруг вскочила с кресла. И, скрестив на груди руки, принялась ходить взад-вперед. Лицо ее приняло какое-то замкнутое выражение, на нем читалась странная суровость, которая произвела на бывшего пирата весьма сильное впечатление.

— Послушайте, Лефор, — проговорила она, — я намерена сообщить вам некоторые вещи, которых вы не повторите ни одному человеку на свете. Дайте мне слово.

— Клянусь вам, мадам, всем, что мне дорого, этой парой пистолетов, которые подарены мне самим генералом и которые наделены некоей колдовской силою, ибо мне нет надобности целиться, чтобы наповал сразить своих врагов!

— Как раз именно о генерале я и хотела сейчас с вами поговорить… Благодарю вас за клятву, Лефор. Однако не надо задавать мне вопросов… Я хочу, чтобы вы узнали только одну вещь: за несколько дней до его отъезда мы с генералом тайно обвенчались.

Ив широко разинул рот и некоторое время молчал, не в состоянии произнести ни слова. Наконец, слегка придя в себя, он с трудом переспросил:

— Вы тайно обвенчались с генералом?

— Да, друг мой, — ответила она. — Вот почему я хотела бы иметь возможность полностью полагаться на вас, как это делал бы он, будь здесь с нами…

— Ах, мадам! — в каком-то неудержимом порыве воскликнул Лефор. — Вся моя кровь до последней капли принадлежит вам! Чего вы от меня ждете? Только скажите! И я тут же брошусь исполнять ваше приказание! Нужно убить кого-нибудь? Назовите мне поскорее имя того, от кого надобно избавиться, и я тут же распорю ему глотку вот этим самым клинком, который всегда при мне! Тысяча чертей! Конечно, все в Сен-Пьере догадывались, что между вами двоими, генералом и вами, мадам, отношения были не такие, как между братом и сестрой! Но тем не менее я все равно глубоко польщен доверием, которое вы мне оказали!

— Лефор, я еще не все сказала, — продолжила Мари. — Позвольте мне кое-что вам объяснить. А потом я выслушаю вас. Известно ли вам, что колонисты решили заставить Лапьерьера подписать хартию, по которой они более никоим образом не зависимы от Островной компании?

— Еще бы! — спокойным голосом ответил Ив. — И если бы только меня послушали, Бофор был бы теперь не более чем мерзким побелевшим от времени скелетом, а Лапьерьеру не пришлось бы подписывать никаких хартий!

— Тем не менее эти мятежники дали Лапьерьеру всего четыре дня отсрочки, чтобы принять решение. Один из этих дней уже прошел… Не вызывает сомнений, что если временный губернатор не поставит под ней своей подписи, тут же поднимутся мятежи, мятежи куда более страшные, чем в последний раз… Если же он подпишет, то сделает это властью губернатора и, стало быть, именем генерала. И когда Дюпарке возвратится, ему уже никакими силами не удастся снова взять в руки колонистов! Весь остров будет полностью во власти анархии и хаоса… Ах, если уж им так хочется самим управлять островом, то кто же, интересно, будет тогда снабжать их продовольствием? Кто будет кормить их, ведь известно, что Мартиника не в состоянии прокормить себя сама?.. Но мне бы хотелось узнать на сей счет ваше суждение, как бы вы, вы сами, поступили в таких сложных обстоятельствах?

— Я? Что я сделал бы, будь я на месте Лапьерьера или на месте Лефора?

— Ах, сударь! — смеясь, воскликнула Мари. — Боюсь, в этой ситуации, которая затрагивает правление островом, Лефору как таковому вряд ли суждено сыграть слишком уж значительную роль!

— Мадам, — заверил ее Ив, по виду ничуть не оскорбившись, — вот в этом-то и есть ваше глубокое заблуждение. Будь я на месте Лапьерьера, я немедленно засадил бы мятежников за решетку. И раструбил бы по всему острову, что при первом же поджоге, одном-единственном покушении или малейших слухах о каком-нибудь заговоре мятежники, сколь бы велико ни было их число, будут немедленно расстреляны без всякого суда и следствия!

— Теперь я вижу, Лефор, — с загоревшимися глазами проговорила Мари, — что и вправду не оценила вас по достоинству. Да только ведь Лапьерьер человек слабый и крайне нерешительный… Он ни за что не пойдет на такое!.. Вот генерал он именно так бы и поступил!..

Некоторое время она сидела, о чем-то глубоко задумавшись. Лефор поерзал на стуле и тихим голосом продолжил:

— Весьма сожалею, мадам, но ничего не поделаешь, я не Лапьерьер, который, сильно подозреваю, дал мятежникам куда больше обещаний, чем он желал бы выполнить… Да, я всего лишь Лефор, только Лефор, и никто больше. Так, черт подери, оно и есть! Я Лефор, и я куда лучше чувствую себя в этой своей старой шкуре, сплошь изодранной шрамами, свидетельствами того, что я мужчина, настоящий мужчина, чем в телесах этого дохляка, ни рыба ни мясо, даже не поймешь, не то козел, не то коза! Тысяча чертей! А теперь, если вам угодно, я скажу вам, что сделал бы я, оставаясь самим собою, а именно Лефором, офицером на службе у генерала и его семейства, в отставке за неповиновение, в опале и на дурном счету за то, что в пух и прах разнес в одной таверне кучку негодяев, которые замышляли разрушить наш город! Так вот, я, некий Лефор, никто, без всяких званий и титулов, пошел бы к Лапьерьеру, в руках у которого в данный момент вся власть на острове, и сказал бы ему: «Послушайте, губернатор, вам приставили нож к горлу и пытаются силою вынудить вас подписать эту бумагу. А я, я хочу сказать вам: эти жалких два десятка мерзавцев, мы можем отправить их к праотцам скорее, чем мой друг, монах-францисканец, успеет вылакать калебасу французского вина!.. И я знаю, как заманить их в такую западню, из которой не вырвется ни один из этих подонков!.. А потом, поскольку у мятежников есть сообщники, а я, Лефор, знаю их всех в лицо, я послал бы во все концы острова надежных людей, чтобы доставить их мне сюда живыми или мертвыми… Затем судебный процесс над сообщниками! Суровые наказания!.. На манер тех, к каким у нас приговаривают негров!.. А недельки через две, когда всех, кто симпатизирует бунтовщикам, от страха как следует прошибет понос, я издал бы указ об амнистии, и, уверяю вас, на острове тут же снова воцарился бы порядок!..» Вот так, мадам, поступил бы Лефор, если бы ему дали возможность действовать!