Он помахал рукой в воздухе, что, видимо, означало: пятьдесят на пятьдесят.


— Можно я посмотрю, как ты работаешь?


Вадик засопел, на лице читалось напряжение. Ясно, я мешаю.


Я поднялась со стула:


— Извини…


И тогда Вадик неожиданно выдал:


— Ты что, торопишься?


С ним всегда так, он неожиданный.


— Нет, не тороплюсь.


— Ну так куда же ты бежишь?


— Да, в общем, никуда.


Он рассмеялся:


— Ты странная сегодня.


— Только сегодня?


— А тебе хочется всегда быть странной?


За что я люблю Вадика, так это за то, что мы с ним на одной волне. Можем молчать или болтать ни о чем, при этом прекрасно понимая друг друга.


— Мне хочется быть особенной!


— Вот как? — Он внимательно посмотрел на меня, подошел, бесцеремонно положил ладони на мою голову, покрутил. Я и не думала сопротивляться. Даже забавно, что он еще придумает?


— Можешь попозировать мне? — спросил он, опуская руки.


Я задохнулась от удовольствия:


— Это потому, что я особенная?


— М-м, скажем так, есть у меня одна мысль…


— Ты напишешь мой портрет? — допытывалась я.


— Может быть…


— Ладно, когда начнем?


— Да прямо сейчас и начнем.


Он усадил меня все на тот же стул, отодвинул подрамник, сел напротив и принялся быстро черкать в альбоме.


Я сидела смирно, только изо всех сил тянула шею и втягивала щеки, потому что видела свое отражение в зеркале.


— Ты чего рожи корчишь?! — возмутился Вадик.


Я застыла.


— Слушай, ты как-нибудь расслабься, что ли, а то похожа на гипсовый бюст.


Вечно он всем недоволен! А я так старалась!


— Вот, теперь в тебе возникла искра жизни, — пошутил Вадик.


Я скосила глаза на его набросок. Он быстро прикрыл его рукой.


— Не люблю, когда подглядывают, ты же знаешь.


Я вздохнула, поерзала, не очень-то удобно сидеть неподвижно на жестком стуле. Но я терпела. Чего не сделаешь ради искусства! Меня еще никто никогда не рисовал. На самом деле у меня и знакомых художников — один Вадик.


Познакомились мы случайно. Как-то, еще осенью, мы с девчонками забрели в Дом художника, что на Крымском Валу. Там как раз проводилась выставка творческих работ молодых художников. Я остановилась у конкурсных работ преподавателей и выпускников МАХЛа (Московского академического художественного лицея). Там были такие странные картины. Особенно мне запомнилась одна — мужик в дубленке и шапке стоит у лотка с разными поделками: картинки в рамочках, керамика, и здесь же на подставке медали «За отвагу», «За взятие Берлина»… Меня почему-то поразили эти медали, очень точно выписанные, казалось, протяни руку — и прикоснешься. А у мужика, продавца, взгляд такой равнодушный, скучающий.


Видимо, я очень долго смотрела на картину. И не заметила, как ко мне подошли.


— Привет, — услышала я и вздрогнула от неожиданности. Оглянулась. Два парня, примерно моего возраста или чуть старше, лет по шестнадцать. Один повыше, худощавый, глаза серые, насмешливые, короткие светлые волосы ежиком, второй — пониже, темноволосый, густая челка падает на глаза.


— Зацепило? — Худощавый кивнул в сторону картины.


Я не люблю, когда ко мне так обращаются, поэтому, придав голосу всю холодность, на которую была способна, ответила:


— Молодые люди, научитесь разговаривать, а потом обращайтесь, — и отвернулась.


Послышался смешок:


— Гордая.


Я фыркнула. Надо же, а еще на выставку пришли! Пускают всяких!


— Барышня, приносим свои глубочайшие извинения за то, что отрываем вас от созерцания сего высокохудожественного полотна! Не соблаговолите ли обернуться, чтоб познакомиться с его автором. — Голос звучал насмешливо. Меня прямо обожгло! Вот тебе раз! Это же художники! Как я сразу не догадалась!


Я обернулась. Светловолосый и его товарищ улыбались. Не обиделись?


— Это вы? Ты написал? — смущенно спросила я у светловолосого.


— Нет, автор — вот. — И он хлопнул товарища по плечу. Я перевела взгляд на второго художника и замерла. Он тряхнул головой, челка взлетела, и я увидела его глаза, темные, с искоркой на радужках, и тень от ресниц на щеках…


— Вам понравилось? — спросил он.


— Знаете, как-то неожиданно, — быстро взяв себя руки, призналась я. — Вокруг натюрморты, этюды, пейзажи, и вдруг — эта картина. Мне кажется, она очень талантливо написана, — придав голосу солидности, похвалила я.


