Он обнял ее за талию, когда она придвинулась к нему. Его дыхание судорожно вырывалось из груди, когда она прижалась к нему. Она прижала к нему свои груди, и он прижался в ответ, наслаждаясь тем, что чувствовал их. Ее губы, подобно миражу, маячили перед ним. Томимый жаждой, он наклонился к ним. Он жадно схватил их, неспособный к нежности, потому что давно позабыл, как надо любить. Она стояла перед ним, жадно глядя в сокровенные пределы его внутреннего святилища. Он чувствовал, как по нему циркулирует мощь обладания. Он возьмет ее сейчас, эту девушку, которая обворожила его, воспламенила, которая заинтриговала его и спасла. Они уже проделали головокружительный маршрут к своей близости. И теперь настало время для воздаяния, наказания и многовеликого экстаза в поединке тел. Он пошевелил рукой, чтобы обхватить ее затылок, опасаясь, что она сбежит от него. Другая рука лежала у нее на шее, погрузившись в роскошь ее волос. Он прижал свои губы к ее губам и открыл рот, с силой просовывая свой язык к ее языку, отклонив ее голову назад, чтобы удобней было пить ее. Она не сопротивлялась. Она жаждала, чтобы он поглотил ее целиком. Ее рот широко открылся, и она сплелась своим языком с его, и они ударились друг о друга во влажной любовной неге.

Ее руки двинулись к его груди, к его твердому животу. Она протянула руку ниже, и в то же самое время встала на цыпочки, чтобы утонуть во влаге поцелуя. Он был твердым повсюду… его низ живота, бедра, мускулистые руки, плотно окутавшие ее в пелену желания. Она чувствовала его и своими ногами. Буйный, бесстыдный, он стучался и прорывался к ней сквозь пустячную преграду из ткани. Он пил ее рот и излучал жар своего желания по всему ее дрожащему телу. Они сражались в поцелуе, стараясь перейти друг в друга, забраться внутрь тела другого в благословенном единении, которое означало бы конец собственной личности. Они потеряли всякий стыд, обезумели, издавая влажные звуки страсти, отбросив робость, потерялись в необузданном желании, когда слились воедино в этом своем первом объятии. Им не терпелось. Этот контракт должен быть подписан теплой кровью любви. Они должны слиться, и совершить соитие, узнать самые потаенные секреты друг друга, чтобы никогда снова не стать чужими. После любви может наступить ненависть, может быть что угодно, но ее никогда уже не вычеркнешь из жизненного опыта. И этот момент будет жить в них всю жизнь, незабываемый, возможно, даже непрощенный, но отрицать его будет невозможно, как день, и ночь, и красоту святости.

Сквозь окутавший ее туман желания Криста пыталась понять, что же происходит. Кто это сделал? Питер? Ответ был таков: они сделали это. Они двинулись друг другу навстречу, притянутые звездной гравитацией, и когда они спешили навстречу судьбе, сопротивляться, остановиться было невозможно. Их притяжение друг к другу было несокрушимым. Она пылала от страсти, желая лишь одного — утонуть в поте страсти ее мужчины. Он должен был овладеть каждым дюймом ее тела и использовать ее для своего удовольствия, которое будет удваиваться и ее собственным. Восхитительная покорность текла в ее венах. Он мог бы разорвать ее напополам своими руками. Его рот мог терзать ее губы. Он превратился в тело и больше не был рассудком, и она стала мягкой для его твердости, и сухой для его влажности, и сильной в своем томлении о причастии, которое скоро произойдет. Она терлась всем телом об него. Бесстыдная и похотливая, она выражала свою радость стонами, которые заглушались в тюрьме его глотки. Ее руки тянулись к нему, в отчаянии от неумелости своих прикосновений. Ее юбка всползла вверх по бедрам, трение их тел сдвинуло ее. Она была уже помята и раздавлена их соприкосновением. Она прижалась к нему, ее трусики стали влажными вокруг того жара, что кричал о нем, и он в блаженстве ударился о нее, протянув теперь руку вниз, к ее напрягшимся ягодицам, держась за них, направляя ее чресла к той его части, которая нуждалась в ней. Он задрал юбку до талии, а его рот все еще не отпускал ее. Его руки шарили по ее шелковым трусам, изумляясь твердости ее мышц, по гладкой и горячей коже спины, бедер. Пальцы нырнули в шелк и провели по контурам ее зада. Они дошли до начала расщелины, уже липкие от пота страсти Кристы. Он держал ее тугую плоть, пальцы уперлись в ягодицы. Он подвинул ее ближе. Его твердость прижалась к ее трусикам, скользила по влажной ткани, угрожая и обещая такое близкое-преблизкое будущее.

