— Он нашли сговорчивого врача, чтобы тот привел меня в порядок, и в тот момент, когда я смогла встать на ноги, я ушла. Но ты знаешь, она так никогда и не бросила его. У них маленький, аккуратный домик у Залива, и он держит шестидесятифутовый моторный катер на лебедках. И я догадываюсь, что он до сих пор приторговывает наркотиками, вяжется с уголовниками, порой насилует каких-нибудь детей. Как раз такого сорта мужик, которого любая мать захотела бы назвать своим благоверным.

— А можно ли что-нибудь сделать тебе, нам? Я хочу сказать, что это все-таки Америка. — Хосе попытался облечь в слова свою веру в систему. Когда Арагоны говорили, то слушали все — полисмены, судьи, политики, журналисты. И он никак не мог постичь, что в лесу бедняков крики мучений и боли оставались неуслышанными.

— Это дело прошлое, законченное, однако оно продолжает жить здесь и здесь.

Лайза стукнула себя по лбу и сердцу.

— Здесь это будет жить вечно.

— Почему ты вернулась в Майами?

— Да поэтому. Теперь я персона, персона, которую они захотят знать и захотят, чтобы все знали об этом. Они увидят меня в новостях, и в журналах, и в колонке сплетен, и они услышат, как я здорово разбогатела — больше, чем когда-либо имели они. Вот о чем больше всего печется моя мать. Деньги — ее язык. С ней невозможно говорить больше ни о чем другом. Мне хочется даже стать еще богаче и известней, пока я не превращусь для нее в то, о чем она только и будет думать, пока ее сон не наполнится кошмаром обо мне. И все эти миллионы проскользнут мимо ее пальцев. Вот чего я хочу. Я чувствую себя лучше, думая об этом.

Но даже говоря это, Лайза знала, что этого ей недостаточно. Озвучивание замысла каким-то образом подчеркнуло неадекватность возмездия. Богатая жизнь — разве это месть? Только для тех, у кого слишком много здравого смысла и слишком мало храбрости. Эта мысль настигла ее совершенно внезапно. Дрожь возбуждения заколотилась у нее внутри, и она схватилась за стол, испытывая благоговение к себе и своему озарению.

— Мы можем выпить еще шампанского? — спросила она.

Это был абсолютно неожиданный голос страстной женщины, восставшей, подобно фениксу, из пламени горького гнева.

Они заказали еду, которую уже никому из них не хотелось есть, и Лайза стала снова Лайзой Родригес. Она рассказывала о работе моделей в тех местах, которые Хосе мечтал посетить, роняла имена девушек, являвшихся ему в его снах. Нью-Йорк и Париж, Лондон и Милан… она парила в мире, которым он восхищался, в облаке сексуальной изощренности, околдовывая его мучительной реальностью ее иллюзий.

У нее появилась цель, и она стремилась к ее достижению с тупым упорством. Ей нужно было за время ланча заарканить Хосе так, как с ним до этого прежде не бывало. Медленно, но верно она подводила под него крючок. Ее рука протянулась под столом, чтобы дотронуться до его руки. Ее пальцы играли с его, пока жар возбуждения не распространился на все его тело. Она смеялась его шуткам и мягко поддразнивала. Едва он оказывался на грани неуверенности, она подбадривала его. Бич ее решительности щелкал в воздухе возле него. Ее железная уздечка уже попала в его неприученный к подобному рот. Она вела его вперед и вытаскивала из застенчивости, пока он не заговорил с таким блеском, о возможности которого даже и не подозревал за собой. Все время свет любви горел в его глазах, как этого и требовалось, и Лайза Родригес подкрадывалась все ближе к своей цели. Она нагнулась через стол к нему, пока он не почувствовал на своем лице аромат ее дыхания. И тогда она стала нашептывать ему в ухо сладкие секреты, близко придвинувшись к нему, и он закрутился, как червяк, и потерял контроль за своими фразами, плавая в горячем растворе страсти и желания.

Шампанское ударило ему в голову, ослабив винтики реальности, а в ней оно испарялось, делая ее решимость еще тверже.

Он казался смущенным, однако силился что-то сказать. Она кивнула ему, подбадривая.

— Лайза… Я не знаю тебя достаточно хорошо, но… но…

Ее нога нашла род столом его ногу. Она толкнула его. Он с благодарностью толкнул ее в ответ.

— …но я люблю тебя.

Она мягко засмеялась, и обещание засветилось в ее знойных глазах. Ее нога сильнее толкнула его. Ну вот он и сделал дело. Сказал Лайзе Родригес, что любит ее, и ее нога все еще пылала жаром рядом с его. Он растворился в значительности момента. Ресторан уплыл куда-то прочь. Они были только вдвоем, замкнутые в настоящее, но мечтающие о будущем, и жизнь Хосе воспарила на крыльях ангелов. Сквозь дымку святости в церкви взывал официант.

— Могу я вам еще чем-то быть полезен? Может, принести десерт?

Она подняла глаза на помеху и сладко улыбнулась.

— Мы больше ничего не хотим. Пожалуйста, оставьте нас в покое ненадолго.

Драгоценный момент завис на грани исчезновения, однако Лайза не собиралась упускать его так просто. Она наклонилась через стол, пока ее лицо не оказалось лишь в паре дюймов от него, и проделала это еще более красиво и грациозно, чем делала когда-либо до этого.

— Ты все еще голоден, — прошептала она.