Светловолосый снова усмехнулся.


— Интересуешься живописью? — спросил он.


Я солидно кивнула.


— О, как это приятно, — воодушевился светловолосый, — может, и о моих работах что-нибудь скажешь?


— Ну, я не такой уж знаток. — На самом деле я просто струхнула, одно дело разговаривать с дилетантами, и совсем другое — с профессионалами. Да они в два счета раскусят меня!


— Молодец. — Светловолосый удовлетворенно кивнул. — А то я уж подумал, ты одна из этих. — Он покрутил в воздухе пальцами. — Вадим. — Он протянул мне руку. Я с удовольствием пожала ее.


— Яна.


— Евгений, — представился автор понравившейся мне картины. Мы тоже обменялись рукопожатиями.


Потом поболтали немного, художники рассказали о себе, я — немного о себе. Нашли девчонок, я и их познакомила. Вадик оказался веселым и вполне компанейским парнем. А Женя, тот больше молчал и скоро простился, у него были какие-то дела.


Вадик остался с нами. Мы и в кафе посидели, и погуляли, и телефонами обменялись. С тех пор подружились. Сначала я даже думала, что нравлюсь ему, но ошиблась. Точнее, я ему нравилась, но просто как человек, как друг. Оказалось, что и живем мы в одном районе, от моего до его дома вполне можно дойти пешком.


Мне нравилось иногда приходить к нему, я могла часами просиживать в его комнате, слушать его байки или просто наблюдать, как он работает. Если у него было настроение, конечно. А было оно у него не всегда. Он честно предупреждал меня: я не в настроении. И я не обижалась.


Мне очень хотелось, чтоб Вадик нарисовал меня. Но он никогда не предлагал ему позировать. И вот я дождалась и поэтому страшно гордилась собой. Быть музой художника — в этом что-то есть. Еще неизвестно, кем был бы Сальвадор Дали без своей Галлы!


Я размечталась. И забыла о неудобном стуле и напряженной спине.


Между тем Вадик закончил делать наброски.


— А ты молодец, — похвалил он. Я была счастлива!


В тот день мы договорились о времени следующего сеанса.


Я ждала с нетерпением, когда же Вадик приступит к настоящей работе.


После первого сеанса Вадик стал часто приглашать меня. И я бежала к нему, отбросив другие дела. Все, кроме Лехи, конечно.


И вот наконец он усадил меня спиной к зеркалу, установил подрамник с холстом и принялся за работу. Иногда он вступал со мной в беседу. Говорил, что так он помогает мне оживить лицо.


Однажды я спросила, что он думает об искусстве.


— Искусство? — Вадик наморщил лоб. — Да ничего я не думаю. И слово-то какое дебильное. Искусство — искус или искусственный? Ненастоящий, что ли? А может, греховный? Нет, не нравится!


Его рассуждения озадачили меня.


— А как же ты называешь то, чем занимаешься?


— То, чем я занимаюсь, — есть творческий процесс. — В его голосе появились менторские нотки. — Способность к творчеству — это то, чем бог наделил человека, когда сотворил его по образу и подобию своему. Так что человек, он как бы соучастник, со-творец.


— Ого! — восхитилась я. — Высоко метишь!


— А иначе нет смысла, — отозвался он.


— Ну да, может быть…


Теория Вадика радикально отличалась от Лехиной. А чего я ожидала?


Закончив работу, Вадик, как обычно, набрасывал на полотно тряпку и выпроваживал меня до следующего сеанса. Смотреть на неоконченную картину категорически запрещалось. Я изнывала от нетерпения, но помалкивала. Я же знаю, как трепетно относится Вадик к своей работе. Люди искусства — они особенные.


Как-то я спросила его о Жене.


— Жека? Да все нормально. Классный он парень, я тебе скажу.


— Он мне тоже понравился, — призналась я.


— У тебя же вроде есть кто-то?


— Ну да… Я не в том смысле, просто понравился. — Я поймала себя на мысли, как будто оправдывалась.


— Кстати, пока не забыл, у нас скоро выставка, придешь?


— Так ты к выставке портрет готовишь? — с замиранием сердца спросила я.


— Угу…


Конечно, я пришла на выставку. Вадик встретил меня у входа, проводил в зал. Там было довольно много народу. Как я догадалась, студенты и их друзья и родственники, ну и преподаватели, конечно.


Вадик нашел Женю и попросил его за мной присмотреть, а сам куда-то смылся. Я почему-то смутилась, не знала, куда деть руки. Женя, кажется, тоже чувствовал себя не совсем уверенно. Мы бродили по залу, рассматривая творческие работы, Женя рассказывал о художниках, я слушала. Потом вспомнила: