Дмитрий Барчук - Майдан для двоих. Семейная сага

— Извини, Даша. Но у меня уже Маша.

На восьмом десятке дед менял своих женщин. И хотя тётя Даша ему нравилась больше, чем тётя Маша, но это было дело принципа. Моего деда никто не бросал.

— Что за профессия такая — журналистика? — спросил он как-то меня, когда я студентом приехал домой на каникулы.

Вопрос застал меня врасплох, и я не нашёл лучшего ответа, чем слова Ленина, что «газета — это коллективный пропагандист, агитатор и организатор».

— Теперь понятно. Раньше были попы, а теперь — журналисты, — махнул дед рукой, а потом добавил. — Нужная работа.

Умер Яков Иванович Козак на Покров. Похоронен на Павлодарском кладбище, на Аллее ветеранов. В другой стране. Сам же он до конца своих дней был уверен, что живёт в Южной Сибири.

Явился — не запылился. А я уж, старуха, и не чаяла родного сына повидать. Не было счастья, да несчастье помогло. Садись за стол, в ногах правды нет. Что будешь: чай, кофе? Клавдия, свари нам два экспрессо. Мне — со сливками, а гостю — чёрный, с одним сахаром. Обедать он не будет. Говорит, сыт.

Не узнаёшь дедовскую квартиру? От неё только эта гостиная и осталась. На первом этаже ещё кухня, кладовка, Людмилин танцевальный зал и комната для прислуги. Второй этаж — библиотека, кабинеты, спортзал. А спальни — на третьем. Я же весь бывший обкомовский дом выкупила. Всех соседей расселила. А запросы у прежней номенклатуры, сам знаешь, какие! В Киеве, Москве и даже в израильской Хайфе пришлось квартиры покупать. Зато теперь весь дом мой. После моей смерти здесь будет музей. Завещание я уже составила. Обоим зятьям наказала: если хоть один шальной снаряд, одна пуля сюда долетит, разорю обоих, мигом без штанов останутся. И весь микрорайон — в целости и невредимости. Материальный интерес — лучший залог мира.

Да не смотри ты так на мою инвалидную коляску, как девственница на мужицкое хозяйство! Могу я ещё ходить. Видишь, вот встала сама. Только тяжело уже. Кости, суставы болят. На коляске — ловчее и по дому, и по улице.

Выходит, мой внук — бандит? Полгода бегал по Донбассу с автоматом, людей убивал, а к родной бабке так и не зашёл. Какой же он внук мне после этого? И почему я должна за него хлопотать?

Сядь! Я сказала! Коли пришёл, изволь выслушать мнение матери.

— Главный инженер! Ты — не главный инженер! Ты — … моржовый, а не главный инженер!

Ещё молодая женщина, с рано поседевшими густыми волнистыми волосами, сейчас всклокоченными, в махровом халате, истерично бросает трубку на телефон, та отскакивает и отлетает в пепельницу, полную окурков. Пепельница падает с журнального столика на ковёр. Приторный запах пепла, золы, недогоревшей бумаги, обугленных спичек и никотина наполняет всю комнату. Мать матерится, встаёт с кресла и, держась рукой за левое подреберье, согнутая в три погибели, шаркает шлёпанцами по полу в туалет.

— Не волнуйся, Настя. Я уберу.

Это отец вышел из спальни, в майке и длинных семейных трусах. Щурится на яркий электрический свет после темноты. На часах — половина первого ночи.

Из туалета мать шаркает в ванную, моет руки, потом — на кухню к холодильнику. Выпивает стакан кефира. Появляется отец с веником и совком, полным окурков. Они едва могут разойтись в узкой кухне, чтобы отец добрался до мусорного ведра под раковиной.

— Идиоты! Какие кругом, Слава, идиоты! Ничего сами не могут сделать. Весь строительно-монтажный поезд простоял без работы в Бозшакуле целый день, одной запчасти на путеукладчик не было! — выговаривается мать, успокаиваясь.

Только сейчас она замечает меня в дверном проёме.

— Вовка, а ты почему не спишь? Ночь на дворе. А ну, мигом в койку! Утром же в школу!

Я родилась в партизанском отряде накануне решающего исход войны наступления советских войск на гитлеровцев. Родителей забросили в украинское Полесье для организации партизанского движения по заданию Центра. На оккупированной территории они выполняли приказы Ставки, поэтому после освобождения Украины их не подвергли изнурительным проверкам, чреватым дальнейшим заключением в ГУЛАГ. Мой отец — командир партизанского отряда, Герой Советского Союза, мать — радистка с иконостасом орденов, не меньшим, чем у отца. После войны они были просто обречены на блестящую карьеру. Надо было только жить и работать на износ, как на войне, и партия тебя непременно замечала и двигала вперёд.

Как одержимо и неистово отец воевал с фашистами, так же он восстанавливал народное хозяйство после разрухи. Для него не было большой разницы: пускать под откос немецкие эшелоны или строить новые заводы и шахты.

«Самое дорогое у человека — это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому главному в мире — борьбе…»

На этом месте я обычно обрываю свою любимую цитату из романа Николая Островского «Как закалялась сталь».

Для моих родителей целью жизни были слова «за освобождение человечества», они свято верили в коммунистические идеалы, в Интернационал, в мировую пролетарскую революцию. И мы с твоим отцом поначалу были такими же фанатиками. Я — больше, он — меньше. А потом, уже под старость, пришло осознание, что равенство, братство — это миф. Но борьба?! Борьба остаётся всегда. Именно степень готовности человека к борьбе, умение идти до конца, прогибать под себя этот мир, а не пасовать перед ним отличает пассионарных людей от толпы. Такими были комиссары в истёртых кожанках, строители ДнепроГЭСа и Криворожстали, политруки под Сталинградом и на Курской дуге, призывающие солдат стоять на смерть, покорители целины и строители БАМа. Первопроходцы информационной революции Билл Гейтс и Стив Джобе тоже из племени фанатиков. Как, впрочем, и другие создатели транснациональных корпораций и крупных финансово-промышленных холдингов. Настоящие герои сегодня вовсе не те, кто палит из пушек и автоматов, а офисные «белые воротнички» с планшетами и смартфонами, создающие новую реальность, комиссары информационной революции. Они, а не ополченцы и бойцы добровольческих батальонов, истинные наследники большевиков.

Я училась в пятом классе, когда отца назначили первым секретарём обкома партии. Мать заведовала Домом политпросвещения. Я воспитывалась в образцово-показательной номенклатурной семье. У нас всегда была домработница. Чтобы мать сама стояла у плиты и готовила еду — это было сродни фантастике. Она вечно заседала в президиумах, была делегаткой различных съездов и конференций. До конца своих дней не снимала комиссарской кожанки и смолила «беломорины» одну за другой. Умерла она от рака лёгких в день моего выпускного бала. На школьный праздник я не пошла, аттестат зрелости получила после материных похорон. Отец настаивал, чтобы я ехала учиться в Москву или Киев на историка КПСС. Так они с матерью за меня решили. Но, оставшись без её поддержки, долго противиться моему решению он не смог. Далее самые сильные мужчины, теряя боевых подруг, становятся пробиваемыми.

Отец взрывал железные дороги, а я решила их строить и поступила в Ростовский институт инженеров железнодорожного транспорта. Занималась общественной работой, спортом. На третьем курсе на лыжных сборах познакомилась с твоим отцом. Он сильно отличался от других знакомых парней. Добрее человека, чем он, я в своей жизни больше не встречала. А как красиво он за мной ухаживал! Перед каждыми соревнованиями, в каком бы городе они не проводились, он заранее тщательно изучал всю лыжню, а в день старта просыпался в пять утра и ехал на местную метеостанцию за свежим прогнозом погоды, потом долго химичил с лыжными мазями, подбирая нужный состав. Без его помощи мне бы никогда не стать чемпионкой РСФСР. Сам же он на лыжне не сильно блистал. Хотя и физическая подготовка, и выносливость у него были. Но не хватало воли, стремления быть первым. Я же лучше умру на лыжне, но никого не пропущу вперёд себя.

Институт я заканчивала заочно, потому что родился ты. Спасибо твоей бабушке Марии Ивановне. Святая была женщина. Царство ей небесное. Она заменила мне мать. Если бы не она, не знаю, как бы я всё успевала. Спорт, учёба, комсомол, работа на стройке. Конечно, я имела полное право как молодая мать вместе с дипломом получить свободное распределение и вернуться в Павлодар. Но это была бы измена самой себе. И твоя бабушка поняла меня и сказала: «Не беспокойся, дочка, за Володей я пригляжу, главное — себя не теряй». И я поехала на Урал, где строили дорогу Белорецк — Чишмы. Через год я стала начальником строительно-монтажного поезда. А ещё через два меня наградили орденом Ленина. В Советском Союзе выше была только Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. За уральскую трассу мне бы её не дали. Масштаб не тот. А вот за БАМ — наверняка. Но тут ты разболелся не на шутку. В шесть лет тебе диагностировали сахарный диабет. Отец дважды в год возил тебя в Москву в Центральную железнодорожную больницу — одну из лучших в Союзе. И по советским меркам твоё лечение требовало больших денег. Восемь лет тебя лечили лучшие эндокринологи страны и сотворили чудо. Болезнь отступила. Тебе уже за пятьдесят, ты, можно сказать, прожил полноценную жизнь. Не думаю, что кто-то из твоих друзей по больнице дожил до этого возраста. Главная заслуга в твоем выздоровлении, безусловно, отца. Он возил тебя в Москву, горбатился на трёх работах, чтобы добыть денег на поездки. Но я тоже была рядом. Пожертвовала БАМом, перевелась в Казахстан на рутинную работу. И всё равно в 30 лет я была уже управляющим трестом. Единственная баба в Минтрансстрое СССР на такой должности. Даже табличек на приёмную с указанием должности в женском роде не было. Управляющий трестом Анастасия Акимовна Нестеренко. И точка. А я и была мужиком в юбке. Волевым, энергичным, требовательным руководителем. Любого работягу на трассе, даже отсидевшего на зоне, могла перематерить. А наш народ другого языка не понимает!