– Разумеется, я её знаю, – ответила Мими. – Сабина Цигенвайдт-Зюльцерманн. Мы вместе учились. Поэтому перестань обращаться со мной, как с душевнобольной, Ронни. –Она тоже извинительно улыбнулась Петеру.– К сожалению, он относится к мужчинам, которые плохо переносят, когда профессионально жена успешнее, чем он. Когда я первого числа выйду на работу, он автоматически попадёт в абсолютно жалкий разряд. Но вы знаете это, верно, Петер? Сабина зарабатывает более чем вдвое больше вас, что, вероятно, является причиной вашего кризиса среднего возраста.

– Всё зависит от того, как идут мои дела, – сказал Петер. – У меня свободная профессия. Тут возможны большие колебания.

– Что? – воскликнула я, наконец сообразив. – Сабина Двойное имя из снобистской организации матерей? Это жена Петера?

– Да, – ответила Мими. – Мир тесен.

– Непостижимо. – Я пригляделась к Петеру. Если убрать бороду и дать ему соску, то сходство с Карстой действительно появится. – То есть вы отец Карсты и Ви-как это её зовут?

– Вибеке. Да, логически это можно заключить, – сказал Петер самодовольно.

Я по-прежнему не могла в это поверить. Ну не может быть мир так тесен. Труди была мне практически как сестра, и если она останется с Петером, то он, так сказать, тоже станет членом семьи. Как и Сабина с обоими детьми. Что за ужасное представление. Если так пойдёт и дальше, то мы скоро образуем самую большую смешанную семью Европы: я, Антон, мои и Антона дети, Антонова бывшая жена, Лоренц и Пэрис с ребёнком, Труди, Петер, Сабина, Карста и Ви-как-её-там. Мне надо спросить Антона, есть ли у его бывшей жены кто-то новый и есть ли у него дети или его бывшая жена связана с кем-нибудь ещё. Если да, то мы попадём в книгу рекордов Гинесса.

Антон великолепно готовил, но разговор за столом тем не менее был напряжённым. Это потому, что за этим довольно небольшим столом собралось больше кризисных кругов, чем на всём Ближнем Востоке. Мими и Ронни, обычно почти до скуки гармоничная пара, обменивались язвительными замечаниями, в промежутках между которыми Мими отпускала реплики в сторону Труди и Петера или флиртовала с Йоханнесом. Петер, в свою очередь, без стеснения ощупывал Труди и во всё горло разъяснял, что во всех браках наступает момент, когда расставание является самым умным решением. Тем самым он развязал бурную дискуссию. Как оказалось, Элмара (на которого я по-прежнему не могла смотреть, не давясь от смеха) только что бросила жена, и было очевидно, что Деревянные очки хочет его утешить, но не смеет, потому что Элмар по-прежнему надеется, что его жена к нему вернётся. Он сказал, что проблемы, которые человек не может решить в своих первых отношениях, останутся нерешёнными и в следующих отношениях. Ронни был такого же мнения. Он сказал, что брак заключается навечно, и надо работать над тем, чтобы он держался вечно. Если появляются проблемы, от них не стоит просто убегать. Мими считала тезы и Элмара, и Ронни полнейшей чепухой.

– Если я – это к примеру – вышла замуж за плаксивого маменькиного сынка, – заявила она, – то я вряд ли привнесу эту проблему в следующие отношения, если я выйду замуж за круглого сироту, верно?

На что Ронни ответил, что Мими надо срочно подумать о своей проблеме, учитывая людей, потому что не каждый мужчина, периодически контактирующий со своей матерью, является плаксивым маменькиным сынком. – Только к примеру, – добавил он.

Тут Мими забыла, что они говорят только о примерах, и сказала:

– Но ты – плаксивый маменькин сынок, мой дорогой.

Антон сумел помешать эскалации разговора, подав десерт.

И сразу же за этим он преподнёс мне сюрприз: пакет в зелёной бумаге, обвитый голубой лентой.

– Подарок? – неизобретательно спросила я. – Мне?

– Разверни! – Антон выжидательно посмотрел на меня.

Я развязала ленточку и развернула бумагу.

– Шахматы! – вскричала я. Я надеялась, что в моём голосе не было отчаяния.

– Чёрные фигуры из ореха, белые из ясеня. Ручная работа. – Антон радостно улыбался мне. – Ты ведь сказала, что у тебя дома нет шахмат.

– Ах да, верно, – ответила я. – Как мило с твоей стороны. Большое спасибо.

Я чувствовала злорадные Неллины взгляды на своей спине.

– Но это не всё, – сказал Антон, улыбаясь ещё шире. – Здесь присутствует и адекватный партнёр для тебя! У моего умного братца хотя и нет звания мастера, но он действительно хорош в шахматах. Нас научил играть наш двоюродный дедушка, а он однажды сыграл вничью с гроссмейстером Бронштейном, верно, Йоханнес?

– Да, дядя Курт играл прекрасно, – ответил Йоханнес. – Но это не означает, что я так же хорош. Я мог служить ему только спарринг-партнёром: тогда не было никаких компьютерных программ, на которых дядя Курт мог опробовать дебюты и славянскую защиту. Многое я уже забыл.

Меня тем временем бросило в пот.

– Не будь таким скромным, Йоханнес, – сказал Антон. – Ты лучше всех нас. И Констанца уже тоже не играла целую вечность.

