В какой уже раз за последние десять минут я посмотрела на циферблат уличных часов. Машинально, будто часы могли дать мне какую-то надежду или подсказку. На этот раз стрелки показали без одной минуты три. И, когда я отвела взгляд, заметила на остановке по ту сторону дороги высокого парня, который тоже, как и я, вертел головой по сторонам, кого-то высматривая. И в контексте моих ожиданий мне показалось, что меня. Машинально поправив безнадежно испорченную мокрым снегом прическу, я сделала глубокий вдох и шагнула в сторону мостовой. Сердце колотилось с такой частотой, что, казалось, на один мой шаг приходилось несколько суматошных, потерявших ровный ритм, ударов.

«Я здесь!» – чуть не закричала я молодому человеку по ту от меня сторону дороги. Но в это время некстати подошедший автобус загородил его от меня. «Не уезжай! Не уезжай!» – в немом отчаянии мысленно прокричала я парню. И рванулась вперед, видя перед собой лишь стоящий автобус и думая о том, чтобы успеть.

Стрелки уличных часов сошлись прямым углом. Три часа ровно. И в этот момент кто-то позади меня закричал, но крик утонул в истошном визге тормозов. Последнее, что я увидела, – несущийся на меня микроавтобус. И еще успела подумать, что встреча действительно назначена Тимом. Но уже не здесь.

* * *

Я уверенно шла по берегу реки к тому месту, где уже была дважды. Туда, где Тим кормил меня малиной. Я не спешила. Время осталось в другой параллели. Здесь, в бесконечной, как круг, без суточных насечек, вечности, не было нужды торопиться. Я вернулась к Тиму. Вернулась, чтобы остаться.

Я никогда еще не была так счастлива – ни в той жизни, ни в те два раза, когда приходила сюда во сне. Это было ощущение полного и вечного счастья, не омраченное страхом за то, что оно внезапно закончится. И я, наполненная им, чувствовала себя воздушной и легкой, будто облако.

Я дошла до раскидистого дерева, думая, что опять, как и в прошлые разы, увижу под ним толстощекого синеглазого мальчугана. Но теперь здесь меня ждал Тим. Он сидел на сочной траве, вытянув одну ногу и согнув в колене другую. И, глядя на меня глазами цвета утреннего моря, улыбался безмятежно-ленивой улыбкой.

– Привет! – весело поздоровался он и, протянув руку, взял меня за запястье и усадил рядом с собой.

Я чувствовала прикосновение его пальцев к коже, и их тепло уверяло меня в том, что на этот раз это не сон.

– Здравствуй, – несмело улыбнулась я ему.

И подумала, что в том месте, где находится сердце, не чувствую привычную дробь ударов. Но пусто без этих ударов мне не было. Если раньше по моим венам бежала кровь, то теперь по ним разливалось счастье.

Он ничуть не изменился, оставшись в точности таким, каким я его и помнила. Отросшая челка все так же небрежно падала на лоб, придавая Тиму по-мальчишески задорный вид. Улыбка нисколько не выцвела, а казалось, стала еще ярче. Гладкая кожа, покрытая легким загаром. И такой же насыщенной синевы, как здешнее небо, глаза. Одет был Тим в черные джинсы и стального цвета толстовку. Закатанные до локтей рукава открывали загорелые жилистые руки, которыми я вновь, как и раньше, залюбовалась.

– Это ты...

Несмело, будто в первый раз, я коснулась пальцами его руки, тронула косточку на запястье, приласкала старый рубец, оставшийся после ожога, погладила костяшки пальцев.

Тим с улыбкой следил за «путешествием» моих рук и, когда я подняла на него глаза, с нежностью сжал их. Как раньше.

– Я не могу без тебя, – серьезно сказала я Тиму, глядя в его глаза.

– Я с тобой, – так же серьезно ответил он.

– Сейчас да. Но раньше...

– Раньше я тоже был с тобой, только ты, захлебнувшись в отчаянии, не хотела меня чувствовать. Я всегда с тобой, Саша. Помнишь, я говорил, что буду хранить тебя?

– Помню, – потупилась я. Немного помолчав, собралась с духом и вновь подняла на него глаза. – Я хотела сказать тебе многое, но не успела. Я ругала себя за то, что так мало говорила тебе «люблю». Сколько бы раз я ни произнесла это слово, этого все равно было мало.

– Я слышал все твои слова, Саша. И те, что ты говорила, и те, что не произносила вслух. Я чувствую твои настроения, улыбаюсь вместе с тобой и грущу.

– Я обвиняла тебя в том, что ты меня бросил. Знаю, знаю, сейчас скажешь, что не бросал меня, что всегда был со мной. Но мне не хватало твоего физического присутствия! Прикосновений, дыхания, тепла, запахов. Я винила себя за все, что натворила... Что если бы не поехала в ту клинику, ты был бы жив.

– Я жив, Саша. Здесь все живое, чувствуешь? Здесь я более живой, чем там, – сказал он, вновь касаясь моей руки теплыми пальцами.

– Знаю, знаю, но мне не хватало тебя именно там! Я свихнулась от вопросов без ответа: почему ты? Почему ты, не я? Почему не вместе?

– Сейчас не имеет значения, Саша.

