Аликс кивнула. До них долетел громкий взрыв смеха, раздавшийся за столом де Гини и сопровождаемый лаем собак. Воспользовавшись шумом, Аликс задала своей служанке еще один вопрос:

– Ты уверена, что никто не наводил справки?

Софи так сильно завертела головой, что ее кудри растрепались.

– Этот ребенок сведет меня в могилу, – прошептала Аликс. – Со дня своего рождения он приносит мне одни только несчастья. Однако мне надо его спасти. Здесь у меня нет выбора. Падре Гаска уехал к себе в монастырь просить убежища для ребенка Робера. Если ему это удастся, то ребенок будет спасен. Никто не захочет навлечь на себя небесную кару, нарушив своим вторжением святость монастыря.

Крестьянский здравый смысл заставил Софи забыть, что она разговаривает с графиней де Мерсье:

– А как вы это сделаете? Ланселот де Гини нарушил все законы рыцарства, убив графа Робера во время сна. Вы думаете, он не посмеет убить его сына, тем более что этот сын незаконнорожденный и одинокий? У Иврена нет защитников.

– Я его защитница, – с вызовом заявила Аликс. – И я обещала его спасти.

Софи еще ниже склонилась над шитьем. Все тот же крестьянский здравый смысл подсказывал ей, что для графини де Мерсье было бы гораздо лучше, если бы она рвала на себе волосы или угрожала отравиться. Софи считала несправедливым, что ее хозяйка так настаивает на своем долге перед Ивреном.

Но это было еще не самое худшее.

Хуже всего был маленький алтарь в покоях леди Аликс. На столе, накрытом окровавленной мантией графа Робера, поверх которой лежал его кинжал, постоянно горели две восковые свечи. Софи часто заставала свою хозяйку плачущей у этого алтаря. Она начала подумывать о том, что ее хозяйка может развить у себя плохую привычку читать чужие мысли, хотя, возможно, она уже делает это, но не замечает или не придает этому значения.

И тут, словно прочитав ее мысли, Аликс произнесла:

– Падре Гаска обещал прислать кого-нибудь, как только получит благословение великого магистра монастыря спрятать Иврена. Тогда мне только останется отвезти туда ребенка, и я буду свободна.

Софи кивнула и сразу выбросила мысли о леди Аликс и ребенке из головы. Она не хотела знать, что еще придумает ее хозяйка.

Аликс посмотрела через резные перила на шумную компанию вокруг сэра Ланселота и заметила, что на них смотрит Северин Бригант.

Она улыбнулась ему.


Северин не ожидал этой улыбки так же, как не ожидал, какое впечатление она произведет на него. У него перехватило дыхание – так он это сформулировал, хотя никогда в жизни не использовал эту затертую фразу. Но как еще он мог описать то, что с ним случилось? Он перестал дышать и только усилием воли вернул себя в нормальное состояние.

– Нет, – прошептал он, – я этого не допущу. Скорее я умру, чем позволю женщине сбить меня с толку.

С самого детства он знал, что с женщинами надо быть очень осторожным. Несчастная жизнь отца стала для него примером, а его собственная жизнь воина окончательно убедила его в этом. Женщины были роскошью, которую могли себе позволить лишь немногие мужчины, особенно те из них, кто поставил себе цель прожигать жизнь. Северин, решивший утвердиться в глазах дяди и остальных аристократов рода Арнонкур, знал, что не может позволить себе тесных отношений с графиней де Мерсье. Он сделал так, чтобы тело ее мужа придали земле, а она взамен стала обучать его грамоте. Северин всегда строил свои отношения с женщинами по определенному принципу: каждая их услуга должна быть оплачена. И от этого правила он не отступал никогда.

И однако…

И однако, он чувствовал, что его влечет к Аликс де Мерсье, влечет, и даже очень. Он на мгновение позволил своей памяти перенестись в Лувр, где он впервые ее встретил, такую свежую и такую невинную на фоне развращенного двора короля Карла. Он видел ее только мельком, но запомнил на всю жизнь, что само по себе было для него непривычно.

Нет, только не графиня де Мерсье.

Он неуклюже бросил «кости», и его оруженосец весело рассмеялся от свалившейся на него удачи.

Протягивая победителю серебряную монету, Северин лишний раз убедился в том, что ему лучше заниматься своими делами и выкинуть леди Аликс из головы. Ее дни в замке де Мерсье сочтены. Рыцарь де Гини владел замком вот уже несколько недель и, вернувшись из очередного паломничества к гробнице святого Бернара, подтвердил, что графиню де Мерсье скоро сошлют в монастырь.

И хотя Северин во многом был не согласен с сэром Ланселотом, здесь их мнения сошлись.

– Правильно, – заявил он сэру Ланселоту, когда они чистили своих соколов после утренней охоты. – Я думаю, так будет лучше для всех нас, если, конечно, ее устроят там с комфортом. Леди Аликс недавно овдовела, но все еще выглядит весьма хорошенькой, а вы знаете, как монахини относятся к миловидным личикам. Она много страдала, и мне не хотелось бы думать, что страдание может принять для нее другую форму.

Это была самая длинная речь рыцаря Бриганта в его жизни. Рыцарь де Гини бросил на него быстрый взгляд.

– Я позабочусь, чтобы там к ней хорошо относились, – все, что он мог сказать в ответ.

Он погладил свою птицу, перед тем как отдать ее сокольничему.

