Он был постоянно очень занят, и время от времени его посещала мысль, что он так и не встретит ту девушку, с которой проведет всю жизнь. Он утешал себя: да, сейчас он слишком занят для того, чтобы заводить роман, но вот когда он крепко встанет на рельсы в своей профессии и сможет немного расслабиться, тогда у него будет больше возможностей для встречи и знакомства с будущей женой. На танцах у него никогда не было недостатка в партнершах, но, кружась с ними по площадке, он не чувствовал того трепета и не слышал тех колокольчиков, которые должны были провозгласить ему начало новой жизни. По окончании танца многие из девушек ожидали дальнейших приглашений, но — увы — напрасно. Часто они были красивы и очень милы, и с ними было хорошо, и он спрашивал себя потом, почему среди них нет той, единственной… Ответить на этот вопрос было непросто, он ловил себя на том, что придирается к цвету глаз, к голосу. Но это все, конечно, ерунда, просто колокольчики почему-то не звенели, а если так, то не будет и страсти, большой любви на всю жизнь. Если он не мог представить себя танцующим с этой девушкой в старости, то не стоило и начинать роман.

Шли годы, а он так и не мог найти девушку, — друзья и родственники уже забеспокоились. Когда ему было двадцать шесть, его мать, озабоченная тем, что ей до сих пор не представили пред светлые очи будущую невестку, усадила его для разговора по душам и сказала, что не возражает, если он решил и дальше жить без подруги, и поскольку его сестра обеспечила их парой замечательных внуков, то он волен не заводить детей. Она заявила, что желает ему счастья и всегда будет любить его, независимо от того, как он собирается жить. Ему этот разговор не пришелся по душе, и он быстро сменил тему. Когда же два года спустя он по телефону сказал ей, что очень хотел бы ее кое с кем познакомить, что речь идет о красивой девушке из Парижа по имени Вероника, мать почувствовала себя несколько удрученной: она годами репетировала момент, когда он представит ей какого-нибудь Хосе, Майкла или, скажем, Роя и скажет, что они любят друг друга, и теперь она чувствовала себя несколько одураченной появлением этой красивой Вероники из Парижа. Все задуманные ею разговоры с друзьями, в которых она время от времени с любовью скажет о сыне «ну вы же знаете, он голубой», рассеялись как дым, и она почти рассердилась на него. И тем не менее она заявила, что очень ждет встречи с его Вероникой, и ко времени ее появления в доме, в огромном спортивном костюме, с длинными каштановыми волосами, заплетенными в косы, мать доктора уже вполне освоилась с мыслью, что у сына есть девушка. Ей даже понравилось, как эта французская девушка играет с их спаниелем и вежливо улыбается в ответ на шутки ее бывшего мужа касательно поедания лошадей и насильственного кормления гусей. В тот день доктор уверовал, что поиски его окончены. Колокольчики зазвенели в тот самый момент, когда он впервые увидел эту девушку, и с тех пор они не умолкали, а, напротив, звенели все громче и отчетливей.

Наступившая ночь была наполнена сладчайшей любовью — так ему, по крайней мере, казалось, и он, после того как проводил ее на парижский поезд, отправился в ювелирную лавку и купил дорогое красивое кольцо с бриллиантом. Он копил деньги с четырнадцати лет, с того момента, когда начал подрабатывать по выходным, и, когда он снимал деньги со счета на приобретение жилья, он чувствовал в глубине души, что время пришло.


Вероника понимала, что послать письмо или позвонить — это слишком жестоко, что она обязана сказать ему об этом прямо в лицо: между ними все кончено. Она приехала в Англию неделей позже, как они и наметили, с готовой речью. Он сказал, что ее ждет сюрприз, и она надеялась, что это будет нечто незамысловатое, вроде трех дюжин роз.

Он поджидал ее на железнодорожном вокзале. Он поцеловал ее, взял сумку, и они прошли несколько кварталов до его машины. Они отправились к месту его таинственного сюрприза. Она собиралась с самого начала сказать ему, что им надо поговорить, но он так бурно радовался встрече — почти как Цезарь после ее очередной поездки, — что у нее просто не хватило духа. Она слушала его рассказ о том, что происходило в ее отсутствие, и отвечала на несложные вопросы об успехах в фотографии и о Цезаре. Время от времени он похлопывал ее по ноге или пожимал руку. Вероника подумала, что не стоит крушить его мир, пока он за рулем, и решила отложить беседу до конца поездки.

Она не знала, куда они едут, но часа через полтора они свернули на проселок и выехали в поле, где их ожидал готовый к отлету воздушный шар.

Ни с чем подобным в жизни не сталкиваясь, Вероника сперва растерялась: надо было что-то сказать, но она не могла подобрать слов. А доктор молча помог ей забраться в корзину.

— Красиво, правда? — спросил он, когда они поднялись на сотни футов над землей. День был ясный, и видимость была хорошей на много миль вокруг.

— Да, — тихо сказала Вероника, — очень красиво.

