– Понимаете, – жаловалась Наташа по телефону Элеоноре Сергеевне, с которой они уже давно общались как добрые подруги, несмотря на разницу в возрасте. – Он на меня совсем не смотрит, как на женщину, потому что привык ко мне. Я для него что-то вроде родственницы, какой-нибудь троюродной сестры. Он сам всем говорит, что я член его семьи, представляете? А на членах семьи, понятное дело, не женятся.

– Нужно что-то такое сделать, чтобы у него раскрылись глаза, и чтобы он посмотрел на тебя другими глазами, – озабоченно говорила Элеонора Сергеевна, соглашаясь с ней.

– Ну да, нужно, вот только что?

И они обе решали, что должны в ближайшее же время придумать что-нибудь радикальное, но в голову ничего толкового ни одной, ни другой не приходило.

Ночью, уложив Сашеньку спать, Наташа долго лежала без сна, мучаясь ревностью, так как Стаса по большей части не было дома, и Наташа подозревала, что он ночует с какой-нибудь женщиной на городской квартире.

Ну что мне делать, с отчаянием думала она, чувствуя, как уходит время и, понимая, что в любую минуту он может найти действительно подходящую женщину, и она ничего не сможет сделать. Как ему раскрыть глаза, что она тоже женщина и даже красивая. Да, красивая, то отражение, которое она видела в последнее время в зеркале нравилось ей. Да и не только ей самой, ей вслед теперь смотрели мужчины, она уже убедилась в этом. Раньше такого не было потому, что она всегда была плохо одета, да и не смотрела за собой. Господи, о чем же она думала все эти годы, где была ее голова? Почему она решила, что ей уже ничего в этой жизни не светит и махнула на себя рукой? И скорее всего, потому что она так о себе думала, и Стас тоже стал так считать, а теперь, как переубедить его? Не может же она вдруг ни с того, ни с сего начать с ним кокетничать или заигрывать, он же решит, что она сошла с ума, да и не умеет она этого, никогда в жизни таким не занималась. А что еще можно сделать? Выскочить как бы нечаянно полуодетой из своей комнаты, когда он будет сидеть в Сашкиной? Господи, о чем она думает, стыдоба какая, нет, это все не годится. А что годится? Даже Элеонора Сергеевна ничего не может придумать, наверное, ее положение безнадежно, она навсегда останется для него только Сашенькиной няней, да, уважаемой, необходимой, привилегированной, но всего лишь прислугой. И, между прочим, все ее привилегии могут очень быстро закончиться, как только он женится. Что же делать?

И вот тут опять случилось то, чего Наташа больше всего опасалась. В одно прекрасное воскресенье Стас прикатил домой с очередной кандидаткой в жены. Ничего не подозревающие Сашенька и Наташа спокойно сидели дома и шили кукле платье, когда открылась дверь и к ним в комнату вошли Стас и какая-то очень юная девушка. Боже мой, это же Саша, было первой мыслью, мелькнувшей у Наташи в голове, когда она увидела гостью, настолько та была похожа на покойную Сашенькину мать. Потом, приглядевшись, Наташа поняла, что сходство не очень-то и большое, просто у незнакомки были такие же большие карие глаза и длинные темные волосы. Приглядевшись еще внимательнее, Наташа поняла, что девушка не так уж и молода, ей никак не меньше двадцати пяти, а впечатление юности производит ее высокая стройная фигурка, задрапированная в какие-то струящиеся бледно-серые шелка.

– Вот, это моя дочь, Сашенька, а это ее няня Наташа, – уже привычно отрекомендовал Стас свою семью.

– Сашенька, – восторженно всплеснула руками девушка, – какая же ты хорошенькая и милая, и вы, Наташа, вы такая красивая и добрая, это сразу видно. Я всегда определяю характеры людей по их лицам и ни разу не ошиблась.

Наташа удивленно посмотрела на Стаса, тот едва заметно пожал плечами, мол, вот, я привел, а вы судите сами.

– Какая у тебя красивая комната, Сашенька, и столько чудесных кукол, – все также восторженно продолжала девушка. – Когда я была маленькой, у меня не было таких красивых кукол, а мне всегда так хотелось их иметь. И такие же домики для них. Знаешь, давай будем играть вместе, я буду как будто бы твоей подружкой. Меня зовут Ляля.

Все время, пока гостья говорила, Сашенька смотрела на нее крайне неодобрительно. Она не привыкла, чтобы взрослые так искренне восхищались игрушками и хотели в них играть. Когда же Ляля назвала свое имя, Сашенька и совсем нахмурилась.

– И нет, – вдруг решительно сказала она, – таких имен не бывает.

– Почему ты так думаешь? – удивилась Ляля. – Меня, например, так зовут.

– Нет, – продолжала стоять на своем ее будущая приемная дочь, – такие имена бывают только у кукол. Или у маленьких девочек, – подумав, прибавила она. – А у взрослых таких имен нет.

– Ну, хорошо, – испуганно сказала Ляля, – можешь называть меня Олей.

– Да, Олей могу, – милостиво кивнула головой Сашенька. – Оля это хорошее имя.

– Тогда давай будем играть? – повеселев, робко спросила Ляля.

– Давайте, – согласилась Сашенька и с любопытством глядя на странную тетеньку, спросила, – а как мы будем играть?

– А мы с тобой поделим кукол, одни будут твои дети, а другие мои. Мы будем их кормить, переодевать, ходить с ними друг к другу в гости. Хочешь так?

– Ну, хорошо, давайте. Каких вы кукол хотите?

