Она скоро стала персоной.
Де Солн, путешествовавший последние шесть месяцев, познакомил ее с одним кругом людей. Другой круг сам познакомился с нею с простотой и свободой, которые существуют на всем белом свете между мужчинами и женщинами, работающими мозгом. Цветы, конфеты, книги присылались Тони временами из Каира, Лондона и даже из далекой Америки. Де Солн написал ей раз или два. Она ответила. Их дружба являлась очень приятной вещью для них обоих.
Даже Дафнэ и Фэйн навестили Тони.
Они были очень милы и отнеслись к ней слегка покровительственно. Очень рады, что ее работы имеют такой успех и что она действительно стала «как следует», – двусмысленное замечание, значение которого Тони мысленно и вполне правильно объяснила так, что «она принята в обществе».
Фэйн еще обладал стройностью, которой Дафнэ уже не хватало. Его отрицательная красота осталась той же, с прибавлением нескольких морщин и усов. Но необыкновенно нежные когда-то краски Дафнэ уступили место обычной «розовости», которая, хотя и являлась признаком здоровья, была уже недостойна ни описания, ни восхищения.
Все же Тони обрадовалась их визиту; действительно, продолжать ссоры достаточно противно, а тем более со своими родными.
На Фэйна произвел большое впечатление приход де Солна. Тони сразу заметила матримониальный блеск в его глазах, когда он подошел прощаться с нею.
– Граф твой товарищ, Тони?
– Да, – успокоила она его.
– Приличный парень. Кажется, интересуется тобой?
– Да, – ответила она снова.
Фэйн закашлял и оправил свой галстук.
– Давно его знаешь?
– Два года, он был другом Роберта.
– Знаешь, я бы на твоем месте не упоминал об этом, – неловко сказал Фэйн. – А он, он знает?
– Все. Он женится этим летом.
Фэйн уныло уронил монокль на жилет.
– Ладно, я думаю, нам надо двигаться. Где жена? – Фэйн принадлежал к типу мужей, которые неизменно употребляют это звание. Эта проклятая черта в характере мужчины.
Случайно Тони встретила Гиацинту Форуа.
Она часто думала, когда наконец состоится свадьба. Де Солн после того единственного разговора никогда не упоминал об этом больше. Очевидно, он решил предоставить невесте идти своим собственным путем и не неволить ее. Она действительно поступала так. Во все время его пребывания за границей Рицкий, который снова появился, везде ее сопровождал.
Тони думала, что скажет де Солн, когда вернется. Через неделю он, ковыляя, явился к ней на квартиру. Он хромал сильнее обыкновенного.
– Тони, мне сегодня минуло сорок пять.
– Дорогой друг, а мне двадцать семь, даже двадцать восемь, – лучше забудем об этом.
Он выглядел очень хрупким и не лучше, чем когда уезжал. Тони подошла к его креслу.
– Жан, вы нехорошо выглядите.
– Я этого не чувствую. Между прочим, Гиацинта отказала мне.
Он вытер губы платком.
Тони опустилась на колени около его кресла:
– Это неправда, мой друг.
– Это проклятая правда, она обвенчалась с Рицким сегодня утром. Я только неделю тому назад узнал о смерти его жены. Я был в Нью-Йорке и увидел это в «Геральде». Я, пожалуй, всегда об этом думал, но о таких вещах только думаешь, а я верил Гиацинте. Когда я прочел объявление, я тотчас поехал домой. Ревность заставила меня так сделать, и я нашел сегодня утром ожидавшее меня ее письмо.
Он положил свою тонкую руку на ее. Рука его горела.
– Дорогой, я так огорчена! – прошептала Тони.
– Я вам верю, что вы огорчены, и я вам благодарен. Я чувствую себя, как человек, которому был нанесен удар из-за угла. Мне не повезло. Мне всегда не очень везло при моей уродливой физиономии и при жалком маленьком теле, но я любил ее, и она это знала.
Он сел и смотрел на качавшиеся ветки деревьев.
– Таково мое возвращение домой.
Тони встала и приготовила чай.
– Вы бы лучше нарисовали карикатуру, в ответ на ту, которую вы однажды видели, и назвали бы ее «Раненое чудовище».
– Не говорите! – сказала она.
– Это то, что я теперь собой представляю. Сегодня я мог бы проклясть весь мир и смеяться, видя, как он страдает.
– Вы никогда не думали, что Гиацинта не совсем заслуживала доверия?
Он горько засмеялся.
– Разве, когда мужчина любит красивую женщину, он может предположить такие вещи? Я верил в нее, и этого было достаточно для меня. Я бы думал, что оскорбляю ее, если бы я спрашивал ее о ее друзьях или поступках. Я знал, что она капризна. Я хотел, чтобы она насладилась свободой до того, как мы поженимся. И раньше всего, наш союз был не совсем обычным. Я никогда не мечтал о том, что она меня полюбит, что она привязана. Я был доволен тем, что люблю ее. Она знала это. Она добровольно мне сказала, что любит меня. Вы не можете понять, что это для меня означало. Мне твердили, что я должен жениться. Я тоже чувствовал, что это мой долг, что владения перейдут к другой ветви нашего рода, если я умру неженатым или бездетным, а сознание, что я должен удержать владения для нашей ветви, было во мне врожденным. Я думаю, Гиацинта все это знала. Я был откровенен с нею.
