Кит, может, и пьян, но он не дурак. Он понял, что левая рука у Темпла слаба, и ринулся вперед, нанося удары достаточно сильные, чтобы отплатить за свой позор десять дней назад. Достаточно сильные, чтобы заставить Темпла отступать. И он больше не мог считаться непобедимым. Во всяком случае — сегодня.

Но Кит оскорбил ее, и было ясно: Темпл будет драться до последнего и за себя, и за нее.

— Господи, ну почему он не воспользуется левой? Почему не ставит на эту сторону блок? — спросила какая-то дама, и в ее голосе слышалась досада.

— Он не может, — прошептала Мара, прижав ладони к затемненному стеклу и глядя, как любимый получает удар за ударом. Получает за нее. Снова и снова.

Его рука не действует! Он проиграет!

Кит нанес очередной удар. Темпл упал на колени, а толпа начала отсчитывать секунды. Темпл поднял глаза на своего противника и рывком поднялся на ноги. По щеке его текла кровь. Было ясно: он будет драться, пока не погибнет. Но не сдастся. И тут Мара вспомнила его слова, сказанные совсем недавно: «Что, если я перестану считаться непобедимым, перестану быть герцогом-убийцей? Чего я тогда буду стоить?!» Да, кажется, именно так он и сказал. И он не остановится до тех пор, пока ее брат его не убьет!

Теперь и Анна увидела неминуемый конец. Она обернулась к Маре и сказала:

— Все кончится до того, как мы сумеем это остановить.

Но Мара не стала ее слушать. Мужчина, которого она любила, находился в каких-то десяти футах от нее, даже ближе. И она ему нужна. Черт побери, если она — единственная, кто мог его спасти, она его спасет!

Ни о чем больше не думая, Мара схватила стоявший рядом стул, но Анна тотчас кинулась к ней и выкрикнула:

— Нет!

Однако Анна опоздала. А у Мары оставалась единственная цель — Темпл!

* * *

Проклятие, он проигрывает. Вся левая сторона вопила от боли, и мышцы протестовали — после ранения прошло слишком мало времени. Не меньшую боль причиняли и нервные окончания — казалось, что в руку втыкали раскаленные иголки.

Он проигрывает… Он не сможет отомстить за нее…

Впрочем, это уже не имело значения. Она его бросила. Она сбежала от него. Опять.

Лоув нанес два мощных удара в левый бок противника, и Темпл опять упал на колени. Стоя в опилках, он вспомнил тот последний раз, когда стоял на коленях на ринге.

С Марой!

В тот день они были тут одни. В тот день он в первый раз прогнал ее. В тот день, когда нужно было сгрести ее в охапку, отнести к себе в постель и никогда не отпускать.

Он посмотрел на Лоува и произнес:

— Может, сегодня ты и победишь, но попробуй только сказать о ней еще какую-нибудь гадость, и я тебя уничтожу.

Лоув отскочил назад и издевательски протянул:

— Это если я оставлю тебя в живых…

Темпл рывком поднялся на ноги, зная, что ему предстоит последний раунд при условии, что Лоуву хватит на него пороху. Но прежде чем они снова успели обменяться ударами, все вокруг… словно взорвалось.

Зеркало, из-за которого за матчами наблюдали дамы, с грохотом разлетелось на куски, посыпавшиеся на пол спортивного зала, как сахарные волокна. Соперники на ринге, как и все остальные в зале, тотчас же повернулись в сторону зеркального окна. Однако окно исчезло, а дамы внутри завизжали и, толкаясь, метнулись в глубь комнаты, в темноту — чтобы их никто не узнал.

Мужчины же, столпившиеся вокруг ринга, оцепенели с поднятыми вверх руками, но Темпл не обращал на них внимания — он видел только женщину, вызвавшую весь этот переполох. Женщину, стоявшую в разбитом окне, высокую и гордую, как королева. И она все еще держала в руках стул, которым расколотила окно.

Мара! Его любовь. Она все-таки здесь. Наконец-то!

Тут Мара поставила стул на пол и, опираясь на него, перелезла через раму и спустилась к рингу, не обращая ни малейшего внимания на столпившихся вокруг мужчин. Она смотрела только на него, на любимого.

Он пошел ей навстречу, а тем временем последние осколки со звоном падали на пол. Но Темпл видел только ее, Мару. Он хотел обнять ее, прижать к себе, убедиться, что она — настоящая.

И тут Мара подняла руки и сорвала с лица маску, позволив всему Лондону увидеть ее — уже во второй раз за эти дни.

По залу волной прокатился гул — все ее узнали.

— Мне надоело ждать, когда вы меня разыщете, ваша светлость, — произнесла она достаточно громко, чтобы окружающие расслышат ее, но слова предназначались только ему, Темплу.

Он улыбнулся:

— Я бы тебя разыскал.

— А вот я в этом не особенно уверена, — ответила Мара. — Похоже, что вы… несколько заняты.

Герцог оглянулся:

— Занят чем… этим?

Она посмотрела на его окровавленное лицо, и в глазах ее промелькнула тревога; рука же потянулась, чтобы прикоснуться к нему, утешить.

