Разве Джек не спал со всеми подряд в надежде встретить ту единственную, которая сможет заставить его забыть об Эвелин? И разве не обещал он оставить ее в покое?

Все эти мысли омрачают вечеринку, но только вначале. С повышением уровня алкоголя в крови гости все меньше интересуются тем, по какому поводу праздник, и все больше хотят праздновать.

– Выпьем, ребята! – Джек поднимает бокал. Он еще недостаточно пьян, чтобы оценить радость от возвращения прежних друзей.

– Выпьем, девчонки! – вопит Эвелин, которая, когда напивается, имеет обыкновение танцевать на столах, сшибая лампы. Такое влияние на нее оказывает алкоголь.

Теперь они просыпаются в одной постели каждое утро. Завтракают вместе. Занимаются любовью. Ужинают вместе. Признаются друг другу в любви. Они рассказали родителям, что снова вместе. Решили пожениться осенью, быстро завести детей и забыть все то, что произошло за этот кошмарный год.

С Патриком Эвелин уже порвала. Все равно он всегда был для нее только временной заменой Джеку. Она уже начала перевозить свои вещи к Джеку, пообещав отдать свою квартиру подруге. Его шкафчик в ванной комнате теперь ломится от косметики, кремов и тампонов. В холодильнике – одни диетические продукты. В гардеробе заняты все полки и вешалки. То же и со шкафчиками для обуви в прихожей. Эвелин заменила занавески в спальне. Переставила мебель. Сказала, что им нужно купить кровать побольше. Она слишком долго принимает душ по утрам и заваливает его рабочий стол своими бумагами. Джек понимает, что больше ее не любит.

Он стоит у стены в гостиную и смотрит, как она смеется, улыбаясь, посылает ему воздушные поцелуи, лезет к нему с ласками и словами:

– Дорогой, я так счастлива.

От Эвелин несет алкоголем, но дело не в этом. Только сегодня утром Джек наконец понял, что он ее не любит.

Он совершил ошибку.

Очередную ошибку.

Джек идет в кухню, дрожащими руками наливает стакан воды. Его подташнивает. Стакан выскальзывет из рук. В голове шумит.

По ночам его мучают кошмары.

Он думает о Беа.

Скучает по ее гибкому телу, по всему, что она сказала и не сказала. Внезапно ему становится любопытно, кто она, чем занимается, о чем мечтает, чего хочет добиться в жизни. Внезапно ему хочется побывать у нее дома и познакомиться с ее отцом. С ней он мог бы быть собой. Не то что с Эвелин. Эвелин, которая мечтает о сытой и заурядной жизни. Карьера, дети, вечеринки со спиртным, Новый год с его родителями и Рождество с ее родителями, и чтобы к пенсии скопить денег на яхту и домик на Ривьере.

Джек не сомневается, что Беа сразу же согласилась бы, предложи он ей:

поехать в кругосветное путешествие с рюкзаком и палаткой;

продать все имущество, уехать жить в деревню и вести натуральное хозяйство;

заняться любовью в вагоне поезда, и так, чтобы их застукали;

построить деревянный дом с резными наличниками;

завести детей, не планируя семью;

спать все лето на улице под звездами;

качаться на качелях;

играть, как в детстве;

проживать жизнь, а не наблюдать за ней со стороны.

Да, это любовь.

Джек вздрагивает. Он бросил ту, которую любил. А ту, которую разлюбил, позвал обратно. Он самый большой идиот на этой планете.

– Что тебя так веселит?

Приятелю уже хватит спиртного.

– Ничего.

– Ты под кайфом, что ли? Конечно же под кайфом. Ты же врач. Можешь себе все что угодно выписать. Я бы тоже так делал, если бы был врачом. Пожалуйста, доктор, я буду хорошим, выпишите мне веселящие таблетки…

Приятель умоляюще протягивает ему ладони и жалобным голосом вымаливает таблетку.

– Сейчас тебе будет кайф! – говорит Джек, которому стыдно перед остальными.

Он бросает ему в открытый рот таблетку от головной боли.

– Жуй!

Приятель изображает гримасы, но жует, и скоро ему уже хорошо.

– Жизнь прекрасна! – вопит приятель.

– Вот именно! – говорит Джек и уходит с вечеринки.

Мобильный остался в квартире, но он помнит номер Беа наизусть. Звонит ей из киоска, и она сразу берет трубку. Наверно, сидела и ждала его звонка, думает Джек.

– Это я, – говорит он. – Я скучаю по тебе. Я совершил ошибку, прости, я люблю тебя.

Беа не знает, что сказать.

– Давай встретимся.

Она кладет трубку. Он не достоин ее внимания. Джек снова звонит, но телефон отключен. Он снова набирает номер – и снова безрезультатно.

Он несколько минут смотрит на ухмыляющуюся трубку, потом выходит из кабинки.

Асфальт качается под ногами. Джеку это кажется смешным. Он чувствует себя лодкой в бурном море. Потом замечает, что дома тоже качаются, угрожая упасть на него и превратить в пюре, вроде того, что дают с хот-догами в киоске на углу. Джек идет к киоску, чтобы предложить хозяевам-арабам воспользоваться его услугами. Разумеется, за умеренную плату. Пять сотен? Да, спасибо. Нет, спасибо. Две сотни? Хм…Одна? Нет, пятьдесят. О’кей, пятьдесят. Пожимает руку арабу. Говорит, что с вами, ребята, приятно иметь дело. Спокойной ночи.