Он резко прервал себя и, встав, начал ковылять взад и вперед по комнате.
Тони смотрела на него с жалостью. Один из самых тяжелых моментов в дружбе – это сознание своего бессилия помочь другу перенести страдания.
Де Солн отошел в конец комнаты, и бледное лицо его подергивалось.
– Я в клетке, – сказал он с силой, – я заперт в ней и не могу выйти на свободу. Я продолжаю страдать и биться о решетки, я безумец, что пришел сюда и говорил с вами об этом. Не знаю, почему я пришел. Какое вам до этого дело, в конце концов, если другая женщина одурачила меня? И почему это должно вас касаться? – Его жестокий взгляд встретился с ее глазами. – Я ухожу, – сказал он, повернувшись к двери.
– Жан, подождите минуту.
Она прошла комнату и схватила его руку.
– Вы были очень жестоки как по отношению ко мне, так и по отношению к себе самому, – выговорила она с трудом. – Вы знаете, вы должны знать, что ваше горе причиняет мне боль. Мы так долго уже были друзьями с вами. Не отталкивайте меня теперь, когда я вам нужна. Я нужна вам. Я, которая однажды сама страдала, говорю вам это. Жан, дорогой, жизнь еще перед вами, а Гиацинта никогда не была достойна вас. Будучи вашим другом, я давно уже это видела. Неужели вы будете оплакивать идола, который никогда не был достоин поклонения? Я могу сказать, что сейчас все мои слова дешево стоят и бесполезны для вас. Позже вы поймете, что это не так. Теперь можете идти, но вы завтра придете снова. Обещайте мне.
Он машинально направился к двери.
– Обещаете?
– Да, – сказал он сдавленным голосом и ушел.
Глава XXIX
Я хотел, чтобы ты была для меня всем, ты этим и стала, – не больше.
Де Солн не пришел ни на завтра, ни в следующие дни, и Тони отправилась в поиски за ним.
Его лакей вышел к ней и сообщил, что де Солн болен и не может никого принять.
– А есть у него врач?
– Нет, сударыня.
– В таком случае я поднимусь к нему.
Гастон беспомощно посмотрел ей вслед и поднятием плеч выразил свое бессилие справиться с положением.
Тони постучала в дверь и, в ответ на его «войдите», спокойно вошла.
Он лежал на кровати, окруженный книгами, в голубой ночной рубашке с отложным воротничком. Он выглядел странно молодым и трогательным.
Впервые в жизни в душе Тони зашевелилось странное чувство жалости. Это был инстинкт материнства, который в ней проснулся.
Де Солн улыбнулся:
– Не могу понять, почему вы так беспокоитесь обо мне?
– Скромное создание. Я случайно интересуюсь вами.
– Я уезжаю на будущей неделе.
Она кивнула:
– Я так и думала. Куда вы поедете? Я буду скучать без вас.
– Египет, я думаю. Почему вы будете по мне скучать?
– Разве я могу объяснить это? Потому что я привыкла к вам, потому что вы заняли место в моей жизни и в моем сердце, потому что я понимаю вас, с тех пор как вы первый меня поняли. Достаточно доводов?
Он переменил тему разговора:
– Я вчера получил письмо от Гиацинты. Вы были правы, когда говорили, что она не была достойна доверия. Только трусливая женщина – а трусливые женщины никогда не бывают искренни – могла написать такое письмо. Самое странное во всем этом то, что и теперь, зная ее такой, какой она есть, я все так же хочу ее. Я не могу с этим совладать. Мысль о ней, ее стройная фигура, ее запах – все это мне вспоминается и мучает меня. А между тем я вижу все, как оно есть. Я еще худший дурак, чем я думал.
– Нет, вы просто человек. Раз человек любит, ему нет дела до того, такова ли любимая, какой он ее считает, или нет. Существует любовь, а все остальное не идет в счет ни в малейшей степени.
Он саркастически рассмеялся:
– Как хорошо женщина философствует о любви, когда не она ранена ею.
Яркая краска зажгла лицо и шею Тони. Де Солн заметил это и густо покраснел.
– Простите меня, я животное. Тони, скажите мне, как ваши дела? Успеваете ли вы?
– В следующем месяце будет моя выставка.
– Я из-за этого вернусь, где бы я ни был. У вас великолепный вид.
– Я так страшно разбогатела, и, в конце концов, кроме Жоржетты и Симпсона, мне больше не на кого тратиться.
– Почему вы держите около себя Жоржетту? Она совсем неподходящая подруга для вас.
– Я люблю ее.
– Так же, как вы любите Симпсона?
– Не той же любовью. Симпсон был маленький, раненый и одинокий, а Жоржетта была большая и, к сожалению, совсем не одна.
– Вы странное существо.
– Потому что я люблю собаку и другую женщину?
– И потому что вы других не любите так же.
– Я люблю мою работу.
– Работу? – Он рассмеялся. – Вещь, которой женщина заглушает свое сердце, если кто-нибудь его опустошил, или пока никто не явился, чтобы заполнить его.
"Маленькие радости" отзывы
Отзывы читателей о книге "Маленькие радости". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Маленькие радости" друзьям в соцсетях.