— Я? — пролепетал он.

— Съешь меня, — сказала она.

— Что?!

— Сделай это сейчас. Здесь. Сделай это прямо здесь.

Шок и восхищение столкнулись на его лице. Он улыбнулся, чтобы скрыть свое смущение. Его щеки запылали. Он не знал, что делать. Ему нужно было показать. Нужно было подсказать.

Голос Лайзы скомандовал.

— Сделай вид, что мы что-то уронили. Скатерть закроет тебя. Быстрей.

Он подождал. Огляделся по сторонам. Поглядел вниз. Его грудь вздымалась. Лайза увидела капельки пота на его верхней губе.

— Делай, что я говорю!

Ее приказ вонзился в ту часть его, где желание пересиливало здравый смысл. Он исчез. И там, под столом, Хосе уже был готов подчиниться ей.

Лайза с дрожью издала вздох удовлетворения. Она оглянулась. Колонна частично закрывала столик от остального зала. Остальные посетители поглощены разговорами. Никто ничего не заметил.

Она опустила руку под стол и нашла его голову. Направила его к себе, рука твердо держала его за затылок, и она немного подвинулась вперед, чтобы принять его. Ее микроюбка скользнула вверх по бедрам, и Лайза чуть сползла вниз со стула, колени плотно сомкнулись.

— Сними мои трусы, — прошептала она.

Она почувствовала его дрожащие пальцы. Левой рукой она оперлась на сиденье стула, приподнявшись от сиденья на пару дюймов. Он потянулся к трусикам бикини, его движения казались боязливыми, но жадными, пока пальцы справлялись с эластичной тканью. Она извивалась под его прикосновениями, и возбуждение искрилось в ней. Ее губы пересохли. Сердце колотилось в груди. Все вокруг притаилось в засаде, неся опасность унижения, смертельное смущение от разоблачения. Однако посетители продолжали свой ланч, равнодушные к той страсти, что громоздилась рядом с ними.

Он стянул их вниз, через бедра, колени, голени. Она выскользнула из туфель. Трусики были сняты. Он провел руками вдоль внутренней стороны ее ляжек, раздвигая их, и она распахнула свои ноги перед ним, откинувшись назад на стуле и выставляя вперед свое лоно.

— Оооооо! — нежно простонала она, когда его руки тронули ее кожу, и улыбнулась в предвкушении грядущего наслаждения. Она закрыла глаза. Под белизной скатерти она могла чувствовать, как накапливается исходивший от него жар. Она была вся влажной от желания, мокрой и бесстыдной, когда нежилась в красоте этих минут.

Его губы были близко, возле ее лона. Она чувствовала его дыханье, нервное и жаркое, рядом с ее жаром. Он прижался к ней лицом, скользнув щеками по внутренней стороне ее ляжек. Она сдвинула их, зажав его голову. Она крепко стиснула их, ощущая колючесть его мужественной кожи на нежной мягкости своей. И теперь, попав в бархатную ловушку, он коснулся ее языком, и Лайза содрогнулась от восторга. Сначала он был нежен, отыскивая себе дорогу в ее влажное лоно, пока его язык разведывал ее. Он ласкал ее любовно, благоговейно, ощущая экстраординарную их интимность, обостренную ощущением опасности. Однако его страсть была слишком сильной для осмотрительной любви, а нетерпение Лайзы слишком велико. Обхватив его голову, ее ляжки поймали его в темницу. И теперь она протянула обе руки под стол и сжала их у него на затылке. Он был ее пленником. Отступать было некуда. Она владела им. Он существовал ради ее удовольствия.

— Люби меня своим ртом, — промурлыкала она.

Она почувствовала, как его язык скрылся в ее глубине. Словно кинжал пронзал он ее, длинный и жесткий, дотягиваясь до ее сердцевины и приводя ее разум в исступление. Его голова билась о нее, его усилиями и усилиями с ее стороны, и она прижимала свои ляжки к его лицу, чтобы увеличить фрикцию. Ресторан по-прежнему окружал их, однако лица присутствующих превратились в расплывчатые пятна от интенсивности ее желания. Она отбросила назад голову, и рот ее открылся, а дыхание трепетало в гортани. Его губы сомкнулись вокруг ее губ, бесстыдно отпивая от ее желания. Его язык пробовал ее, облизывая длинными мазками от скользких глубин до крошечного кончика ее источника наслаждения. Он медлил там, на узелке любви, отпуская и прижимая тот треугольник, источающий радость, и она стонами выражала свое восхищение, в то время как ее руки все крепче обхватывали его затылок. Он утонул в ней. Она была источником у его лица, его губ, гладким и влажным, и он старался не захлебнуться в потоке ее сладострастия. Он попытался отодвинуть лицо назад, чтобы сделать вдох, и ее руки разжались на крошечный момент, перед тем как снова напрячься и заставить его войти в нее еще раз. Ее ноги были широко раскинуты, зад держался лишь на краешке стула, все ее тело радовалось ему.

А потом она ощутила восхитительную пульсацию в глубине ее живота. Он почувствовал волнение ее трепещущих любовных губ. Ритм ударов его языка участился, ведя ее к той цели, которой жаждали они оба. Она теперь галопировала, положив ноги ему на плечи, когда сам он самозабвенно утонул между ними. Он старался удержаться на ее гладких склонах, а она боролась, чтобы скакать на нем, седло ее было накрепко прикреплено к нему в скачке, в жидкой неге.