Джил Грегори - Маргаритки на ветру

– Я сейчас умру от голода, бабушка. Когда же мы сядем? Мы ведь не будем ждать папу?

– Нет, Вольфа мы дожидаться не станем. Он вернется, когда успокоится. Мой руки, Билли, и за стол.

Ребекка старалась выглядеть беззаботной, вежливо улыбаясь, но пустующее место во главе стола постоянно напоминало ей о хозяине дома. Проклятый Вольф Бодин испортил всем ужин, словно капризный ребенок, сбежав из дома.

«Он меня ненавидит, – в который раз подумала она. – Не может даже вечер провести в моем присутствии. Моя игра на пианино, видно, отбила у него аппетит».

Кетлин начала молитву, и Ребекка склонила голову. На тарелке перед ней лежала сочная телятина, но ее вид не вызывал у девушки никакого аппетита. Она почти забыла о еде, в сердце бушевала ярость от того, как нелепо и грубо ведет себя с ней Вольф Бодин.

Вольф пошел в бордель «Шелковые шторки», сел за маленький столик в самом темном углу и заказал виски. Потом еще. Вышедшая из-за стойки Молли направилась было к лестнице, но заметила Вольфа и сразу повернула в его сторону. Полосатое черно-фиолетовое платье с глубоким декольте позволяло любоваться размерами ее бюста. Величественная, как столетний кедр, Молли носила высокую прическу, закрепляя огненно-рыжие волосы гребнями из фальшивого хрусталя или рубина, предпочитала черные шелковые чулки и дешевые духи под названием «Горячий поцелуй». Вытянутое лицо даже под толстым слоем пудры казалось довольно милым.

– Не скучно одному? – с улыбкой поинтересовалась она.

Вольф покачал головой.

– Еще виски, – крикнул он Аил, которая тут же поспешила к стойке.

Молли колебалась. Она знала Вольфа с первого дня его приезда в Паудер-Крик и считала лучшим из всех, кто когда-либо появлялся в городе. Она пила с ним виски, спала с ним, отдала ему всю любовь, на какую была способна, и, наконец, стала его другом. Как Молли ни старалась, но завоевать любовь Вольфа ей не удалось. Она была достаточно умна и практична, чтобы довольствоваться обоюдной дружбой с единственным мужчиной в ее жизни, который обращался с ней как с настоящей леди, хотя всем было известно, что она проститутка.

Пять лет назад Молли стала владелицей «Шелковых шторок», навсегда расставшись со своим ремеслом, то есть не ложилась в постель с любым мужчиной, который ее пожелает, и спала только с теми, кого хотела сама. Но люди в Паудер-Крике считали, раз ты была проституткой, значит, проституткой и останешься. Молли это понимала. Один Вольф Бодин не такой, как все. Он никогда не вел себя с ней пренебрежительно, ни разу не ударил ее, даже голоса не повысил. Он настоящий джентльмен, и Молли уважала его как никого другого.

И если у Вольфа что-то не ладилось, от нее это невозможно было утаить.

– Что у тебя стряслось? – напрямик спросила она, беря стул, несмотря на враждебный взгляд, который Вольф кинул в ее сторону.

– Я не в настроении рассказывать, Молли.

– Вижу. Ты в настроении упиться. Я как раз подумала, что могла бы тебе помочь.

– Не сегодня.

– Уверен?

– Абсолютно.

– Хорошо, Вольф. – Поняв, что ей не удастся пробить брешь в его холодной отчужденности, она молча встала и удалилась. Молли по опыту знала, когда мужчин следует оставить в покое. У Вольфа сейчас именно такое настроение.

Возможно, он думает о своей жене. Молли пожала плечами в ответ на какие-то свои мысли и, подойдя к кассе, принялась считать дневную выручку. Может, ей никогда не узнать, что происходит у него в душе. Хотя время от времени, лежа в сладостном изнеможении после очередной любовной битвы на атласном ложе, Вольф бывал с ней откровенен, но все же не раскрывался перед ней до конца. Однажды заговорил о Билли, тогда Молли увидела, как он гордится сыном и какие большие надежды возлагает на него. Иногда рассказывал ей о своей работе или даже о том, какими проделками они с братом забавлялись в детстве. Но ни разу не обмолвился о Клариссе или другой женщине. Ни о Нэл Уэстерли, ни о Лорели Симпсон, каждая из которых сделала все возможное, чтобы завоевать сердце красавца шерифа.

«С ними он тоже не больно откровенничал», – злорадно думала Молли, усаживаясь за свой рабочий стол. Вольф Бодин – человек дела, а не болтун.

В зале, за дверью ее выстланного цветастым ковром кабинета, Вольф Бодин посмотрел на дно второго стакана и оттолкнул его от себя. Спиртным боли не залить, оно лишь усугубляет мучения, а он даже не знает, что у него болит.

«Ну какого черта выигранный Бэром Ролингсом участок оказался рядом с этим городом, с моим городом? Почему его дочери со всеми ее деньгами и драгоценностями вздумалось переехать именно сюда и перевернуть мою жизнь?»

Она нравится Кетлин. Она нравится Билли. Проклятие, скоро того и гляди ее полюбит весь город. «Только не я», – зарекся он, изучая царапины и порезы на грубо обработанной поверхности столика, за которым сидел. Она упряма, раздражительна, чертовски скрытна… И она дважды спрашивала о Клариссе. Разумеется, без всякого злого умысла, но она явно любопытная, а это больше всего раздражает в женщинах.

