Алик действительно был не таким, как другие. Он вырос словно на иной планете. И это сразу бросалось в глаза. Потом только, гораздо позже, она узнала, что его мать умерла при родах и вырастила его гувернантка, которую он всю жизнь считал своей настоящей бабушкой. В их доме никогда не было гостей, дети смолкали под взглядом высокой седой старухи с прямой спиной, им не хотелось там бегать или кричать. Они пятились, уходя, и никто из них не появлялся в заколдованном Алькином доме дважды. Неприязнь к большому, совсем не такому, как у них, дому дети переносили на Алика, поэтому друзей у него не было. Был только отец…

Но отец не был другом. Он был крылатым богом-покровителем. Он был всемогущ и всеведущ. Алька смотрел, как он в халате расхаживает вдоль бассейна, и ему казалось, что если отец скинет халат, то он явственно увидит крылья за его спиной. Он боготворил отца. И отец обожал его.

Алик так и не сошелся с ребятами на курсе, поэтому, может быть, остановил свой выбор на Неле. После новогодней вечеринки на факультете они долго бродили под снегом на улице, рассказывая друг другу о своем детстве, забавляясь мечтами о будущем.

Неля уже изнемогала от любви к нему, когда он наконец проникся к ней чем-то похожим на это чувство. Их первая попытка близости была неудачной, они оба были неопытны и совсем не знали, что же делать со своими телами, так же как и с обуревавшими их чувствами. К первой неудаче Неля отнеслась с женским пониманием, а Алик занервничал и несколько дней избегал Нелю на факультете и не отвечал на телефонные звонки.

Через неделю они снова встретились, теперь уже на квартире знакомого. Алик дирижировал их действиями с уверенностью профессионала, и с Нелей случилась истерика, после того как все закончилось и он отошел от нее со словами:

— Вот так это все и делается!

Ей хотелось умереть. Тут же, на этом чужом пыльном диване. От избытка чувств, перенапряжения и боли, от того, что Алик вел себя совсем не так, как она ожидала, Неля разрыдалась.

Алик никак не мог прийти в себя от неожиданности, а потом вдруг выпалил:

— А вот той, которая меня всему этому научила, очень даже понравилось!..

И эта фраза оглушила Нелю. Она сидела и смотрела на него молча, без слез. И он не выдержал этого взгляда, он оделся и ушел, предоставив Неле в одиночестве дожидаться их сокурсника, чтобы передать ему ключи и выдержать его скользкие взгляды и ухмылки. Вот тогда первый раз что-то надломилось в их отношениях, и никогда больше этот надлом не исчезал.

Потом эта любовь, перерастая из восторга в мучение, так и тянулась все пять лет, вплоть до окончания института. Расстаться уже было невозможно, а быть вместе не всегда получалось. Они встречались то каждый день, то редко, пробовали даже жить вместе и каждый раз через месяц разбегались по домам. Но не приходило в голову поискать себе кого-нибудь другого, с кем жизнь была бы проще и спокойнее, а может быть и счастливее.

В конце пятого курса у Нели неожиданно умер отец. Ей еще никогда в жизни не было так тяжело, и она мужественно училась справляться с горем. Алик заметил, что она опустошенная и подавленная, еще и сильная, необыкновенно сильная. Вот тогда-то их отношения и приняли серьезный оттенок. Он любовался ею, зачарованный этой силой. Он стал заботливым. Жизнь налаживалась. Казалось, вот-вот она обернется счастьем. Он рисовал для нее чертежи перед защитой диплома. Неля повзрослела за несколько дней, стала женщиной, и он, окрыленный, сделал ей предложение. Она согласилась, но, разумеется, о свадьбе речь идти пока не могла. «Только через год, — говорила ее мама, — не раньше».

Они и не спорили. Они мечтали о том, какой выстроят дом, как заживут, сколько детей у них будет. Он рассказал обо всем своему отцу, тот открыл бутылку шампанского и похлопал сына по плечу. Потом состоялась защита диплома. Потом…

А потом он неожиданно пропал. Исчез без всякого предупреждения. Вчера еще они сидели с Нелей в ее комнате, она клала голову ему на плечо, он целовал ее волосы, а сегодня его и след простыл. Дня три Неля пыталась ему дозвониться, но никто не брал трубку. Она поехала к нему домой, но заколдованный дом был мертв, и звонок ее эхом разносился в пустых комнатах. Она ездила туда каждый день. Ездила по утрам и звонила по телефону вечерами. И все безрезультатно. Так прошло дней десять, а потом трубку снял отец Алика и сказал ей весело:

— Как, вы разве не знаете? Он в Америке.

— Что вы говорите, — обрадовалась сначала Неля. — Он там надолго?

— У него есть вид на жительство, поэтому вряд ли в ближайшее десятилетие вы его увидите…

И повесил трубку. А Неля не могла разжать пальцы. Матери пришлось через полчаса буквально выдирать у нее из рук телефонную трубку.

