2. Джек.

3. Джек.

Джек ставит цветы в вазу и недоуменно разглядывает их. Карточки нет. Это Эвелин их прислала? Может, это какая-то извращенная месть за все те цветы, что он ей посылает? Или это попытка примирения? Может, она хочет с ним увидеться? Джек звонит ей в офис, слышит «Пошел к черту» в ответ, а двумя часами позже в дверь звонят полицейские, чтобы сообщить, что он получил первое серьезное предупреждение.

Когда Мирья звонит в дверь, София занята разглядыванием снимка пьяницы на скамейке. В голову ей лезут нехорошие мысли о том, что он мертвый и то ценнее для общества, чем она живая.

По возвращении домой ее встретила мигающая лампочка на автоответчике телефона, который никогда не звонит.

Первый звонок из полиции с сообщением, что похороны пьяницы состоятся в пятницу в два часа.

Второй звонящий – Симон, ее брат. София мигом перезванивает. Трубку поднимает жена брата. Услышав, кто звонит, резко отвечает:

– Привет, Стефан, давно от тебя ничего не слышно.

– Мое имя София.

– Я тебя ненавижу, – говорит невестка и кричит: – Симон, тебя к телефону. Стефан звонит!

Обеспокоенный голос Симона в трубке:

– Я буду в Стокгольме по делам на следующей неделе. Увидимся?

– Конечно.

– Как насчет второй половины дня в четверг?

– О’кей.

– Я приду к тебе домой.

Ему стыдно показываться на людях со своим братом-извращенцем.

– О’кей.

– До встречи, брат.

Щелк.

* * * София открывает Мирьи дверь, и гостья сразу понимает, что что-то случилось.

– Почему они меня все время унижают? – вопрошает София. – Почему нельзя просто сказать «Привет» вместо «Привет, Стефан» и «До встречи» вместо «До встречи, брат»?

– Они просто идиоты, – пытается утешить расстроенную подругу Мирья. Ей так хочется успокоить ее боль.

– Нет, они…

– Косные, ограниченные, тупые! – перебивает ее Мирья. – И наверняка страдают от запора. Я читала в газете, что, когда у человека запор, происходит отравление всеми теми веществами, что гниют у него в кишечнике, и он не способен ясно думать.

София улыбается такой теории.

– Да, про моих родственников можно и так сказать, – говорит она, вытирая нос платком.

Она не может оторвать глаз от руки Мирьи, лежащей поверх ее собственной.

– Мы пойдем на похороны? – спрашивает Мирья, поглаживая руку Софии большим пальцем.

София кивает.

– Тебе совсем не обязательно снимать меня сегодня. Я вижу, как тебе плохо.

Но София возражает: ей очень хочется сфотографировать Мирью. Поэтому она достает камеру, объектив, устанавливает штатив и освещение, завешивает стену белой простыней, готовя все к съемке. Мирья тем временем наводит красоту в туалете.

Когда она наконец выходит, София не может унять дрожи в ногах при виде ее. Мирья просто ослепительно хороша. София проводит рукой по волосам девушки, притворясь, что поправляет ей прическу.

– Макияж годится?

София проводит кончиком большого пальца по ее бровям, и говорит, что тени смотрятся очень элегантно и румяна Мирья нанесла безупречно.

Довольная, Мирья расплывается в улыбке. Она похожа на газировку, думает София. Яркая, искрящаяся, бурлящая.

Два часа они заняты съемкой. Мирья охотно позирует. Ей нравится свет рампы. Даже когда вся публика – одна София. Они смеются и болтают. Молчат и улыбаются.

Как сестры.

В процессе съемки София снова чувствует, что возбуждается, и идет в туалет, чтобы решить проблему при помощи холодной воды. В туалете ей в голову приходит странная мысль.

Если я была мужчиной, я могла бы встречаться с Мирьей…

София выходит из туалета и делает последние кадры. Мирья помогает ей убрать оборудование, а потом они пьют чай на диване, как самые взаправдашние сестры.

Они болтают обо всем на свете. Об одежде, о планах на жизнь, о мужчинах, которые им нравятся.

Если бы я была мужчиной, я бы ее сейчас поцеловала, думает София.

Но они расстаются по-дружески. Никаких поцелуев в губы.

Потому что София не мужчина.

Проводив Мирью, она отправляется в туалет мастурбировать. У нее просто нет другого выхода: настолько она возбуждена. Закончив, она принимает душ с закрытыми глазами, чтобы не видеть себя, надевает чистое белье и думает о том, что то, что она сегодня сделала, не только непростительно, это еще и самое ужасное, что только есть в жизни.

* * *

Пьяницу, имевшего обыкновение спать на лавке, звали Нильс Ларссон. Теперь все, что от него осталось, – это пепел в урне, которую сейчас захоранивают в землю под аккомпанемент глухих рыданий его сестры.

Ее зовут Катарина, и, откровенно говоря, она нисколько по нему не тоскует. Он был пьяницей, который постоянно выпрашивал у нее денег на спиртное и доставлял проблемы. Кроме того, он бросил свою жену на восьмом месяце беременности. Но несмотря на это, Катарина не может сдержать слез, потому что еще помнит, как заботилась о брате, когда он был совсем маленьким.

Она его единственная сестра, и единственная из родственников, кто взял на себя труд прийти на похороны. Что неудивительно, если учесть, как покойник вел себя на семейных торжествах.