«Так почему же ты не перестаешь думать о ней, вспоминаешь ее нежное тело и то, как она тебя целовала, словно не могла насытиться?»

Он выпрямился на стуле и, сдвинув брови, уставился перед собой. Ему пришло в голову, что злится он не на Ребекку Ролингс, а на самого себя.

Он должен был не целоваться с ней, а просто забрать Билли и уйти из ее дома и не вспоминать про нее. Она не похожа на тех женщин, с которыми он до сих пор имел дело, она притягивает к себе внимание мужчин и уже не отпускает их. Ее лицо, обрамленное черными, как ночь, волосами, постоянно всплывало перед ним. В прекрасных глазах читалась обращенная к нему мольба, даже когда она кричала на него. Проклятие! Рука сама потянулась к третьему стакану, но Вольф подавил недостойный порыв.

«Ладно, поеду домой, буду сидеть с ней в одной комнате, а потом, когда все успеют друг другу надоесть, отвезу ее на ранчо. Но я не дам ей проникнуть в мою душу. Что бы она ни говорила, как бы хороша ни была, какой бы дурманящий аромат ни исходил от нее. Я выстоял в Гражданскую войну, голодал, участвовал в сражениях, попадал в засады, дрался врукопашную с самыми отчаянными головорезами. Выстою и против Ребекки Ролингс».

Двое встретились на отлогом берегу Оленьего ручья, неподалеку от реки Миссури. Едва различая друг друга в темноте звездной ночи, оба спешились, предоставив лошадям свободно пастись меж прибрежных ив. Первым заговорил высокий в широкополой черной шляпе:

– Что ты узнал?

– Он мертв. – Деловито отвечал второй, который был стройнее, ниже ростом, гладко выбрит и курил тонкую сигару. – Кажется, его застрелил местный шериф.

– Ну уж нет, чертов ты остолоп! Фесс не мог так умереть! Никакой шериф маленького вонючего городка не способен его пришить!

– Тот парень не похож на других шерифов.

Его тон заставил верзилу заткнуться, и в наступившей тишине слышались только журчание воды, крик совы, подстерегшей добычу, и предсмертный писк жертвы.

Потом верзила начал изрыгать проклятия и под конец спросил:

– Кто он такой?

– Его зовут Вольф Бодин.

– Черт! Сукин сын!

Гладко выбритый уставился на тлеющий кончик своей сигары:

– С ним не будет проблем.

– Да, пусть не мешается под ногами. Вольф Бодин. Вот еще не было печали. Ну а девчонка?

– Что именно? – Глаза второго насмешливо блеснули, когда он посмотрел на собеседника.

– Она сама побежала к этому Бодину, чтобы он ее защитил?

– Не думаю. Скорее всего она еще никому не рассказала про рудник. По крайней мере я не слышал никаких разговоров, а слушать я умею.

– Как мне хочется свернуть ее упрямую шею, – прорычал верзила.

– Оставь это мне.

– Ты ее уже видел?

– Слишком много вопросов, друг мой. Разреши мне сделать все, как я сочту нужным. Я хочу того же, что и ты.

– Ну так принимайся за работу, – отрезал первый, – и не забудь, что дочь Бэра – непростая штучка. Насколько я помню, она такая же сумасшедшая тварь.

– Мне нравятся сумасшедшие, – засмеялся второй.

– А правда, что о тебе говорят? – спросил верзила, растягивая слова, почти восхищенно. – Неужели ты задушил в Нью-Мексико женщину из-за бутылки текилы? А потом сжег ее дом?

– Какая тебе разница, правда это или нет, – ответил худой, бросая окурок в бурлящий ручей. Он повернул голову в сторону своей лошади, и его глаза блеснули из-под полей шляпы.

– Да нет, ничего такого. Просто интересуюсь…

– Интересуйся лучше тем, друг мой, как ты будешь тратить деньги, которые тебе принесет серебряный рудник. Встретимся здесь ровно через неделю в это же время.

– Я приеду. – Здоровяк прыгнул в седло с легкостью, удивительной для человека его комплекции, развернул лошадь в сторону Хелены и, обернувшись через плечо, сказал: – Будь начеку. Этой девчонке везет как самому дьяволу.

– Мне тоже, – пробормотал его партнер, чему-то улыбаясь и поглаживая морду лошади. – Мне тоже.

Он вернулся.

Ребекка едва не поперхнулась малиновым кобблером, услышав стук копыт во дворе и радостный возглас подбежавшего к окну Билли: «Это папа!»

Ребекка ни разу не взглянула на него – ни тогда, когда он распахнул дверь в кухню, ни тогда, когда подошел к матери, чтобы чмокнуть ее в щечку, ни тогда, когда он, повесив шляпу на гвоздь, занял свое место за столом.

– Умираю с голоду, – простодушно заявил он, не смущаясь присутствием гостьи, как поступил бы всякий здоровый крепкий мужчина, вернувшийся после трудового дня. – Оставили мне что-нибудь?

– Оставили, хоть ты этого не заслужил, – сухо ответила Кетлин, но все ее старания выглядеть рассерженной оказались напрасными, стоило ему лишь улыбнуться и потрепать ее по щеке.

– А мои извинения исправят дело?

– Ну если ты извинишься перед Ребеккой.