Джонатан долгую минуту смотрел на меня в изумлении, потом глубоко вздохнул.

– Мелисса. Да, я предпочел тебя. Но я уже был однажды женат на женщине, которая посвящала карьере всю себя, а на остальное плевала, – произнес он, по-видимому не считая нужным вникать в мои слова. – На меня, на наш дом, на семью. Неужели и ты намекаешь на то, что положила на одну чашу весов меня, а на другую свое чертово агентство?

Я хотела было сказать ему, что дело не в агентстве, а во мне, в том, что я собой представляю. Однако если он сам ничего не понимал, не имело смысла заводить об этом речь.

– А ты требуешь, чтобы я выбрала одно из двух? – твердо произнесла я.

Когда-то и я попросила его о том же – он не смог сделать выбор.

Мы испепеляли друг друга взглядами, а вокруг темнели холодные мраморные статуи. Я радовалась, что стою в вечернем платье: из-за корсета и чулок приходилось все время держать ровно спину.

– Наверное, да, – ответил, наконец Джонатан, потирая подбородок.


Мое сердце раскололось на части. Грудь наводнило отчаяние. Однако я мужественно сохра няла достоинство. Внутри все кричало от боли, но я не опустила головы.

– Ты требуешь, чтобы я оставила семью и друзей, уехала за тридевять земель, зажила в окружении твоих приятелей, твой бывшей жены, ее собаки и… всего остального, что с ними связано, – произнесла я голосом, который сама не узнавала. – Хорошо, я пойду на это, Джонатан, потому что люблю тебя. Несмотря на то что ты дни напролет пропадаешь на работе. Но помимо этого ты вынуждаешь меня отказаться от дела, в котором я нашла себя, которое веду поистине хорошо, хочешь, чтобы я оставила в прошлом абсолютно все, – это невозможно. Тогда я перестану быть собой – женщиной, какую ты полюбил. Рано или поздно ты разочаруешься во мне, и отношения пойдут прахом.

Я заставила себя взглянуть на Джонатана и, увидев, как напряжены черты его лица, которые я так хорошо знала и любила, на миг обмерла от душевной боли. Я все верно говорила и сознавала, на что себя обреку, если приму его условия. Каких мне стоило трудов повернуть жизнь так, чтобы больше не зависеть от отца! Я не могла позволить себе впасть в новую зависимость.

– Как жаль, что приходится говорить об этом именно сегодня, – сказала я, борясь с желанием расплакаться. – Я в жизни не была так счастлива, как в этот вечер. Но ведь ты прав, Джонатан: я совсем не знаю Нью-Йорк и здешних людей.

Может, тебе нужна женщина, для которой этот город не загадка.

Я с трудом сняла кольцо с пальца – в районе сустава оно застряло, – и, с силой потянув его, я почувствовала жуткую боль. Сердце болело стократ сильнее.

– Вот. – Я отдала кольцо Джонатану. – Я не могу его принять.

– Ты разрываешь помолвку? – тихо спросил он.

Я подняла на него глаза, в которых теперь стояли горячие слезы. И почувствовала себя вдвойне несчастной, увидев, что повлажнели и глаза Джонатана.

– У меня нет иного выхода, – пробормотала я, глотая подступивший к горлу ком. – Настанет день, когда ты осознаешь, что совершил очередную ошибку. И захочешь со мной развестись. Я этого не вынесу.

Не успел Джонатан вымолвить и слова, я резко повернулась на каблуках и пошла прочь, а он остался на месте – недвижимый, словно мраморная статуя.

Не знаю, как я нашла обратную дорогу в этом лабиринте коридоров и залов с витринами, но вышла прямо в вестибюль с гардеробом, пропахший ароматом лилий и дорогими женскими духами.

Приблизившийся ко мне служащий хотел было объяснить, как пройти к основному залу, но я ответила, что не собираюсь на праздник, и, с трудом передвигая ноги, опустив голову, чтобы вдруг не увидеть Синди, направилась к выходу, когда вдруг столкнулась с парочкой.

– Простите, – пробормотала я и, услышав радостные возгласы: «Мелисса! Мелисса!», подняла голову.

Передо мной стояли Бонни и Курт Хегели.

Черт побери! Как же некстати!

– Мелисса? – Курт взял меня за руку. – Ты хорошо себя чувствуешь? Впечатление такое, будто не очень. Стряслось что-то страшное? Не желаешь присесть? Бонни, взгляни на нее.

– Я нормально себя чувствую. Честное слово, – выдавила из себя я.

– Курт, сбегай принеси ей стакан воды. Только побыстрее! – Бонни отправила мужа за питьем и пристально всмотрелась в мои глаза. – Тебе точно не плохо?

– Хм… Не совсем. – Я покачала головой. – Мне… у меня кое-что случилось… Надо возвращаться домой. Срочно.

– Домой в Гринич-Виллидж? Послушай-ка, я вызову такси. – Я не успела сказать и слова – Бонни проворно извлекла из малюсенькой сумочки миниатюрный сотовый телефон, раскрыла его и поднесла к уху. – Добрый вечер, да, нужна машина, чтобы доехать от музея «Метрополитен» до… – Она посмотрела на меня и прошептала: –

Куда, дорогая? Не помню новый Джонатанов адрес.

