Данута Родес - Маленький белый «фиат»

— У меня есть кое-что для тебя, — сказал он тогда, а она спросила, не думает ли он, что у нее день рождения.

— Нет, — сказал он, — я просто хотел подарить тебе вот это, без всякого повода. — Он вручил ей миску и рассказал, что проходил мимо лавки, где их расписывают на заказ, и вспомнил о ней и о Цезаре, и не удержался — купил ее. Такая щедрость и забота выставляли его в новом, таинственном и радужном свете. Но в ту ночь, когда она ушла, он был совсем другим — безжизненным и ушедшим в себя.

Зазвонил телефон, и она чуть не умерла от страха. Но это был лишь телефон, а не полицейская сирена — и она немного успокоилась. Она дождалась включения автоответчика: раздался деревянный голос Жан-Пьера на фоне записей Майлза Дэвиса. Затем она с облегчением услышала голос Эстеллы и подняла трубку.

— Мне пришлось дойти до метро, чтобы найти телефон. Я постою здесь и дождусь Клемана, он меня подвезет. Сейчас он занят, так что мы будем примерно через полчаса.

— Ладно, увидимся. Не забудь: четвертая квартира, нажмешь звонок.

Желая убедиться, что их разговор не записан, Вероника пробежалась по кнопкам, затем присела на диван и принялась заплетать косичку. Она старалась ни о чем не думать — прежде всего о Жан-Пьере.

«Примерно через полчаса», — говорила Эстелла, так почему же всего через несколько минут Вероника услышала, как в замке зашевелился ключ? Эстелла не брала с собой ключей — значит, это не могла быть она с Клеманом, пришедшим за стерео. Вероника поднялась, чтобы убежать в спальню и там спрятаться, но ноги одеревенели, и она осталась стоять как вкопанная, с бутылкой пива в одной руке и сигаретой в другой, глядя на медленно открывающуюся дверь. Она никогда не обращала внимание на то, как скрипят дверные петли, но теперь звук казался ей оглушительным. Несмотря на объявший ее страх, она отрепетировала в уме вступление: «А, Жан-Пьер, прости за тот вечер, может — помиримся…» У нее не было времени придумать объяснение, почему она оказалась в его квартире после того, как он сказал ей, что уезжает в Марсель.

Но в квартиру входил не Жан-Пьер и не Эстелла с Клеманом. В дверях показался огромный неулыбчивый мужчина, которому пришлось нагнуться, чтобы пройти в проем. Войдя в квартиру, он замер, подобно ледяной статуе, опустив на нее неподвижный взгляд.

Он был не менее шести с половиной футов ростом, с седой шевелюрой и пышными седыми усами. Мужчина медленно двинулся на Веронику. Она подняла глаза и поймала его ответный взгляд из-под тяжелых седых бровей. На плече у него висела сумка, в руках он держал по деревянной коробке.

— А, здравствуйте, дядюшка Тьерри, — наконец-то улыбнулась она.

Дядюшка Тьерри молча обошел ее и направился в комнату Жан-Пьера. Дверь туда была все еще открыта после обыска. Вероника затушила сигарету и направилась за ним. Прислонившись к дверному косяку, она молча наблюдала, как он открыл ставни и, оценив вид из окна, поставил на подоконник одну из деревянных коробок, а затем, так же не спеша, поставил рядом другую.

Дядюшка Тьерри посмотрел на часы, полез в карман и достал оттуда карандаш и блокнот, где записал время. Затем он поднял проволочные решетки, которые служили крышками коробок. Никакого результата. Тогда он постучал по левой коробке, оттуда вылетел голубь и взмыл к конькам крыш. Дядюшка Тьерри тут же постучал по правой коробке, и оттуда тоже вылетел голубь. Он проводил их взглядом, пока они не скрылись из виду, забрал коробки и прошел мимо Вероники в гостиную. Он сел на диван. Вероника подошла и встала перед ним.

— Ну, как ваши дела, дядюшка Тьерри? — спросила она. — Все в порядке? Вы хорошо выглядите.

Он молча перебросил ремень сумки через голову и положил сумку на колени. Покопавшись в ней, он извлек пластиковую коробку, открыл ее и достал толстый бутерброд. Освободив его из фольги, он начал его есть, редко и помногу откусывая.

— С чем у вас сегодня бутерброды, дядюшка Тьерри? — спросила Вероника, когда он уже осилил половину.

Дядюшка Тьерри продолжал жевать.

— Кажется, с латуком, — сказала она.

Дядюшка Тьерри поднял верхний кусок хлеба и посмотрел на открытый бутерброд.

— И с помидорами, — сказала Вероника, — и, думаю, с мясом. Это ветчина?

Дядюшка Тьерри сложил бутерброд и куснул еще раз.

— Жан-Пьера нет, — сказала она. — Сегодня только я.

Дядюшка Тьерри почти покончил с бутербродом.

— Вы хорошо добрались? — спросила она.

Он проглотил остатки бутерброда и развернул еще один.

— У вас сегодня все бутерброды одинаковые, дядюшка Тьерри? — спросила она. — Или, может, разные?

Дядюшка Тьерри продолжал молча жевать. Обычно в таких случаях выручал Жан-Пьер: это он поддерживал разговор. На сей раз Вероника посчитала, что уделила достаточно внимания взятому с собой завтраку.