– Можно мне Барби? Я всегда хотела поиграть с Барби, но она очень дорого стоит, я не могла ее себе купить. Можно она будет моей дочкой? – жалобно попросила Оля, прижав к себе куклу.

– Ну, конечно, берите, – растерянно сказала Сашенька, с жалостью глядя на нее. – Вот, хотите, возьмите себе и Кена тоже, и домик их можете взять, берите, играйтесь.

– Спасибо, – радостно поблагодарила ее Оля, беря игрушки. – А ты что себе возьмешь?

– Знаете, если у вас никогда не было красивых кукол, то берите себе всех красивых, – великодушно сказала Сашенька, у которой вообще-то было жалостливое сердце, – а я могу взять себе вот эту.

И она показала на простую куклу, явно отечественного производства, одетую в невзрачное ситцевое платьице.

– Ой, так же будет нечестно, это же совсем некрасивая куколка, и платье у нее некрасивое.

– Да, мы ее потому и купили.

– Как это? – удивилась Оля.

– Ну, она лежала в магазине, такая грустная, потому что ее никто не хотел купить. Нам ее стало жалко, и еще мы увидели, что ее зовут как меня. У нее на коробке было написано "Саша в сарафане". Когда Наташа прочитала ее имя, мы ее сразу купили, ну, чтобы она не грустила, и чтобы у нее был дом. Понятно?

– Да, – сказала Оля, – у меня тоже есть такая куколка. – Она уже старенькая, но я ее очень люблю. Когда я ложусь ночью спать, то беру ее с собой.

– Вы спите с куколкой? – недоверчиво спросила Сашенька и подняла удивленные глаза на Стаса.

– Э… знаешь, доченька, Оля, между прочим, балерина, – поспешил сменить тему и поддержать пошатнувшееся реноме Оли, Стас.

– Да? – изумилась Сашенька, – и вы умеете танцевать на носочках?

– На пуантах. Конечно, умею, вот, смотри.

Она вскочила с пола, где сидела в обнимку с куклами, мгновенно сбросила туфли и, став на носки, сделала пируэт.

– Здорово, – восхитилась Сашенька, – я тоже хожу на танцы, но я так не умею. И мы не танцем на пу-ан-тах.

– Конечно, нет, на пуантах можно танцевать с тринадцати лет. Хочешь, давай будем учить куколок танцевать? И называй меня на ты, я ведь твоя подружка.

– Ладно, – согласилась Сашенька, видимо увлекаясь новой игрой, – давай, ты будешь учительница по танцам, а я буду тебе помогать.

– Хорошо, только Барби и Кен будут мои дети, а остальных ты будешь приводить ко мне на уроки. Давай сначала мы своих детей накормим, оденем…

И они увлеченно занялись игрой, как две ровесницы, не обращая больше внимания ни на Стаса, ни на Наташу. Посидев еще немного и поглядев на это, Стас встал и, пробормотав что-то вроде того, что он пока займется кое-какими делами, вышел из комнаты и пошел к себе в кабинет. Наташа же осталась сидеть, сжигаемая ревностью теперь уже не только из-за Стаса, но еще и из-за Сашки, которая так быстро предала ее. Ну да, думала она, я ее вырастила, а она теперь полюбит эту свою новую мамочку, потому что та так здорово играет в куклы, да еще и умеет вертеться на одной ноге. Еще через двадцать минут, она совсем разобиженная тем, что Сашка не обращает на нее внимания, решила тоже уйти. Если им так хорошо вдвоем, что ж, пусть сами и остаются. Она встала и вышла из комнаты и совсем расстроилась, увидев, что Сашенька даже не подняла головы от своих кукол, и продолжала оживленно разговаривать со своей "подружкой". Самое ужасное, что внизу Наташе совершенно нечего было делать, там распоряжалась Полина Михайловна, кухарка, у которой все всегда было в идеальном порядке, а другого Стас бы и не потерпел. Наташа пошла прогуляться по саду, ощущая в сердце ужасную пустоту и с ужасом думая, что теперь это будет ее уделом всю оставшуюся жизнь. Да уж, чужой ребенок, это чужой ребенок, с горечью подумала она, вот так сразу и переметнулась к новой мамочке, а я ей уже не нужна. Но только это ведь я ей не родная, а она мне самая родная и самая дорогая доченька, но кому это интересно.

Так все больше и больше растравляя себе душу, она ходила по дорожкам, пока за ней не прибежала Лена, одна из горничных и не сказала, что Станислав Михайлович зовет ее обедать. Первым порывом Наташи было отказаться, но ведь, скорее всего, он звал обедать не ее, а Сашеньку, а она просто должна была быть при своей воспитаннице. Ну да, она же здесь просто няня, и никаких собственных чувств у нее быть не должно.

Когда Наташа вошла в дом, Стас нетерпеливо расхаживал по гостиной. Какой-то инстинкт подсказал Наташе, что нужно вести себя как всегда, ни в коем случае не показывая своих истинных чувств. Она спокойно прошла мимо него, сказав, что сейчас приведет Сашеньку и пошла за ней. Наверху она увидела следующую картину: Сашенька, которой уже надоела игра в куклы, она вообще любила играть только в обучающие игры и могла в них играть до бесконечности, сидела на полу посреди разбросанных кукол и утомленно смотрела, как Ляля продолжала самозабвенно сюсюкать и передвигать кукол по их комнатам. Увидев Наташу, Сашенька явно обрадовалась, понимая, что Наташа сейчас прекратит игру. Сама она уже несколько раз пыталась объяснить Ляле-Оле, что ей уже надоело играть, но та ее не слушала.