— Я подумала, что смогу помочь, — пробормотала Мара. Она поднялась на ринг и посмотрела прямо в глаза брату. — Ты, Кристофер, настоящий осел! И все еще такой же ребенок, каким был, когда я оставила тебя двенадцать лет назад.

Взгляд Кита сделался мрачным, угрожающим.

— Что ж, этот ребенок уничтожил бы твоего герцога, если бы ты нас не отвлекла.

Мара усмехнулась, не обращая внимания на ликование и торжество в голосе брата.

— Значит, тебе не повезло. — Она окинула взглядом зал и всех тех мужчин, что явились сюда полюбоваться на бой. И наверное, почти все они получали удовольствие, видя низвержение Темпла. — Давай все упростим, хорошо?

Кит самодовольно ухмыльнулся:

— Да, пожалуйста.

— Один завершающий удар. Кто его нанес, тот победил. Согласен?

Взгляд брата метнулся к Темплу, истерзанному, окровавленному.

— Думаю, это будет честно. Если победа моя, я уйду свободным и получу свои деньги.

Мара повернулась к Темплу; глаза ее смотрели тепло и ласково, и больше всего на свете ему захотелось, чтобы этот бой завершился. Потому что он хотел ее. Сейчас же. Навеки.

— Согласен, Темпл? — спросила Мара.

Он утвердительно кивнул:

— Да, конечно. Я всегда говорил, что ты превосходно умеешь вести переговоры.

Она улыбнулась:

— Вот и чудесно.

А затем… Герцог с изумлением увидел, как его любимая, повернувшись к своему брату, уложила его одним ударом. О, она была великолепной ученицей!

Кит упал на колени, завывая от боли.

— Ты сломала мне нос!

— Ты это заслужил. — Она посмотрела на него сверху вниз. — И ты проиграл.

Азриэль и Бруно уже поднимались на ринг, чтобы не позволить Лоуву улизнуть из клуба.

— А теперь я объявляю свои условия. Ты предстанешь перед судом за попытку убить герцога. — Мара посмотрела на Темпла. — Моего герцога.

Ее герцога!

Темпл изобразил полное отсутствие интереса к происходившему.

— Бой в любом случае почти завершился, — пробормотал он.

Мара кивнула и подошла к нему поближе.

— Я и не сомневалась, что ты победишь. Мне просто надоело ждать.

— Ты сегодня очень уж нетерпелива.

— Двенадцать лет ожидания — это слишком долго.

Герцог замер.

— Ожидания… чего?

— Любви.

Господи Иисусе! Она его любит! Темпл сгреб Мару в охапку.

— Повтори!

И она повторила. Прямо на ринге. Перед всеми членами «Падшего ангела».

— Я люблю тебя, Уильям Хэрроу, герцог Ламонт.

О, эта бесстыдная мстительная королева! Его королева! Он впился в ее губы страстным поцелуем. Пусть она поймет — сейчас и навсегда, — как сильно он ее любит.

А Мара вложила всю свою любовь в ответный поцелуй.

Оторвавшись от ее губ, Темпл прижался лбом к ее лбу и прошептал:

— Скажи еще раз.

Она не стала притворяться, что не поняла.

— Я тебя люблю. — Мара потрогала его распухший и почти закрывшийся глаз. — Он тебя ужасно сильно ударил…

— Ничего, пройдет. — Он взял ее за руку и поцеловал пальцы. — Все проходит. Скажи еще раз.

Мара вспыхнула.

— Я люблю тебя, Уильям.

Он вознаградил ее за эти слова еще одним долгим поцелуем, от которого захватывало дух. А потом с улыбкой сказал:

— Вот и хорошо.

— Я не смогла тебя покинуть. — Мара положила ладони ему на плечи. — Думала, что смогу. Думала, так будет лучше, что ты сможешь зажить той жизнью, о которой мечтал. Жена, дети и…

Он закрыл ей рот очередным поцелуем.

— Нет. Моя жизнь — это ты.

Мара с улыбкой покачала головой.

— Но я-то думала, что можно просто начисто стереть все с грифельной доски. Думала, ты сможешь снова стать герцогом Ламонтом, а я исчезну и никогда больше тебя не побеспокою. Но я не смогла… — Она покачала головой. — Я слишком сильно тебя хочу.

Его сердце отчаянно заколотилось при мысли о том, что она могла бы навсегда исчезнуть. Он взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза:

— Послушай меня, Мара Лоув. Для тебя существует только одно место на земле. Здесь, в моих объятиях. В моей жизни. В моем доме. В моей постели. Если бы ты ушла, ты не подарила бы мне ту жизнь, о которой я мечтал. Ты бы навеки оставила в моей жизни огромную бездонную пропасть.

Он снова ее поцеловал и негромко добавил:

— Я люблю тебя. Думаю, я полюбил тебя в тот момент, когда ты накинулась на меня на темной лондонской улице. Я люблю твою силу и твою красоту. Люблю за то, что ты замечательно обращаешься с детьми и поросятами. — Мара улыбнулась, глаза ее набухли слезами. — Любимая, ты оставила дома свои перчатки…

— Мои перчатки?..

Он поднес ее руки к губам и вновь поцеловал пальцы — все по очереди.

— Из-за того, что ты их не надела, я чуть с ума не сошел от беспокойства и одновременно едва не обезумел от желания.