Марина Порошина - Майне либе Лизхен

Ба опять замолчала, глядя перед собой. Левушка немедленно и очень живо представил девочку Лизу девятнадцати лет, отчего-то очень похожую на Женю, с такой же косой, неведомого немецкого архитектора, подозрительно похожего на него самого, на Левушку, только постарше… Они прощаются навсегда… И у него опять сильно защипало в носу.

– Любить не больно, Левушка, – вдруг сказала Ба. – Даже потом, после любви. Больно, если сам от любви отказался. Это не заживает. Никогда.

– Я не откажусь! – с неожиданной для себя горячностью пообещал Левушка. – Она приедет, и я ей скажу. Знаешь что, Ба? А я стихи написал.

– Ну и молодец, – почему-то ничуть не удивившись, вздохнула Ба. И, как маленького, погладила его по голове.

Нет, наверное, сегодня она все же ошиблась в выборе репертуара, подумала Ба: она допела уже третий куплет, а внук дрыхнет и ухом не ведет. А все потому, что песня хорошая, задушевная, не то что нынешние. Надо было заводить что-нибудь пободрее, вроде «Марша энтузиастов». Но, с другой стороны, день сегодня был такой, серединка на половинку: третье января, страна отдыхает от трудовых будней, по ночам изводит закупленные в промышленных масштабах петарды, днем отсыпается под телевизор и доедает припасы – а у студентов, видите ли, сессия. А каково вставать ребенку, который вчера к тому же вместо отдыха с утра до полуночи сидел за учебниками – это ли не подвиг, скажите на милость?

Ба присела на край кровати и, любуясь на сладко спящего внука, приступила к исполнению четвертого куплета. Ничего, там еще пятый и шестой есть:

И все же волшебная сила искусства не подвела. Когда Ба закончила, Левушка потянулся, повернулся на другой бок, подоткнул поуютнее одеяло и приготовился опять засопеть носом, но Ба успела вставить нужную реплику:

– Левушка, вставай, дорогой, у тебя сегодня экзамен.

– Да-а? – без малейшего интереса промычал внук.

– Конечно. Надо позавтракать и ехать. Вы сегодня на Бардина сдаете. Придумали тоже – мотаться по всему городу…

Нет, все-таки у нее замечательный внук – ответственный и добросовестный, из него получится отличный врач!

Левушка заинтересованно спросил из-под одеяла:

– Честно, что ли, экзамен? А какой?

– Так ты же сам вчера учил, – удивилась Ба. – Микробиология.

– Блин, – подвел итог внук и зашевелился под одеялом. Высунув наконец голову, задал вопрос, с которым просыпался и вчера, и позавчера: – А Женя?

– Герман Иванович говорит, должна сегодня утром приехать, – осторожно ответила Ба.

– А у меня экзамен! – Левушкиной досаде не было предела.

– Ну вот что, ты это брось! – рассердилась Ба. – Учеба – это главное. Недоучек в больницах и без тебя полно. Если ты повышенную стипендию не получишь, что я матери скажу?

– Скажешь, что получил, – отмахнулся внук. – Ей все равно, я тебя уверяю. У нее там и своих дел полно.

– Ты нарочно глупости говоришь, чтобы меня позлить? – окончательно растеряла благодушный настрой Ба. – Вставай немедленно! Ешь и отправляйся! И без пятерки не возвращайся!

Притворно вздыхая и охая, Левушка вяло помахал руками в качестве зарядки, с куда большим энтузиазмом съел пять сырников со сметаной, запил это дело большой чашкой какао и перед уходом решил восстановить мир в семье. Он чмокнул все еще сердитую Ба в щеку и пообещал:

– Ну ладно, Ба, чего ты? Будет тебе пятерка. Глупый я, что ли? Первым делом – самолеты. А девушки потом. Так, что ли, там у вас? Только ты мне пообещай, что вечером как-нибудь Германа Ивановича отвлечешь, ну, найдешь ему какое-нибудь занятие или поговорите с ним о чем-нибудь, а то он на меня… ну, с того раза еще волком смотрит и к Жене подойти не даст. А мне поговорить с ней надо.

– Поговорите, раз надо, – вздохнула Ба. – Кстати, у Германа Ивановича сегодня день рождения. К нему сын вчера приехал. Так что ему не до тебя будет.

– Ну и отлично! – повеселел Левушка и, окрыленный перспективами, отправился за обещанной пятеркой по микробиологии.

После ухода Левушки Ба заварила несколько пакетиков пустырника – давление с утра подскочило, но она решила попробовать обойтись без таблетки. Наглотаться этой химии никогда не поздно. И прилегла подремать. Но так и не заснула, мешали всякие мысли – как-то встретятся Левушка и Женя? Они ведь, по сути сказать, совсем не знают эту девочку. Да, с виду славная и из хорошей семьи, но хватит ли у нее такта с пониманием отнестись к ее драгоценному внуку? Это был большой вопрос. Если вдруг что не так, он ведь и учебу запросто забросит, сколько таких случаев было. И действительно, что она тогда скажет Валентине? Ей, старухе, доверили воспитание внука, а она… Но что она может сделать в данном случае? Все свои шишки каждый должен собрать сам – так гласит одно из неотменяемых жизненных правил. Хотя, честное слово, собирать их самому гораздо проще, чем со стороны наблюдать, как это делают твои дети и внуки.