Все еще расстроенная вчерашним звонком Джека, Беа садится за столик, который теперь стал их с Монсом столиком, и с удивлением отмечает, что он еще не пришел. Они уже четыре раза сталкивались здесь, в кафе. Каждый раз он либо шел репетировать, либо возвращался с репетиции. У него всегда с собой гитара, и всегда находилось время посидеть поболтать с ней по душам. В прошлый раз музыкант говорил, что пишет новую песню.

Беа ничего ему не рассказывала о том, чем занимается. Она не отважилась. Но почему-то ей кажется, что Монс не стал бы ее осуждать.

Но Беа пару раз обмолвилась о своих проблемах с отцом. Монс сказал, что ей пора перестать цепляться за отца и повзрослеть.

Беа рассказала ему и о матери тоже. Оказалось, что Монс знаком с ее творчеством. У него даже есть дома одна пластинка.

Беа ничего не рассказывала ему о своей депрессии, но она чувствует, что он и так все знает, потому что сам страдает тем же недугом.

Джека она не упоминала. Придурок, что он о себе возомнил. Что может ее вышвырнуть на улицу, а потом снова подобрать, отряхнуть пыль и продолжать пользоваться ею, пока не надоест. А когда это произойдет, просто скажет, что, к сожалению, не испытывает к ней никаких чувств. Ему просто нравится ее трахать.

Беа его ненавидит. Любовь испарилась. На смену ей пришла ненависть.

А с ней и желание мстить.

Она ограбит его квартиру.

Ночью.

Как хорошо, что она все-таки не выбросила инструменты.

Джек сидит прямо на земле и щурится на солнце. Он обмочился. Он не знает, где находится, не пытается узнать. А ведь если бы он спросил прохожего и тот не поленился ответить, то он узнал бы, что находится неподалеку от Сканстуля и моста по дороге на Гулльмарсплан.

Сканстуль? Это название ему ничего не скажет. Джек потерял всякую связь с реальностью. Он не чувствует мокрых штанов, только отмечает, что ему холодно.

Джек в прекрасном настроении. Ничто его не беспокоит. Солнце согревает кожу. Карманы ему старательно почистили, но Джек об этом не подозревает, потому что не помнит, что у него было что-то в карманах. Он не помнит, как его зовут, сколько ему лет и где он живет. Он просто сидит тут, смотрит на солнце и слушает шум проезжающих машин, звучащий в его ушах, как музыка.

Монс, запыхаясь, бежит от метро. Сегодня он проспал. На часах без четверти одиннадцать. Ноги болят. Что, если она уже ушла?

Нет, она сидит в кафе. Монс спешит к столику.

– Мы снова встретились? – изображает удивление Монс.

– Я как раз думала, куда ты подевался, – говорит Беа, наблюдая, как он прячет свои кривые ноги под стол.

Она заметила, что с ним что-то не так, только когда они в третий раз столкнулись в кафе, и удивилась, что не увидела этого раньше. Достаточно посмотреть, как Монс ходит, чтобы понять, что у него проблемы с ногами.

Беа новый знакомый нравится. С ним на удивление легко. Она даже начала воспринимать его как друга.

Интересно, как бы она отреагировала, скажи он, что каждый день приезжает сюда из Стуребю только для того, чтобы увидеть ее, что целыми днями сидит в кафе в надежде на встречу с ней, думает Монс? Что бы она сказала, узнав, что он живет только ради этих минут, проведенных вместе с ней? Что он написал не одну, а много песен о ней. Что он боится признаться ей в своих чувствах и услышать в ответ отказ или смех?

Но вместо этого он изображает психотерапевта. Слушает ее, поддерживает, утешает, как много раз в прошлом с другими женщинами, прежде чем они понимали, что он на самом деле к ним чувствует. А тогда они либо говорили «нет», либо издевательски смеялись над ним и исчезали. Бывало, что они переставали здороваться с ним, притворяясь, что никогда не были знакомы.

Монс боится ее потерять.

Лучше он будет ее другом, готовым всегда выслушать и поддержать, когда у нее проблемы с мужчинами, чем навсегда ее потеряет.

Он уже продумал все возможные варианты развития событий, чтобы защитить себя от разочарования.

– Чего ты не знаешь? – спрашивает она через какое-то время, когда они обсудили ее плохое настроение (она испытывает угрызения совести, потому что не перезвонила папе после отмены ужина).

Монс колеблется. Как он уже говорил, это долгая история, хотя и ее можно уложить в пару фраз для тех, у кого нет времени ее слушать.

Я не знаю, могу ли верить.

Не знаю, могу ли надеяться.

– Верить во что? – изумляется Беа.

– Верить в людей.

– Во всех?

– Нет, в одного.

Он боится смотреть ей в глаза. Вместо этого разглядывает фото старика с заячьей губой на фотографии.

– Одного человека? Кого-то особенного?

– Пока не знаю.

– Но…

Монс в ярости вскакивает с места. Зачем она его расспрашивает? Копается в его душе? Пусть слушает кассету. Там есть ответы на все вопросы. Вся жизнь Монса как на ладони.

Очевидно, она даже не начинала ее слушать.

– Мне нужно идти, – резко бросает Монс и тянется к гитаре. – Нужно репетировать.