Она больше не в силах была ждать. Она шарила в поисках входа, ее пальцы бешено нащупывали пуговицы. Она просунула пальцы в щель ткани, пролезла внутрь и нашла его, горячий, твердый и огромный в ее руке. Она сомкнула пальцы вокруг него, обхватывая яростную силу, подрагивающую, пульсирующую крепость которой она так жаждала испить. Он застонал среди поцелуя, но не сопротивлялся ей, его глаза закрылись, не мешая сосредоточиться на красоте ее прикосновений. Она высвободила его, и теперь он находился возле ее бедра, кожа к коже, кровь бурлила возле крови. Она протянула к нему другую руку. Теперь одна рука держала его сверху, другая снизу, словно желая навсегда заключить его в клетку, принадлежащую ей одной. Потом она направила его к своему влажному лону. Она мягко потерла им о перед своих трусиков, гася его жар своей влагой, заливая его огонь жидкостью своей страсти. Она набрала воздуха, вдыхая запах своего собственного желания, и оттолкнулась от него верхней частью тела, убирая свои губы от него. Ей хотелось посмотреть на него в этот момент. Он уставился голодным взглядом ей в глаза. Его рот был раскрытым и мокрым от нее. Его дыхание прорывалось сквозь оскаленные зубы. Грудь вздымалась.

Его руки обхватили ее за талию, и она отклонилась назад, подальше от него, прижимаясь к нему бедрами, так что расстояние, разделявшее их сверху, уравновешивалось близостью, соединявшей их внизу. И теперь она двигала его так, как ей хотелось. Она была дирижером оркестра его желания. Она потерла его об ароматную кожу своего бедра, скользкого от страсти. Она заключила его в тюрьму между ляжками, тесно сдавив его. Затем, ослабив свою хватку, она позволила ему свободно скользить лишь для того, чтобы снова взять в плен. Она схватила его за ствол и потерла о свое лоно. Она погрузила его в шелк, пока он не вошел на миллиметры в блестящую сердцевину, отделенный только пленкой трусов от того дома, в который так отчаянно стремился. Он тыкался в нее, стараясь прорвать материал и глубоко войти в теплый уют ее влажного тела. Но она останавливала его, водя вверх, вниз, до тех пор, пока его закипавшая кровь, протестуя, не закричала во все расширявшейся темнице.

Его ноги подрагивали от напряжения, когда он обрушивался на нее. Улыбка желания на его лице успокаивала ее. Скоро этот экстаз закончится, и на смену ему придет еще более утонченное пиршество. Он никогда еще не испытывал такого желания, как сейчас. Ему хотелось увидеть ее тело. Он хотел знать каждый дюйм его, каждую мелочь, обнаружить те восхитительные несовершенства, которые придадут новую реальность ее красоте. Ему хотелось увидеть ее груди, нагие, обнаженные, беззащитные перед его жадным взором. Он хотел дотронуться до сосков этой девушки, подержать их, жаркие и тугие, во рту, чтобы его язык мог любить их, а он бы ощущал, как они набухают от удивления. Ему хотелось прижаться щекой к ее плоскому животу и погрузить язык в сладкую тайку ее пупка. Ему хотелось побывать во всех ее запретных местах, почувствовать себя там дома, пока, наконец, ее тело не будет принадлежать ему так же полно, как принадлежало ей. Время для всего этого настанет потом, позже. В сонном, медленном течении времени они будут открывать друг друга, и любое стремление будет удовлетворяться, когда желание обернется любовью. Но сейчас это было необходимо. Он должен был овладеть ею. Он должен был овладеть ею сейчас, чтобы она криком возвестила о своей капитуляции, когда он вольется в нее и наполнит ее страстью, которая возвестит о рождении нового, молодого дня. Поэтому он двинулся вперед, заставляя ее попятиться назад через комнату. Ее спина уперлась в край стола. Она почувствовала это. Ее глаза расширились. Она призывала его сделать то, что он должен был сделать.

— Да, — пробормотала она. Это была стонущая покорность, согласие на пассивную страсть. Этот мужчина станет ее властелином. И когда они сделают это, она будет принадлежать ему, а он ей. Не было ни времени, ни склонности для более нежной любви. Она хотела его сейчас, немедленно. Пока не станет слишком поздно. Она не хотела постели. Она не хотела нежной музыки, нежных речей и планов на будущее. Она хотела, чтобы ею овладели вот так, стоя, одетой, чтобы ее зад был прижат к столу, на котором он создает свои произведения. Она хотела быть испитой до конца здесь и теперь, завыть от облегчения; и она хотела, чтобы память об этом моменте, когда он войдет в нее, осталась в этой комнате. Позже он не сможет находиться здесь и не думать о ней, выходя, он будет сожалеть, что ее здесь не было. Она оставит отпечатки своей радости на молекулах этой комнаты, и с этого времени его одинокое рабство будет терзаться мыслями о ней. Она протянула руки вниз и зацепилась пальцами за трусики. Она спустила их вниз по дрожащим ногам до колен, освобождая себя для него. Потом она положила обе руки на стол сзади себя, ища поддержки, и стала ждать. Пот выступил на ее бровях и верхней губе. Он струился по рукам и животу. Он сливался в гармонии с соком ее страсти на внутренний стороне ляжек.

Он протянул руку вниз и схватил себя, направив в ее жаждущее отверстие. Он поглядел вниз на ее обнаженные губы любви, на сверкающую розоватость лепестков в устье среди светлых волос. Он направил его к ней. Он заставил его там подождать, в грозном предвкушении такого удовольствия, какого он еще не знал. Все это было слишком хорошо. У него не было права на это. Взять это значило потерять этот момент. И он ждал долгие секунды, упиваясь волшебством. Он был более сосредоточен, чем когда-либо, и все-таки более покорным, когда предвкушал ту радость, которая вот-вот прольется.