Впрочем, возможности наблюдать за процессом собирания детьми шишек Елизавета Владимировна в свое время была лишена, потому что своих детей у нее никогда не было. В самом начале войны она познакомилась с хирургом Андреем Богатовым. Он был старше ее на десять лет и в начале войны служил начальником хирургического отделения их эвакогоспиталя. Потом его перебросили в Минск, а в сорок пятом они неожиданно опять встретились в Польше, где Богатов организовывал военно-полевые госпитали. Он вытребовал Лизу Воронову к себе в помощники, и после войны они уже не расставались. Нет, большой любви не было, во всяком случае, с ее стороны. Было огромное уважение, почти трепет. Когда холодным майским днем сорок пятого они выпили наконец за Победу, вместо второго тоста он сказал при всех: «Будь моей женой», и это была не просьба, а приказ старшего по званию и по жизни, и возразить было невозможно. Но детей у них не было. Ба не роптала – она знала, за что ей именно такая доля выпала.

Зато у нее есть Левушка. И она в глубине души никогда не понимала его мать, Валентину, которая уехала жить в Америку, найдя через брачное агентство какого-то тамошнего не то Питера, не то Джона, с которым вскоре благополучно развелась, судя по всему, ко взаимному удовольствию. Ей не нужен был муж, ей нужно было заграничное гражданство, и лучше всего американское. Левушке тогда было… дай бог памяти… кажется, двенадцать или тринадцать. Переходный возраст. Он ехать с матерью отказался категорически, да она и не настаивала. Подросток в новой, так давно вымечтанной жизни был бы обузой. Левушке надо учиться. К тому же они не очень ладили и тогда. Валентина вообще ни с кем не умела ладить, такой уж у нее был характер: она ставила перед собой цель, а люди были средством. Таким средством стала и Ба в свое время, когда Валентине надо было расширять жилплощадь. Да, пожалуй, и Марк, Левушкин отец. Валентина никогда не скрывала, что вышла замуж за Марика только потому, что он еврей, а стало быть, может уехать с семьей в Израиль. Она тогда уже мечтала уехать из России куда угодно, а уехать тогда, когда все еще только начиналось, можно было лишь в Израиль. Но Марик в Израиль не хотел категорически, и Валентина его всю жизнь пилила. А он не относился к ворчанию вечно недовольной жены всерьез, увлеченно работал за смешную зарплату в своем НИИ автоматики, ловил рыбу, любил играть с сыном в шахматы и беседовать с тещей, Елизаветой Владимировной, все собирал материалы для кандидатской… а потом умер. Сердце остановилось во сне. Ему и сорока еще не было. А потом стало можно ехать куда угодно, и Валентина не преминула этим воспользоваться. Дело ее, и Ба никогда ее не осуждала, у каждого в жизни свои цели. Но как она могла лишить себя удовольствия общаться с сыном – вредным, грубым, капризным, дерганым, самым лучшим на свете тринадцатилетним мальчишкой – нет, этого Ба решительно не понимала. Зато ей, получается, повезло – Левушка достался ей в личное и безраздельное обожание. Вот уже девятнадцать лет она – Ба, и это ее главная миссия.

– Половина второго! – тихо, полушепотом, возмущался Герман Иванович. – В семь приедет Иван, он с одноклассниками встречается, а у меня ничего не готово!

– Так идите готовьтесь, – хладнокровно посоветовала Ба. – Мы же вам не мешаем. Напротив. А если хотите, я вам потом помогу. До семи еще уйма времени.

– Ну зря, зря вы все это затеяли, – жалобно прошептал Герман Иванович и отправил в рот очередную горсть кедровых орешков.

С утра Женя, вернувшаяся из дома с полной сумкой шишек, усадила Германа Ивановича извлекать из них орешки, а сама отправилась к Елизавете Владимировне. Герман Иванович хотел сходить в магазин, купить рыбки и колбаски и этим ограничить подготовку к своему дню рождения. Но женщины распорядились иначе. Мало того, Елизавета Владимировна между делом еще и спросила Женю, не согласится ли она позировать Пустовалову. А Женечка – добрая девочка и безотказная, умилялся Герман Иванович – решила приступить к делу немедленно. Сказала, что ей ужасно интересно, а экзамен у нее послезавтра, и она к нему уже подготовилась. Это еще больше умилило Германа Ивановича, который знал, что такие студенты, как Женя, встречаются по одному на сотню, не чаще. Золотая девочка!