Кроме нее, память покойного пришли почтить священник, два сотрудника похоронного бюро, два собутыльника, явно рассчитывающие выпить на поминках, и София с Мирьей.

Что, черт побери, здесь забыли трансвестит и эта мулатка? – гадает Катарина, разглядывая их через черную вуаль, которую надела только для того, чтобы не видно было, что она не плачет. Напрасная затея, потому что рыдает она вовсю, крепко вцепившись в руку сотрудника похоронного бюро, потому что воспоминания из детства нахлынули на нее разом.

У мужчины рука онемела от ее хватки. Он пытается ее вытащить, но безумная тетка не выпускает. Все-таки вредная у них работа.

Священник заканчивает речь, и Катарина наконец выпускает руку мужчины и вытирает слезы вуалью. Мирья с Софией сочувственно смотрят на нее. Собутыльники спешат к дому, где накрыт стол для поминок. Священник с укором глядит им вслед, но не отваживается что-либо сказать.

По дороге с кладбища Мирья с Софией идут позади сотрудников похоронного бюро, слыша, как те обсуждают предстоящие скачки. Мирья достает из кармана сотовый, чтобы проверить, не звонила ли Роза.

У Виктора сегодня операция.

София вопросительно смотрит на нее. Мирья качает головой. Чувствует она себя отвратительно. Утром ее тошнило. И месячные запаздывают. Она боится самого страшного.

Они входят в поминальный зал, где уже все готово к поминкам. Пьяницы впихивают в себя еду. Смотреть на них противно. Катарина ненавидит их, ненавидит священника, который позволил им это, ненавидит трансвестита, который осмелился выразить ей свои соболезнования и сказать, что это он нашел Нильса на скамье. Ненавидит эту мулатку, такую юную и хорошенькую, у которой вся жизнь впереди. Ненавидит сотрудников похоронного бюра, которым платят деньги за то, чтобы они изображали скорбь. Ненавидит торт со сливками. Ей никогда не нравились сливки.

Отшвырнув салфетку, она поднимается из-за стола и говорит священнику, что ей нужно в туалет. Но вместо туалета она идет на парковку, садится в машину и бьет по газам.

Через двадцать минут священник понимает, что Катарина не вернется, объявляет поминки закрытыми и благодарит всех за то, что они пришли.

Сытые и довольные, пьяницы уходят в направлении ближайшего алкогольного магазина. София и Мирья пожимают всем руки на прощание.

Пастору неприятно прикосновение Софии. Он старается не встречаться с ней глазами. (После этого он весь день будет думать о том, была ли воля Бога на то, чтобы появились такие, как София, или ее существование – дело рук дьявола, желающего навредить роду человеческому?)

София чувствует неприязнь пастора. Читает его мысли про дьявола.

– Меня не нужно боятся. – Она нарочно флиртует с беднягой в белом пасторском воротничке, чтобы его позлить.

Они идут в кафе, садятся за столик на веранде и заказывают чай со льдом. В городе, под взглядами любопытной толпы и радужными флагами, недавно прошел гей-парад, но, несмотря на это, люди продолжают окатывать Софию презрением. Это притом что нетрадиционная сексуальная ориентация вошла в моду, особенно в гламурных кругах. Тусовщики и светские львицы, чтобы вызвать сенсацию на страницах желтой прессы, охотно сообщают репортерам, что «не хотят ограничивать себя ни в чем» и что «для них важнее душа, а не пол человека». И однако посетители за соседними столиками пересаживаются от них подальше, не скрывая своего отвра щения.

София молчит, уставившись в стакан. Мирье хочется всех убить.

– Пойдем?

София грустно кивает, встает и уходит, уставившись в пол и боясь встретиться с кем-нибудь глазами. Сегодня у нее нет сил защищать свое право сидеть в кафе, как обычный человек, и пить чай со льдом.

У нее есть сердце, мозг, скелет, легкие, печень, почки, кожа, волосы, уши, глаза, нос, рот… разве этого не достаточно, чтобы тебя считали человеком?

– Я люблю тебя, – говорит ей Мирья по дороге в аптеку.

– Я тоже тебя люблю, – отвечает София, касаясь ее руки.

С упаковкой теста на беременность Мирья идет в туалет в «Макдоналдсе». Возвращается она бледнее белого. Руки трясутся. Ей с трудом удается удержаться на ногах.

София усаживает ее на скамью и просит опустить голову вниз. Мирья вся горит. София проводит рукой по ее пышным черным волосам.

– Это ребенок Филиппа? – спрашивает она, когда дыхание у Мирьи успокаивается.

Мирья кивает. Видно, что новость ее не обрадовала.

– Бедняжка…

София обнимает подругу. Звонит телефон. Мирье не хочется ни с кем говорить, но она все равно отвечает.

Это Роза. Операция прошла успешно. Виктор спит после наркоза. Она останется в больнице на всю ночь. Сегодня Мирье не стоит приходить. Лучше завтра.

– Возьми с собой еды. Здесь все такое пресное.

– Чего тебе хочется? – спрашивает Мирья.

– Возьми пару багетов с чесночным маслом и сыром, индейку, помидоры, термос с кофе. Не забудь добавить кардамона. Здесь кофе отвратительный… Что еще…