– Это я, Ребекка. – Девушка погладила хрупкую руку, лежащую на одеяле. – Я сейчас их позову…

– Не нужно, – прошептала Кетлин. Дыхание вырывалось из ее груди резкими прерывистыми хрипами, и Ребекка вздрогнула. Потухшие глаза больной остановились на девушке, сидевшей в изголовье кровати. – Обещайте мне…

– Да, Кетлин, что я могу для вас сделать?

– Позаботьтесь о Вольфе. Он… вы ему нужны.

Ребекка на мгновение растерялась, не зная, что сказать.

– Кетлин, ваш сын вполне самостоятельный мужчина, – грустно пошутила она. – Ему нужно только, чтобы вы поправились…

– Ему нужны вы, – настойчиво повторила Кетлин.

Впервые за время их знакомства Ребекка услышала в ее голосе раздражение, и Кетлин вдруг попыталась сесть.

– Ему нужны… вы.

Лихорадочная активность Кетлин встревожила Ребекку, она поскорее уложила больную на подушки.

– Успокойтесь, вам нельзя вставать. Прошу вас, не расстраивайтесь, с вашим сыном все в порядке. Давайте я оботру вам лицо.

Короткая вспышка активности отняла у Кетлин слишком много сил, ее грудь часто вздымалась, кожа приобрела пепельный оттенок, проступавший даже сквозь болезненный румянец. И все-таки она не унималась:

– После Клариссы он всегда был один… Он очень страдал… Я думала, он больше никого не полюбит. Но когда Вольф говорит о вас… или слушает, как Билли говорит о вас… у него делается такое лицо…

Кетлин замолчала, хрипло дыша.

– Прошу вас, не нужно разговаривать, – еще больше встревожилась Ребекка.

Однако Кетлин, немного отдышавшись, упорно продолжала, хотя голос звучал еле слышно:

– Ребекка, когда он говорит о Нэл Уэстерли или Лорели Симпсон, его лицо не меняется, это происходит, только когда речь заходит о вас… – Она снова замолчала, переводя дыхание, потом закончила с мольбой в голосе: – Поверьте мне, вы ему небезразличны. Не обижайте его.

– Не обижать Вольфа? – Девушка растерялась. «Вы ему небезразличны». Неужели такое возможно? – Отдыхайте, Кетлин, я никогда не причиню ему вреда.

– Вы… обещаете?

– Да я скорее причиню вред себе, чем Вольфу, – с чувством прошептала Ребекка, глядя на дорогое ей изможденное лицо, и вдруг сказала то, о чем вообще не собиралась говорить вслух: – Я люблю его, так люблю, что мне даже больно об этом думать. Я никогда его не обижу, никогда.

На лице Кетлин появилась слабая улыбка, и она устало закрыла глаза.

– Я… рада. Вы удивительная девушка, Ребекка, особенная… и очень хорошая. У вас доброе сердце, я с самого начала это почувствовала. Вы совсем не похожи на Клариссу…

Что бы это значило? Ребекка ничего не понимала, но была уже ночь, и Кетлин слишком утомилась, чтобы беспокоить ее вопросами. Посмотрев в окно, девушка только сейчас поняла, что ей давно пора вернуться домой.

В гостиной Вольф тихо разговаривал с Эмили Брейди, Билли заснул на диване.

– Сегодня я посижу с Кетлин, пусть Вольф немного поспит, да и Билли тоже нужно выспаться. – Эмили Брейди с тревогой взглянула на него. – Прошлой ночью оба не сомкнули глаз до рассвета.

– Кетлин уснула, – сказала Ребекка и накрыла мальчика индейским одеялом, висевшим на спинке дивана.

Ей хотелось погладить Билли по голове, но она не решилась, чувствуя на себе взгляды Вольфа и Эмили. Вместо этого взяла кочергу и помешала дрова в камине, чтобы огонь разгорелся, запоздало осознав, что для одного вечера проявила слишком много материнской заботы. Нужно последить за собой, иначе все заметят, как она переживает за Билли.

– Мне пора домой.

– Я вас провожу, – сказал Вольф и направился к двери.

– В этом нет необходимости.

– Не спорьте! Эмили, я вернусь примерно через час.

Не дав Ребекке вставить еще хоть слово, он чуть ли не силой выпроводил ее на улицу и подтолкнул к повозке. Своего Дасти он привязал сзади.

– Мне так или иначе нужно было с вами поговорить. – Он подсадил ее на козлы, затем одним махом прыгнул сам и сел рядом. – Я разослал телеграммы по всему Западу, но, похоже, никто не имеет сведений о Ниле Стоунере. У меня предчувствие, что он бродит где-то рядом. Если вы думаете, Ребекка, что я позволю вам разъезжать одной по ночам, когда за вами охотятся эти мерзавцы, то вы глубоко заблуждаетесь. А если вы хоть заикнетесь, что не желаете быть мне обязанной, то я своими руками сверну вам шею!

Однако грозные слова не вязались с ласковым тоном, каким были сказаны, и Ребекка удивленно подняла на Вольфа глаза.

– Я очень рада, что вы меня провожаете. Мне просто не хотелось причинять вам лишние хлопоты, я же знаю, как вы тревожитесь за Кетлин.

– Никаких хлопот, Ребекка.

Ей на лицо падали крупные снежинки, но от слов Вольфа стало жарко.

Вдруг налетел порыв ледяного ветра, Ребекка поежилась, и тут же сильная рука крепко обняла ее.

– Так лучше?

– Да, гораздо лучше.

Они ехали молча. На удивление приятно сидеть с ним в обнимку, чувствуя себя в безопасности. Ребекка испытывала странное томление, новые, доселе незнакомые ощущения, словно на бесплодной почве вдруг расцвел благоухающий сад.