– Да-да, ты прав. Уже не имеет значения. Но я умирала от страха, думая, что мы расстались навсегда, что ты не будешь ждать меня здесь.

– Ты меня не слышала, не читала моих посланий. Была слепой и глухой. Нельзя так, – покачал он головой.

– Но как, как я могла читать и слышать послания без слов и звуков? Я жила в материальном мире и умела видеть и слышать лишь осязаемые вещи и звуки! – вскричала я.

Он серьезно произнес:

– Вера помогает слышать и видеть не только материальное, Саша.

– Моя вера разбилась!

– Но сейчас ты вновь полна ею.

– Это потому, что я с тобой.

– Твоя вера – не я, – возразил Тим, улыбаясь чуть снисходительной, но доброй и понимающей улыбкой, будто учитель – упрямому ученику. – Любовь – твоя вера. Любовь – многогранна. Ты познала лишь одну ее грань. Есть любовь куда сильней, чем любовь к мужчине.

– Мне другой не надо!

– Упрямая, как и раньше, – ласково усмехнулся Тим и нежно убрал с моего лба челку. – Волосы остригла... Но так тебе тоже хорошо. Красивая ты, Сашка, красивая...

– Меня радует, что нравлюсь тебе и сейчас, – буркнула я. Тим засмеялся и в шутку взъерошил мои волосы.

– Сашка. Сашка-промокашка... У тебя есть еще шанс.

– Но я не хочу! – отчаянно запротестовала я, наполняясь тревогой. – Не хочу уходить от тебя! Не хочу расставаться с тобой!

– Опять по кругу... – поморщился Тим с легкой досадой. – У тебя есть возможность прожить эту жизнь так, как бы прожила ее со мной. Но даже лучше, без соперницы-музыки, которая бы могла встать между нами. Не отказывайся от нее.

Но я упрямо мотала головой, не желая его слушать.

– Не плачь, Сашка-промокашка, – попросил он и легонько тронул меня за плечо.

– Не плачу, – сказала я, слизывая с губ соленую влагу.

– Однажды мы вновь встретимся, – пообещал Тим и, взяв мою руку, вложил мне в ладонь что-то небольшое и гладкое. – Это как доказательство.

Я разжала пальцы и увидела колечко. То самое, которое он мне уже когда-то дарил и которое я недавно потеряла.

– Но как?.. – задохнулась я от радости. – Я думала, что потеряла его!

Тим лишь молча улыбнулся.

– Я не хочу уходить, Тимка. Почему я должна уйти? Ты сказал про шанс прожить эту жизнь так, как я прожила бы ее с тобой. Но я уже здесь. Мы вместе, и мы можем...

– Саша, когда я говорил тебе о другой грани любви и еще одном шансе, я имел в виду не только наши с тобой чувства. Еще один твой шанс – это и он...

На его руках вдруг оказался пышущий здоровьем, сонно улыбающийся младенец.

– Это... наш ребенок? – тихо спросила я, думая о сделанном мной аборте.

– Мог бы быть нашим. Но он – не мой. Он – твой. Возьми его, Саша. Ради него ты и должна вернуться.

Я приняла в непослушные руки малыша и растерянно спросила:

– И... что мне с ним делать?

Тим, запрокинув голову, звонко рассмеялся.

– Какая ты забавная, Сашка! Тебе лучше знать, что делать с ним.

Я неуверенно покачала младенца на руках, несмело прижала к груди и, опустив лицо, осторожно понюхала его голову с волнистыми темными волосиками. Пахло вкусно – молоком, сливочным печеньем и еще чем-то сладким, домашним и добрым.

– Это твой новый шанс, Саша, – вновь повторил Тим.

А я торопливо спросила:

– А как же ты? Разве тебе не дан еще шанс? Я говорю о музыке.

– С твоей помощью, Саша, – улыбнулся он, и в его синих глазах промелькнули лукавые искорки. – Ты – мой шанс.

– Поцелуй меня, Тим, – попросила я его на прощание, закрывая в ожидании глаза. – Пожалуйста.

Я услышала рядом с собой легкое движение, будто Тим придвигался ко мне. И мгновение спустя его сухие и горячие губы коснулись моих. Сладкий, как малина поцелуй, самый долгий и чувственный из всех, которые у нас когда-либо были.

– Я люблю тебя, Сашка. Люблю...

Его шепот затихал, будто шум успокаивающегося ветра.

* * *

Другие отдаленные шумы и голоса, до этого еле различимые, наоборот, нарастали, превращаясь в гул, в котором постепенно я стала различать отдельные слова, складывающиеся во фразы.

– ...Не беспокойтесь. С ней все будет в порядке...

– ...Я уж решил, что насмерть девчонку сбил. Ее парень какой-то прямо из-под колес вытолкнул. Так и подумал в последний момент, что собью их обоих...

– ...Ее не задело. Потеряла сознание...

– ...А парень тот куда-то пропал! Спас девочку и исчез, будто его и не было! Жаль, «спасибо» даже некому сказать...

– ...Приходит в себя...

– ...Муж приехал...

– ...Позже...

Я поморщилась от гула этих чужих голосов, которые мне мешали, и открыла глаза.

– Добрый вечер, спящая красавица, – бодро поприветствовал меня незнакомый мужчина с веселыми искорками в карих глазах.