– До аэропорта Кеннеди, пожалуйста, – пролепетала я.

Бонни до того поразилась, что вокруг ее больших зеленых глаз заметно побледнела кожа.

– Простите, заказ пока отменяется. Я перезвоню позднее, – произнесла она в трубку, не отрывая от меня взгляда. – А где Джонатан? Он в курсе? Почему не отвезет тебя? Господи боже мой! Ему вечно не хватает ума решить, что важнее, а что может подождать! Постой здесь, я найду его!

Она закрыла телефон.

– Нет, пожалуйста, – взмолилась я, удерживая ее. – Джонатан в курсе. Но очень занят. Все идет как нельзя лучше. Не хочу, чтобы он отвлекался на меня. – Понятия не имею, откуда взялись силы и самообладание и столь похожая на правду ложь. Наверное, это и называется «плотно сжатыми губами» – знаменитой английской выдержкой, умением не раскисать, даже когда очень тяжко. – Речь о… семейных делах. Полечу в Англию сегодня же. Мне надо в аэропорт.

– А чемоданы? – спросила Бонни. – Не собираешься заехать домой за вещами?

Скажи я, что вещи мне ни к чему, это прозвучало бы, по меньшей мере, странно. К тому же вряд ли я высидела бы всю дорогу до Лондона в вечернем платье, корсете и чулках. Хоть положение и было хуже некуда, бросаться в крайности не следовало.

Да, и у меня не было с собой паспорта.

– Не беспокойся. – Я собрала в кулак остатки самообладания, точно английский рыцарь, мимо доспехов которого недавно прошла. – Я сама поймаю такси. Хм, если можешь, пожалуйста, передай Джонатану, чтобы не волновался и… – Я проглотила снова подступивший к горлу ком. – И пусть не сердится на меня за то, что я сорвала его планы. Так внезапно.

– Мелисса, пожалуйста, позволь, я помогу тебе. – Бонни по-прежнему пытливо всматривалась в мое лицо. – Если кто-то обидел тебя неосторожным словом… Пусть даже сам Джонатан… – Она скривила рожицу. – Бывает, он ведет себя несколько странно, я знаю. Но его ничего не выражающее лицо – лишь маска.

В сердце вонзилась острая игла, и я покачала головой. Мне никогда не узнать Джонатана так хорошо, как знали его они.

– Нет-нет. Дело вовсе не в нем.

– Я слышала, сегодня здесь Синди. Может…

Я не дала Бонни договорить – не желала слышать, какое предположение она собирается сделать. Как раз в эту минуту взгляд упал на Курта, что спешил к нам со стаканом воды и медработником, дежурившим в музее на случай, если кому-то потребуется первая помощь.

– Бонни, мне приятно, что ты тревожишься, но, прости, я должна поспешить. – Я улыбнулась. – Спасибо за все.

Забрав меховой жакетик, я сбежала по восхитительной лестнице и тут же поймала такси. Наверное, помогло чудесное платье.

Какая-то часть меня надеялась, что Джонатан запрыгнет в машину и последует за мной, как в старом добром фильме, другая же часть прекрасно знала: он великодушно дает мне время прийти в себя. Столько, сколько потребуется. Когда, приехав в аэропорт с сумками, я включила сотовый, то не обнаружила даже сообщения.

Глава 24

Я старалась изо всех сил отыскать в том, что вернулась домой раньше времени, три плюса. Небо над Лондоном висело серое, как слон, октябрьский промозглый холод леденил душу. Я чувствовала себя столь опустошенной, что, по сути, не могла смотреть на ситуацию трезвым взглядом. Как только первые капли дождя упали на не прикрытые босоножками пальцы ног, мне показалось, что каникул в ярких, будто киношных, нью-йоркских красках в моей жизни и не было.

Нравилось мне это, нет ли, я уже вернулась, а потому, дабы не утонуть в своем горе, с головой погрузилась в дела и старалась не злиться на Габи, которая то и дело требовала рассказать ей, какие лекарства продают в аптеках «Кей-Март» и о прочих особенностях американской жизни. Всякий раз, когда мне на глаза попадалась маленькая белая собака, так и хотелось залиться слезами. О расставании с Храбрецом, не говоря уже о Джонатане, поминутно напоминала кровоточащая рана на сердце. Я была им нужна. Но сделала выбор. Слишком много значило для меня любимое дело, хоть и приходилось теперь жить с вечной болью.

Первый плюс был в том, что появилась возможность изводить своими частыми появлениями работников, которые заканчивали ремонт в квартире Нельсона. Точнее, как выяснилось, еще не заканчивали – дел оставалась добрая половина. Габи и не думала контролировать ребят с той строгостью, без какой они работают спустя рукава, хоть Нельсон и оставил до смешного подробный план действий. Мне же не терпелось скорее вернуться в свою комнату, и надо было давать выход скапливавшейся в изобилии отрицательной энергии. Нельсона мы ждали со дня на день, а в ванной еще не установили новую ванну. Словом, завершить ремонт надлежало почти в том же темпе, в каком преображают старые жилища в телепередачах.

Второй плюс: я могла встретить Нельсона из благотворительного плавания на пристани и сказать: «Добро пожаловать домой».

Само собой, пришлось позвать и Габи с Роджером, отчего подпортилось настроение.