Тут он был прав. Точнее говоря, только в то лето, когда я сломала ногу и ужасно скучала. Мой отец научил меня шахматам под яблоней в саду, но от скуки это не очень помогло, насколько я помню. Как это там? Конь ходит несколько странно буквой «Г», слон только по диагонали, ладья прямо, а ферзь во всех направлениях, в то время как король может перемещаться только на одну клетку. И когда в конце он не может никуда двинуться, это означает мат. Что иногда наступало на удивление быстро. А ещё была куча пешек, которые мешали движению.

– Окей, тогда… – Йоханнес поднялся и подбадривающе посмотрел на меня. – Ну что, Констанца? Не сыграть ли нам?

– Да, почему бы и нет? – ответила я с пересохшим ртом. Это было как раз то, о чём я подумала: «Почему нет? Почему нет? Придумай, почему нет!!!» – Хотя уже поздно, а Юлиусу завтра в садик, – добавила я.

– Сейчас только восемь часов, – сказал Антон. – Пускай они ещё немного поиграют с Эмили.

А Эмили, как будто она что-то подозревала, сказала сладким голосом:

– Показать тебе мою комнату, Юлиус? – Это меня насторожило.

Я огляделась в поисках помощи, но никто не заметил моего бедственного положения. Элмар, Ронни, Мими и Деревянные очки снова углубились в дискуссию о причинах разводов, а Труди с Петером довольно откровенно тискали друг друга под и над столом. Единственной, кто заметил, в каких тисках я нахожусь, была Нелли. Она склонила голову на бок и сказала медленно и с удовольствием:

– Пока вы играете, я помогу Антону убрать со стола.

– Очень мило с твоей стороны, спасибо, – заметил Антон.

– Не за что, – Нелли подмигнула мне.

– И ты, Брут, – пробормотала я.

Гостиная Антона была небольшой, здесь стоял только маленький угловой диван с низеньким журнальным столиком и у стены высилась книжная полка, в которой находился телевизор.

Шахматы были очень красивые, резные, доска украшена инкрустацией; наверняка они стоили целое состояние. Я погладила фигуры, и мне стало стыдно. Антон сделал это с лучшими чувствами. Он же не мог подозревать, что я выдумала эту глупую шахматную историю, чтобы понравиться его дочери. Почему я не придумала ничего другого?

Йоханнес спрятал одну светлую и одну тёмную пешку у себя за спиной и попросил меня выбрать. Мне досталась светлая пешка.

– Ты начинаешь, – сказал он. Ещё и это. – И помни, что я не играл целую вечность, то есть не будь ко мне строга.

– Не волнуйся, – ответила я. В этом отношении он действительно мог рассчитывать на моё великодушие. Я не была уверена, как мне правильно расставить фигуры, но я подсмотрела у Йоханнеса. А кто из обеих больших фигур был ферзём, а кто королём? К сожалению, ни у кого из них не было короны или груди. Я решила, что фигура с крестом на голове – это король.

– Готова? – Йоханнес ободряюще посмотрел на меня.

Я кивнула. Примерно так должна была чувствовать себя бедная Мария-Антуанетта по дороге на эшафот. Но мне ничего не поможет. Я передвинула какую-то пешку на два поля вперёд, поскольку вроде бы помнила, что первым ходом можно двинуть пешку не на один, а на два поля. Это надо было использовать.

– Ага, английское начало, – сказал Йоханнес и тоже выдвинул пешку. Почему он пошёл так быстро? Обычно шахматные игроки думают над ходом часами. Некоторые партии длятся годами, разве нет?

Во всяком случае, со следующим ходом я не торопилась.

– Не знаю, где он вас всё время находит, – сказал Йоханнес.

– Что? – я резко заморгала.

– Вас, интеллектуалок, – ответил Йоханнес. – У женщин Антона всегда такой высокий интеллектуальный уровень, как гора Эверест. Например, Джейн была в интернате самой одарённой, она училась в Гарварде и играет на скрипке, как Эйнштейн. Она зарабатывает пятьсот тысяч фунтов в год и бегло говорит на четырёх языках. И она ещё, конечно, спортивна: классический балет и гольф с гандикапом, как у профессионала. В её присутствии я всё время кажусь себе бедным червячком. К тому же она очень красива.

Я напряжённо глядела на шахматную доску. Всякий раз, когда разговор заходил о бывшей жене Антона, меня бросало в пот.

– Ты тоже такая, – заметил Йоханнес. – Хотя и на совершенно другой лад. Чисто внешне контраст не мог быть больше. Джейн маленькая, ты большая, она тёмная, ты светлая…

– Кроме того, я не играю ни на скрипке, ни в гольф, – прохрипела я и поставила соседнюю пешку на поле наискосок от моей первой. – И я не зарабатываю пятьсот тысяч в год. И мой отец определённо не заседал в британской Верхней палате. Я думаю, что он даже не состоял в членах Союза крестьян Шлезвиг-Гольдштейна. – Йоханнес посмотрел на меня несколько удивлённо, но я уже не могла остановиться, такое облегчение я испытывала. – Разве Антон не говорил, что у меня нет профессии? Только прерванная учёба. В моём присутствии никто не должен себя чувствовать бедным червячком, потому что червячок – это я.