– Я случайно услышал, как вы сегодня говорили Билли насчет перемен. Хочу, чтобы вы знали: я очень ценю ваше участие. Мальчику придется нелегко, если Кетлин…

– Она поправится, – перебила девушка. – Должна поправиться.

– Ребекка, не в моих привычках лгать себе или другим, – тихо сказал Вольф. – Мне уже приходилось выносить удары судьбы, и нынешний – один из самых жестоких. Док Уилсон не может нас обнадежить, по его мнению, Кетлин продержится день-два, не больше.

– О нет!

Она заплакала и уткнулась лицом в грубую ткань пальто Вольфа, впитывая тепло и аромат его тела, а вместе с ними его силу.

– Знаете, мисс Ребекка Ролингс, вы иногда ставите меня в тупик, – пробормотал он, успокаивая ее, хотя именно Ребекке полагалось бы утешать его.

– Вы такой спокойный, такой сильный. Вы так же стойко перенесли и смерть Клариссы?

Вольф глубоко вздохнул, и она почувствовала, как он весь напрягся, потом резко выпустил ее и отвернулся.

– Неужели вы до сих пор не догадались, что я не желаю разговаривать о своей жене?

Ребекка поняла, что совершила непростительную ошибку. Действительно, всякий раз когда она упоминала имя его жены, Вольф или отталкивал ее, или приходил в ярость. Ей следовало бы сделать выводы, а она после разговора с Кетлин начала надеяться, что Вольф оправился от потери и готов полюбить снова.

– Извините, – пробормотала Ребекка. – Наверное, вы любили ее до беспамятства, если даже упоминание ее имени причиняет вам такую боль.

– Любил до беспамятства? – Вольф хрипло расхохотался. – Да я ненавидел ее больше всех на свете!

У Ребекки зазвенело в ушах, ничего не понимая, она уставилась на Вольфа.

– Ненавидели? – тупо переспросила она. Это никак не вписывалось в ее представление о браке шерифа Бодина, но горечь в его голосе, яростный огонь в глазах подсказывали, что это правда. – Я думала, что вы до сих пор тоскуете по ней и никому не дано занять ее место в вашем сердце.

– Ребекка, о мертвых не полагается говорить дурно, поэтому я могу рассказать о Клариссе совсем немного. Как бы вы отнеслись к женщине, которая произвела на свет ребенка, а потом решила, что ухаживать за ним – слишком скучное занятие? К женщине, которой надоели дом и семья и которая готова бежать с подмигнувшим ей ковбоем на танцы и всю ночь пить виски? Что вы скажете о женщине, которая лгала своему мужу, а едва он отлучался, как она, бросив ребенка без присмотра, удирала с каким-нибудь игроком… да с кем угодно, с любой шушерой?

– Неужели это вы про нее?

Вольф угрюмо кивнул.

– Я почти сразу после свадьбы понял, что наш брак ошибка. Мы с Клариссой познакомились через несколько месяцев после того, как я встретил вас в Аризоне. Она была восемнадцатилетней девушкой, красивой, полной жизни, всегда веселой… О, тогда нам не бывало скучно, мы много смеялись. Она меня очаровала. – Вольф помолчал, глядя на звездное небо, словно хотел прочесть ответы на вопросы, на которые не мог ответить сам. – Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что Клариссу снедало какое-то внутреннее беспокойство, какая-то неудовлетворенность, она была слишком необузданной, чуть ли не буйной. Но я настолько одурел от любви, что ничего не видел, а может, и видел, однако надеялся, что если она тоже сильно полюбила меня, то я сделаю ее счастливой. А еще я желал ее так, как не желал ни одну женщину до того.

У Ребекки сжалось сердце. Значит, пока она скиталась с Бэром по Аризоне, ночами грезила о Вольфе и лелеяла свои глупые детские мечты, он ухаживал за Клариссой, женился на ней, а через пару месяцев после свадьбы уже был зачат Билли.

– Сначала ей хотелось иметь ребенка, но когда живот стал увеличиваться, она возненавидела еще не родившегося малыша. Кларисса очень гордилась своей фигурой. Я думал, что после родов она вновь постройнеет и ее настроение тоже исправится. К сожалению, Билли вовсе не интересовал свою мать. Конечно, она его кормила, пеленала, хотя никогда не пела ему колыбельных, не разговаривала с ним, даже не стремилась лишний раз взять на руки. Как она заявляла, ее тошнит от необходимости весь день сидеть дома с орущим младенцем. Я тогда работал помощником шерифа в Техасе, – бесстрастно продолжал Вольф, но глаза выдавали затаенную боль. – Деньги получал небольшие, но ухитрился собрать нужную сумму и нанял мексиканку, чтобы помогала Клариссе готовить и ухаживать за Билли. Я думал, она будет счастлива, как бы не так. Вернувшись однажды к ужину, я застал ее в обществе игрока по имени Стоун Диллон. Они пили виски в нашей гостиной! – Вольф стиснул кулаки. – А наверху в детской Билли надрывался от крика, он намочил пеленки, но мамаша была слишком занята, чтобы уделить ему внимание. Я пришел в ярость. Мы страшно разругались, этого Диллона я чуть не убил на месте. Кларисса плакала, умоляла простить ее, по этой части она тоже была великая мастерица. Она клялась, что такое не повторится, схватила Билли на руки, стала целовать его, ворковала над ним, как любящая мать. И я поверил ей. Вскоре мне пришлось уехать в Уэйко, чтобы выступить свидетелем на суде, а когда вернулся через несколько дней, случилось такое, чего я и представить себе не мог.