Он поднял на нее глаза.

— Как твои дела, Вероника? — тихо спросил он.

— Прекрасно, спасибо. Хорошо, что вы пришли, — она и в самом деле так думала.

Дядюшка Тьерри продолжил трапезу.

— Простите, — сказала Вероника, — я совсем забыла… Не хотите ли пива?

Он поднял два пальца, и она прошла к холодильнику. Там, весьма кстати, оставались еще три бутылки пива, две из которых она достала и открыла. Жан-Пьер всегда предлагал дядюшке Тьерри пиво, он держал «в заначке» не менее двух бутылок — на случай появления гостя. Даже когда бывало очень поздно и им отчаянно хотелось выпить «по последней», Жан-Пьер оставлял дядюшкину «заначку» неприкосновенной ценой самоотречения.

Ей нравилось наблюдать их вместе. Жан-Пьер становился таким внимательным и терпеливо слушал дядюшку даже тогда, когда тот молчал.

И к уходу дядюшки Тьерри она проникалась таким теплом к Жан-Пьеру, что была готова предложить ему пожениться.

Не успел дядюшка Тьерри как следует приложиться к пиву, как в дверь позвонили.

— Пойду и посмотрю, кто там, — сказала Вероника. Она решила встретить Эстеллу и Клемана внизу в парадном и предупредить их о неожиданном посетителе. — Я быстро. Чувствуйте себя как дома.

Дядюшка Тьерри продолжал есть бутерброд и пить пиво, а Вероника выскочила на лестничную площадку, чтобы встретить Эстеллу и Клемана.

— Какой-то добрый сосед Жан-Пьера впустил нас, — сказала Эстелла, — он как раз уходил. Это, кстати, Клеман. Клеман, а это — Вероника.

— Привет, Клеман, — Вероника улыбнулась шире, чем это было уместно, и смерила Клемана взглядом. Эстелла была права: волосы у него действительно ужасны. Пошлая физиономия и скверные шмотки, — одним словом, он выглядел так, как, по ее мнению, и должен выглядеть человек, занимающийся перепродажей краденого, только волосы еще хуже, чем можно себе представить. — Как нынче дела?

Клеману было не до любезностей.

— Ну и где это долбаное стерео? — спросил он, едва шевеля тонкими губами.

— Да здесь, — зашептала Вероника, — но ты не торопись: у нас тут гость, который ничего об этом не знает. Вы — просто друзья, мои и Жан-Пьера, понятно?

Клеман насупился.

— Не дергайся, разберемся, — сказала Вероника, — он скоро уйдет, а ты пока посмотришь, что это за штука.

Клеман уже привык к тому, что в наркоманских домах, где он обстряпывал свои дела, крутилось много разных типов, но он знал и то, что Эстелла не такая дура, чтобы подставить его переодетому жандарму. К тому же разобраться с тем, что же именно он собирается купить, — не такая уж плохая мысль.

Они прошли в квартиру.

— Дядюшка Тьерри, — сказала Вероника, — это моя подруга Джульетта и ее друг Симон.

Эстелла одарила Веронику испепеляющим взглядом, и та пожалела о своей шутке. Она чувствовала себя отвратительно: соврала дядюшке Тьерри, отпустила несмешную шутку по поводу Эстеллы. Улучив момент, когда мужчины их не видели, Вероника пробормотала извинения, которые Эстелла приняла, сделав страшные глаза и тряхнув головой.

Дядюшка Тьерри поедал бутерброд.

— Пиво или вино? — рявкнул Клеман.

Вероника прошла на кухню, открыла бутылку красного вина, наполнила три стакана и захватила стакан воды для дядюшки Тьерри, который, как она помнила, всегда запивал водой бутерброды с пивом.

— Симон, — сказала она Клеману, — а почему бы нам не послушать музыку?

Клеман, пожиравший глазами стереоцентр, подошел к нему и включил. Щелкнули колонки, и он включил звук. Звонкая пауза. В каретке стоял альбом «Там, где рождается звук» в исполнении Софийского Экспериментального Октета Хлеборезки.

— Попробуй вторую дорожку, — сказала Вероника, — она очень тихо начинается.

Клеман так и сделал. В ожидании он уселся по-турецки на пол, и скоро комната уже наполнилась нестройным гулом.

При общем молчании дядюшка Тьерри покашлял и снова занялся бутербродом, на сей раз последним, от которого уже немного осталось.

Когда дядюшка Тьерри наконец-то доел бутерброд, Эстелла вопросительно посмотрела на Веронику: не значит ли это, что дядюшка собирается уходить, но тот снова полез в коробку с завтраком и достал яблоко. Со всей этой неразберихой Вероника забыла о яблоке. Дядюшка Тьерри некоторое время рассматривал его перед тем, как начать есть — медленно, очень медленно, крупно кусая и пережевывая так старательно, словно жевал толстый полусырой бифштекс.

Отыграла вторая дорожка, началась третья, а дядюшка Тьерри продолжал есть яблоко, остальные же молча расположились вокруг него.

— Ого, — сказала Эстелла, некоторое время спустя поймав мелодию во мраке медитативных этюдов, — это твоя песня.

Но на сей раз Веронику танцевать не тянуло. Дядюшка Тьерри покончил с яблоком и поднялся. Эстелла и Клеман впервые оценили величие его роста.