— Тогда меня не стало, — рассказывала Неля. — Я была уничтожена раз и навсегда. Сначала не могла выйти из дома, лежала на кровати и никуда не ходила. Я бы, наверно, так и не встала никогда, если бы не Юра. Он появился месяца через два. Мама пригласила его чинить телевизор. Пришел незнакомый человек — лежать было как-то неудобно. Пришлось встать. Он починил телевизор очень быстро. Скорее всего, там и не было никакой поломки. Это все мама придумала: попросила помочь племянника своей подруги. Потом мама пригласила его пить чай, и пришлось пить чай. Юра позвал в кино, пришлось идти. Мне было все равно, что делать, кто со мной рядом. А ему, похоже, все равно не было…

Они стали бродить с ним по улицам, как две тени. Ходили и молчали, как две молчаливые тени. Неле ничего не хотелось говорить, а Юра говорить не мог от восторга: рядом с ним шла теперь принцесса из сказки, богиня, спустившаяся на землю. Он знал, что у нее какая-то там несчастная любовь, но у кого ее не было в двадцать три года? Он был всего на пять лет старше, но уже совсем не помнил, сколько любовей было у него и были ли они вообще. Сейчас ему казалось, что нет, не было, такой вот отчаянной и фантастической — никогда. Однажды он положил ей руку на плечо. «Алик, — подумала Неля, — Алик вернулся». Она резко обернулась и встретилась с Юрой взглядом. Он смотрел на нее как сумасшедший. Взгляд был молящий, один из тех последних взглядов, которые успевает бросить моряк с потерпевшего крушение судна в поисках обетованного берега. Бросить на всякий случай, отчетливо сознавая, что берега нет, а есть только черная холодная пасть морской пучины, и предчувствуя скорый и неминуемый свой конец. «Боже мой, — в ужасе подумала Неля, — а нас ведь теперь двое таких…» Ей не хотелось причинять ему боль. Тем более что если немного забыться, то может показаться, что это вернулся ее Алик, вернулся смысл жизни, вернулась сама жизнь…

Больше всего на свете Юра боялся потерять ее. Он торопился со свадьбой, с приездом стареньких родителей из Воронежа, с тратой денег на подарки, на устройство маленького семейного праздника. Когда они с Нелей вернулись из загса, на пороге их поджидали родители. Вряд ли кто-то из них был рад этому браку. Мама Нели поджимала губы и совсем не надеялась на то, что все будет хорошо. А родители Юры — простые люди — стояли и хлопали глазами на непонятную им заморскую какую-то Нелю, бледную и тонкую, в отличие от розовощеких круглолицых девчат, с которыми раньше гулял их Юрик. Трое его друзей выстроились как на параде — все в черных костюмах, под руку со своими женами — быстро вянущими толстушками с невеселыми и хитрыми глазками. Все это напоминало Неле полузабытую детскую сказку, только чуть-чуть переиначенную. Ту, в которой Дюймовочка все-таки вышла замуж за крота. Где не было никакой ласточки, никакого счастливого конца, никаких эльфов. Она поняла, что не увидеть ей больше солнышка. Но ведь солнышка и не было больше… Так какая разница.

Во время их первой брачной ночи, да и всех последующих за этой в течение двух лет ночей Неля крепко зажмуривалась и, отвечая на ласки мужа, думала потерянно: «Алик, это мой Алик…»

Она говорила, а Ка снова не в силах был сидеть рядом, не в силах слушать.

— Бедная моя девочка, — шептал он, и Неля оказывалась уже в его в объятиях, он целовал ее бледный лоб.

Неля замолчала, она подставляла ему губы и закрывала глаза…

— Открой глаза, — говорил он, — немедленно открой глаза. Это я, и больше никого никогда не будет. Ты хочешь, чтобы это был я?

— Да, — шептала она, — теперь все по-другому, теперь там все кончилось, осталось только…

Но Ка не слышал и не слушал, что она говорит. Он задыхался от незнакомого чувства, от такого странного и совершенно незнакомого…

Дверь, ведущая на веранду, осталась открыта. Там, возле дома, тоже творилось что-то немыслимое. Распускалась сирень, цвели нарциссы, а жимолость по обеим сторонам садовой дорожки расплескивала приторный медовый аромат. И — ни звука. Только соловей разливался на все лады, призывая свою возлюбленную, свою единственную возлюбленную, приманивая фантастическим пением, рассыпал в воздухе свои волшебные трели, а потом замолчал на минутку, наверно, она все-таки прилетела к нему, зачарованная его песней, и он снова запел, но совсем уже по-другому, словно умирая от счастья в этом медвяном раю…

3

На следующий день Ка явился на работу несколько помятый. И без галстука. И что-то глупое светилось в его глазах. И работать совсем не хотелось. А хотелось снова к ней, в медвяный этот рай, в соловьиные трели…

— Да, — сказал он Галке, пока та с удивлением несколько минут разглядывала его. — Я не ночевал дома…

— А ползал по-пластунски по кольцевой дороге, — отозвалась Галка.

— Что, так плохо выгляжу?

Он с ужасом стал разглядывать свои брюки и пиджак.

— Не бойся, народ не догадается, а я не выдам, — и Галка снова принялась его разглядывать.

— Я ночевал у деда, а там нет утюга, — оправдывался Ка.