Именно он открыл мне глаза на то, на сколь малоценны и незначительны бывающие в моем доме шершни с Парнаса, вразумил меня, что настоящий разум должен был чистым и гореть божественным огнём, что божий дар не может быть приобретён за деньги и властью, и что необходимо воздержаться от того, чтобы называть священным именем писателя одновременно действительно счастливые таланты, отмеченные божьим даром, и это презренное сборище маленьких писак, лишённых остроумия, дабы потом из-за их плохой репутации, люди не смотрели с позором на представителей этой самой благородной профессии.

– 

Вы ни за что не угадали бы,– сказал он однажды мне,– почему Париж заражён этим проклятым отродьем. Дело в том, что сама по себе наша профессия не требует ни ума, ни таланта. Чтобы вы могли в этом убедиться, преподайте вашему кучеру дюжину слов неологического словаря, и пошлите его в кафе Прокоп посидеть за одним столиком с Вольтером, Дидро Руссо и им подобными

на один или два месяца, и я вам его гарантирую, что по возвращению он будет также остроумен, как и другие. Увы!-Добавил он, испуская глубокий вздох,– вся моя вина заключена в жестокости моих родителей, которым я обязан своей нищетой и злословием, надолго обременившими меня. Варвары, они испоганили мою юность, насильно отправив меня к братьям в монастырь ордена слуг Святой Марии. Отвращение, которое мне внушила монашеская жизнь, лишь приумножилась с годами, ведь мне пришлось несколько лет стонать под клобуком. И я умер бы там от отчаяния, если бы не нашёл способ секуляризоваться, и я стал светским человеком. Но, одновременно, без друзей и без денег… я был лишён всего, и вскоре обретённая мной свобода стала грузом на моих плечах, ещё немного, и я бы пожалел о совершенном мной поступке, об оборванных разом связях. Наконец, не зная чем себя занять, моя нерешительность привела меня сюда, в Париж. Вначале я добывал средства к существованию написанием месс и проповедей, которые продавал монахам нищенствующих орденов. Нужда и безделье не позволили мне слишком обременять себя выбором знакомств. Я посещал небольшое заведение для курения возле ярмарки Сен-Жермен, где собирались канатоходцы, игроки марионеток, несколько актёров Комической оперы, и, между прочим, сам месье Колин из Комеди Франсез. Все эти господа, чей благосклонности мне посчастливилось добиться, предоставили мне возможность посещать их спектакли. Скоро меня обуял зуд бумагомарания, и я рискнул написанием нескольких плохих сцен, которые у меня, к моему удивлению, купили за хорошие деньги. Я был столь любезен, что смог примирить Церковь и театр, и продолжать извлекать мою ежедневную дань из алтаря, но месье архиепископ лишил меня этой маленькой радости, запретив мне исполнять функции священника. Я потерял пятнадцать су в день, которые мне приносила месса, и которые были моим самым стабильным доходом. Чтобы компенсировать эту потерю, я решил открыть лавочку поэта, и принялся писать комедии, оперы, трагедии, которые я подписывал именем моего брата, либо продавал кому бы то ни было, кого поразила имела мания стать автором. Помимо этого я не брезговал ничем, что было в компетенции моего разума. Вам захотелось стать автором любовного письма, эпиталамы, духовной песни, проповеди по случаю Поста? Все это вы могли найти по сходной цене в моей поэтической лавочке. Я вам признаюсь даже, только обещайте хранить эту тайну, что неоднократно один известный петодьер

из старого Лувра, Этой Французской академии

не пренебрегал моими услугами для составления своей вступительной речи. Но кто бы мог подумать, что столь значительная торговля не позволит мне иметь даже кучера? Вы видите, какую выгоду я извлёк из своей торговли.

За более чем пятьдесят лет я написал миллионы стихов, а у меня нет даже приличных брюк.

Чистосердечность и наивность, с которой со мной разговаривал прекрасный Пеллегрен, убедила меня, что из всех профессий наиболее неблагодарной и легкомысленной является та, которой занимался остроумный аббат, и его реальные заслуги убедили также меня, что счастливыми в этой профессии являются не талантливые, а те, кто сумел тем или иным способом заработать репутацию. О, сколько мне известно писак, кому власть передала лучшие места среди учеников Аполлона, не способных вытянуть из своих бесплодных мозгов и сотую часть прекрасных произведений, написанных аббатом Пеллегреном? Сколько гнусных сравнений с ярмарочными шутами, усмешек коллег и насмешек невежественной публики вынес в своей жизни бедный аббат, хотя в сущности он был бесконечно более умелым поэтом, чем они. Давайте закончим на этом, ведь любая заслуга напрасна, если она в основе своей не имеет ничего. Только великие люди способны создать значительные произведения-природе лишь остаётся их заметить.

Я возвращаюсь к своей финансовой голубой ленте, этому знаку отличия рыцарей Сен-Эспри. Решив, что пора двигаться дальше, мы с моим академиком дружелюбно разорвали наш контракт, и я вновь оказалась свободна.

Уже давно, должно быть, я должна была ответить на вопрос, который мои читатели, безусловно, уже не раз хотели задать мне. Как это возможно, чтобы Марго, рождённая с темпераментом Мессалины, могла удовлетвориться такими не интересными людьми, которых она описала в этой книге, и отнюдь не похожими на Геркулесов на ниве похоти и разврата?

