Приходилось признать, что и терпением он не отличается…

«Ах, если бы только это!»

– Сереж, а ты когда-нибудь бывал в Киеве?

– Да, только очень давно, – он помог ей обуть сапоги. – Я когда-то там учился.

– А я там жила, – Леночка посмотрела в серые глаза, уже переставшие казаться холодными, – пока какие-то бандюги не убили моих родителей. В девяносто третьем. Восемнадцатого апреля. Приблизительно в семь часов вечера. Прямо у нас в квартире. При мне. Их было трое. Два блондина и один шатен. Они раскроили череп моему отцу, изнасиловали мою мать и перерезали ей горло вырванной струной от папиной гитары. Как ты себя чувствуешь, когда про это вспоминаешь?

Даже сегодня, через семнадцать с лишним лет, каждая из сказанных фраз давалась ей с трудом. В этот раз Казаков, наверное, не ошибся, предположив причиной болей у нее в животе психогенный синдром: психические травмы, полученные в детстве, неизбежно в какой-нибудь форме выплывают на поверхность.

Слушая Леночку, Сережа сравнивает себя именно с ним, со злополучным Казаковым, с чужой легкой руки чуть было не превратившим здоровую девчонку в калеку. С Казаковым, который вместо того, чтобы вымести Валентину, жадную тварь, поганой метлой, благородно покаялся от своего имени. Дочка у нее, видите ли, школьница, без отца растет…

– Как я себя чувствую? – Сережа выдержал Леночкин взгляд. – Ужасно. А теперь и еще ужаснее. Но если ты хочешь, чтобы я из сентиментальных соображений взял на себя без остатка всю вину шатена и двух блондинов, то вынужден тебя разочаровать – таких амбиций у меня не было и нет.

Эпилог

Медсестра Даша идет по длинному больничному коридору. Из одной палаты в другую. Из другой в следующую. Делает свое дело. Старается, как умеет. Утешать безутешных. Обнадеживать безнадежных. Поддерживать отчаявшихся. Именно как умеет: после Леночкиной операции она без конца ощущает недостаток медицинского образования. Не так давно брат Коля все-таки навестил родину, сестру и мать. Навез подарков. Устроил им настоящий праздник. Вроде этого американца, который закатил пир для скончавшейся пациентки из VIP. Или того, второго, ее сына, которому дала от ворот поворот принципиальная девица-ипохондрик. Все отделение с месяц, наверное, не искало другой темы для разговоров, кроме их несостоявшейся любви…

Думая про них, невольно осуждая эту чистенькую Леночку с ее бабулькиными принципами и восхищаясь хорошим, смелым мужчиной, пусть даже с немного сомнительным прошлым, Даша, не знающая всех подробностей, вдруг понимает, что мать, ее любимая мама, по сути, ничем не лучше: выбросила единственного человека, которого любила, как мусор, из своей жизни и из ее, Дашиной, тоже. И за что? За то, что оказался не до конца верен ее идеалам? За пару ошибок? И кому, спрашивается, от этого лучше? Мать всю жизнь одна. Отец женат на какой-то кукле. Брат без конца чувствует себя виноватым, а она сама… что сказать? Никто. Пустое место. Нищенка. И не потому, что жить не на что, а потому, что гордится тем, как несправедлива к ней эта яркая, интересная, разнообразная, словно для других предназначенная жизнь.

Что это за глупость такая, будто ни у кого нельзя одалживаться? Можно. Надо только постараться вовремя отдавать свои долги. И главное, почему бы не дать тем, кто тебя любит, хоть какой-нибудь шанс исправить ошибки? Раз о любви так много говорят, значит, за нее имеет смысл бороться. Принципы, гордость и педагогика тут совершенно ни при чем.

Окрыленная этим простеньким, в сущности, прозрением, Даша набирает отцовский номер.

– Папа, – говорит она после того, как закончен обычный обмен вежливыми формальностями, – мне нужна твоя помощь.