– Разве моя красавица не соответствует своему имени? – спросил он рыцаря Бриганта. – Она самая совершенная птица из тех, каких мне приходилось приручать.

Северин кивнул, хотя и ничего не слышал.

Его беспокоило, что леди Аликс была слишком худой. Проходили недели, но ее состояние не улучшалось, хотя он наблюдал за этим. Она, казалось, еще больше уходила в себя; ее кожа стала настолько прозрачной, что Северин даже видел маленькую пульсирующую жилку на ее горле. Он тайно наблюдал за ней, повторяя вслух слова, которые она читала, постепенно начиная переносить их на тонкий пергамент с помощью чернил. Ее сердце учащенно билось: он был уверен в этом. По ночам, лежа в своей одинокой постели, он вспоминал, как бьется ее сердце под прозрачной кожей. Жилка, пульсирующая на ее шее, была тем единственным, что выдавало ее состояние. Леди Аликс была с ним очень вежливой и очень сдержанной. Однажды она даже сказала ему, что знает о том, что он не принимал участия в убийстве ее мужа. И поблагодарила его за организацию похорон графа де Мерсье. Но надо быть слепым, чтобы не видеть, что ее ежедневный приход, в башню замка был выполнением обязательства, и только.

Северин Бригант прекрасно понимал, как она должна себя чувствовать. Леди Аликс находилась в весьма деликатном положении, оставаясь хозяйкой замка, к которому она сейчас имела сомнительное отношение, и продолжая служить людям, которых она ненавидела. Но она не могла уехать, по крайней мере, до официального визита герцога. Она не в меньшей степени, чем ее муж, была подданной герцога Бургундского и должна была дождаться его гласного или негласного решения. Северин это хорошо понимал. Когда его ум был настроен рационально, он кивал головой, молчаливо подтверждая свои великодушные мысли.

К сожалению, его ум не всегда был настроен рационально. Бывали случаи, когда он с трудом себя контролировал.

«Ты должен думать, что Мерсье умер, защищая ее, именно ее, а не соперницу, – бормотал Северин, ворочаясь на своей походной постели. – Ты должен думать о нем как о святом».

С ранних дней своего рыцарства он всегда спал на одной и той же постели. Она была настолько удобной, что он всегда возил ее с собой, независимо от миссии, которую ему приходилось выполнять. Но иногда она казалась ему жесткой и неудобной. Сейчас она была узкой и маленькой, и он никак не мог заснуть.

Все женщины ставили его в тупик, и, возможно, мать больше всех, и он старался не думать о них. Но сейчас он почему-то вспомнил леди Кьяру. Он не вспоминал ее годами.

Он определенно знал одно: он не мог позволить себе изо дня в день сидеть рядом с такой замкнутой женщиной, как леди Аликс, – женщиной, чья жизнь была такой же мрачной, как ткань ее траурных платьев. Женщиной, которой было необходимо носить что-нибудь более яркое, похожее на весенний цветок, чтобы она снова почувствовала вкус к жизни. Впереди ее ждет монастырь. Такова ее судьба, и она приняла ее безропотно. Она сама сказала ему об этом. Но Северин считал, что слишком рано обрекать ее на такое ужасное будущее. По-видимому, Бог думал точно так же, потому что со дня захвата замка прошло уже два месяца, а герцог все не ехал. Однако он должен был приехать, а с его приездом решится и вопрос о леди Аликс.

Для человека такого сурового темперамента, как Северин, мысль о том, что со временем он освободится от причинявшей ему беспокойство графини де Мерсье, служила ему утешением. Очень удобно было позволять себе утешаться этим. Он уже больше не контролировал себя так строго, когда они встречались в потайной комнате. Что служило тому причиной? Она скоро будет сослана в монастырь, и он мог позволить себе наблюдать за ней те оставшиеся недели, которые им суждено провести вместе. Какой в этом вред?

И он продолжал изучать ее, как изучал буквы.

Первое, что он заметил, было траурное платье, которое висело на ней как мешок. Она, похоже, сильно потеряла в весе со дня гибели мужа. Прозрачность ее кожи пугала его. Ей было необходимо поправиться. Под звуки ее голоса, читавшего Псалтирь, Северин мысленно вынашивал план.

«Положение можно поправить с помощью нарядов», – думал он. Он послал за ними своего человека в Дижон, импульсивно добавив к списку имбирь, виноград, миноги, миндаль, рис, корицу. Он хотел добавить еще марципаны и кондитерские изделия, но затем решил, что в эти дни, когда становилось все теплее, такая пища может быть для нее тяжелой. Он не хотел, чтобы ей было плохо или чтобы она растолстела. Рыцари пришли в замешательство, узнав, что им придется заниматься такой странной работой, но тем не менее отправились выполнять это непонятное поручение. Еще один рыцарь был послан вдогонку за первыми, чтобы пополнить список отрезом хорошего бархата. До того, как Жан Бургундский вступил на герцогский трон, его цветом был темно-зеленый, и бархат этого цвета в большом количестве был завезен в страну. Северин после тайного, но внимательного изучения Аликс решил, что этот цвет подойдет ей как нельзя лучше. Он подчеркнет цвет ее глаз. Ему нравилась идея быть к этому причастным, так же как нравилась и идея закутать ее в небесно-голубые шелка. Северину не казалось странным, что он лично написал об этом известному в стране красильщику, хотя прекрасно знал, что по закону леди Аликс должна носить траур еще целых шесть месяцев.