Это совершенно справедливое замечание и моё упущение. Поэтому вам следует знать, господа, что по примеру герцогинь из Лувра и многих моих подруг я всегда содержала в своём доме наёмного работника. Но пусть это, прошу вас, будет большой тайной. У меня всегда под рукой был один молодой и сильный лакей, и пока моя душа не покинет моего тела, я не изменю этому методу. Конечно, их привилегированное положение, позволяющее им вставлять свой выдающийся конец в лоно, а также и другие беззащитные места своей госпожи, откладывают, обычно, отпечаток на их поведение. Становятся ли они наглецами? Обычно, да, но это устранимо. Несколько ударов палкой оплаченному экзекутору, и пошёл прочь. У меня всегда хватало ума не бросаться в крайность, привязавшись к какому-нибудь красавчику с большой и толстой битой, ведь найти другого такого, если есть деньги, не проблема, поэтому я проявляла осторожность и брала себе нового успокоителя моей необузданной похоти и плоти. Мне доставляло удовольствие брать себе новое дикое молодое тело, воспитывать его владельца, подчинять своим фантазиям, подчас фантасмогоричным, и получать полное удовлетворение от их воплощения в жизнь. Единственное, чего я не могла терпеть от них, так это, главным образом, чтобы у них была какая-либо связь с себе подобными девицами из-за страха, чтобы мои полюбовники не испортили свою невинность и их не развратили эти шлюхи с предместий Парижа своими плебейскими фантазиями. Поэтому я их держу, образно говоря, в постоянном напряжении. Впрочем, что касается victum и vestitum, пищи и одежды, к ним проявляется бережное внимание. Они чисты, одеты, и накормлены, как цыплята в клетке, или, если говорить менее метафорически, как блаженные, управляющие монашками в женских монастырях, у которых есть и другая забота в этом мире, кроме обозначенной в прямых обязанностях-благочестиво, набожно, с благоговением хорошо орошать своим природным соком все, что следует увлажнять. Так вот, господа, надеюсь, что мне удалось удовлетворить вашу любознательность, и мой рецепт, которым я пользуюсь ежедневно, чтобы смягчить огонь моей несдержанности, поможет и вам. Посредством столь разумной системы, мои удовольствия никогда не были смешаны с горечью разочарований. Я получаю чувственные удовольствия, причём любые, какие только могут заглянуть в моё похотливое сознание, потихоньку, не опасаясь капризов и плохого настроения настоятельного и состоятельного любовника, который меня использовал бы в качестве рабыни, и заставлял бы, возможно, покупать его ласки ценой моих денег, что привело бы меня однажды к разорению и нищенству. Я не из таких грю, женщин лёгкого повдения. Упорствует лишь дурак, который хочет одновременно получить и безумную страсть и платоническую нежность. Рафинированные и витиеватые чувства любви – блюда, которые не соответствуют моему вкусу; мне нужна более сильная пища.

Действительно, месье Платон был приятным оригиналом со своим способом любить. Где был бы сегодня человеческий род, если бы он последовал за пустяшными идеями этого философа, опорочившего свою профессию? Человек с необыкновенной внешностью, которой его наделила природа, не решился, для избавления от мирских страстей сделать то, на что решился великий философ и теолог Ориген. Ничтоже сумняшеся я вообразила, что живя в Платоновские времена, я могла бы изменить направление философской мысли, став для Платона той же самой музой, что и Элоиза для Абелляра. Но не буду вас утомлять пародией на философию, и давайте возобновим нашу историю.

Как только известие о моем очередном вдовстве распространилось по Парижу, меня стал преследовать сонм потенциальных жертв всевозможных видов и состояния. К моему счастью, чрезвычайный посол одной зарубежной страны чрезвычайно быстро освободил меня от их докучливости. Я не смогла скрыть от самой себя ту радость, какую я ощутила, завоевав для себя этот дипломатический статус. Какой лестный триумф моему тщеславию и честолюбию! И какое я испытывала удовлетворение, видя у моих ног человека, который из своего посольства в Париже формировал мнение одного из самых влиятельных правителей Европы, который, в свою очередь, мог из своего дворца изменить всю систему политики Европы! Такова была благоприятная картина, которую я рисовала, прежде чем узнала господина посла поближе. Я не сомневалась, что он обладает редкими и возвышенными талантами, позволявшими ему вершить судьбы мира, но к своему удивлению обнаружила одно странное обстоятельство-прежде чем браться за дело, мой дипломатический корифей обращался за советом ко мне. Европейские и мировые проблемы частично решались на основании переговоров со мной. Секретные агенты стали искать встречи со мной, чтобы я могла донести их депеши в более приемлемом виде до моего дипломатического кавалера, а я ему их делегировала в моей интерпретации, и мы их вместе обсуждали и принимали решение. Конечно, бывали разногласия. Как без этого? Точку соприкосновения мы находили в любовной борьбе на нашем ложе плотских утех. И после этих, довольно частых конференций, нами уполномоченные легаты к счастью для многих стран подписывали договоры, служившие взаимному удовлетворению как этих государств, так и нас лично.