Ветер унес ее слова.

— Что?

— Да! — крикнула она.

— Я ведь никогда не говорил тебе, что могу управляться с этой штукой… Хотел сделать сюрприз.

Доктор обнял ее и поцеловал в щеку. Его подбородок покоился на ее макушке, они стояли молча, разглядывая окрестности.

Внезапно он развернул ее лицом к себе.

— Вероника, — сказал он, — я хочу кое о чем тебя спросить.

Его счастливое лицо было невыносимо.

— Нет, — сказала она, — позволь сначала мне сказать кое-что.

Это прозвучало ужасно, и его лицо приобрело соответствующее выражение, ведь он сразу понял, о чем пойдет речь.

Через два часа воздушный шар приземлился посреди большого поля, и Вероника наконец успокоилась, что он не выпрыгнет из корзины и не шлепнется где-нибудь в английской провинции расплющенным месивом, оставив ее парить в воздухе до конца дней. Он сел на дно корзины и закрыл лицо руками.

Она понятия не имела, где находится, и не представляла, что предполагается делать, когда воздушный шар приземляется. Все ее вещи, включая паспорт, находились в машине доктора, и ей оставалось лишь молча ждать, пока он не придет в себя. Она посмотрела на него.

— Мне очень жаль, — сказала она, и это было правдой. Она ненавидела себя за то, что сделала.

Он поднял глаза, они были красными, и все лицо его, даже лоб, было мокрым от слез.

— Не стоит, — выдавил он.

Она опустилась на колени и обхватила его руками, но он отпрянул, словно от электрического ската.

— Не надо, пожалуйста, — сказал он.

Она поднялась и отодвинулась в угол корзины. Она хотела что-то сказать, но он закрыл лицо руками, и она решила, что лучше промолчать.

Некоторое время спустя она заметила, что с дальнего края поля к ним направляется группа людей. Когда они приблизились, она узнала родственников доктора. Среди них были мать, отец, его брат с сестрой, спаниель, некоторых она узнала по фотографиям — кузены, племянники, племянницы и прочие родственники, включая престарелую тетушку. Всего их было около двадцати, они улыбались и приветственно махали руками. Вероника вяло подняла руку в ответ.

— Здесь вся твоя семья, — сказала она.

— Все верно, — сказал он, вытер глаза и поднялся на ноги. Он помахал им и попытался улыбнуться так, словно все в порядке, но по мере приближения они, кажется, начали понимать, что полет прошел не так гладко, как он предполагал. Они остановились в нескольких ярдах от корзины, — кроме матери, которая, побледнев и не обращая внимания на Веронику, обратилась к сыну:

— Итак, она сказала «нет»?

Он покачал головой.

— Она сказала «да»?

Он покачал головой.

— Что же тогда произошло? И не говори, что ты был слишком напуган, чтобы спросить ее.

— У меня не было возможности спросить ее. Я было собрался это сделать, но она произнесла речь о том, какой я, по ее мнению, замечательный и как мы друг другу не подходим. Она сказала, что у нее никого нет, но ей кажется, что, находясь в Лондоне, она больше скучает по своей собаке, чем в Париже вспоминает обо мне.

Вероника предполагала подобное объяснение, однако в его изложении оно прозвучало ужасно.

— А затем она сказала, что я заслуживаю лучшей девушки, чем она, и…

Он не мог более продолжать, и Вероника почувствовала облегчение.

Его мать была взвинчена до предела.

— А что насчет кольца? — кричала она. — Если ты покажешь ей кольцо, может, она передумает. Давай, покажи его.

Он пошарил в кармане и достал маленькую коробочку. Протянув ее Веронике, он щелкнул крышкой.

Она не знала, что сказать. Кольцо было фантастически красивым, и какая-то часть ее захотела его примерить.

— Мне очень жаль, — пробормотала она.

— Тебе не в чем себя винить, — сказал он, вытирая глаза и возвращая кольцо в карман, — всякое бывает.

— Что дальше? — встрял отец доктора с территории походного лагеря, что разбили его родные в нескольких ярдах от воздушного шара. Они разложили коврики для пикника и расставили складные стулья; не зная, куда девать глаза, они делали вид, что ничего особенного не происходит. — Не зря же я тащил ведро со льдом через все поле. Кто-нибудь, может, выпьет?

Под хлопки винных пробок Вероника выбралась из корзины воздушного шара.

— Вот, пожалуйста, милочка, — сказал отец доктора, подходя к ней и протягивая пластиковый стаканчик с шампанским, — давайте-ка.

Она выпила залпом, а он повторно наполнил стакан.

— Путь истинной любви, — сказал он, хихикая, вращая глазами и покачивая головой, — путь истинной любви…

Глава 6

Поднявшись по лестнице, Эстелла наблюдала, как Вероника запихивает вещи в чемодан.

— Я понимаю что это не мое дело, — сказала она, — но зачем тебе ехать в Лондон и отрезать палец на ноге?