– Борис Тягунов ушел?

– Да. Потом ушел я. На улице еще огляделся, на всякий случай – нет ли его поблизости. Знаешь, хоть и выглядел он спокойным, но было в нем нечто такое… Так бывает спокойно перед грозой. Не то чтобы я боялся за Сеню, но… К счастью, улица была уже пуста, – Урманов помолчал немного, потом добавил: – Я так думаю, Тягунов Сеньку по-прежнему ненавидел, но выяснять отношения ему, как всегда, было лень… Словом, гроза прошла стороной.

«Официантка видела только Урманова, – лихорадочно размышляла Маруся. – То, что Сеня говорил с кем-то еще, она не заметила. Наверное, разговор был действительно коротким и… И тихим. Если бы случился какой-то скандал, персонал наверняка бы это заметил. Господи, самые страшные вещи говорятся всегда тихим голосом! И зачем Сене понадобилось его дразнить?! – с отчаянием подумала Маруся. – Это Тягунов убил Сеню – тот опять ранил его в самое уязвимое место! Дождался его, пошел следом. И сбросил с моста… Разумеется, Лёня его не заметил – Тягунов не дурак, лишних свидетелей не хотел! Затаился где-то поблизости, дождался Арсения… Если бы тогда следствие во всем разобралось, если бы нашли Лёню и поговорили с ним, стало бы очевидно, что Сеню убили…»

– Вот так закончилась эта история, – печально вздохнул Урманов. – Но ты-то в ней как замешана?

Маруся сжала пальцы. Потом сказала:

– Я была той самой девушкой, которая в тот вечер звонила Арсению Бережному.

– Ты? Вот дела… – растерялся Урманов. – Так чего же ты сразу не сказала?

Маруся пожала плечами.

– Бог ты мой, как тесен мир! А я никак в толк не возьму, чего ты про все это спрашиваешь… Послушай, а что все-таки случилось с Сеней? – осторожно спросил он.

– Он погиб в тот же вечер. Я теперь, после твоего рассказа, уверена, что это Тягунов убил его. Детские обиды не проходят со временем, о них помнят всегда. Возможно, если бы в тот вечер Сеня промолчал, ничего бы и не случилось. Но он ужалил Тягунова в то же самое место… Они оба были безжалостны друг к другу.

– Вот это да…

Маруся хотела еще сказать Урманову, что сначала подозревала в этом его, и даже хотела отомстить, но потом решила не говорить ничего. Это была слишком тяжелая, слишком страшная правда. «Может быть, когда-нибудь потом…»

– После Сени мне никто не нужен был. Поэтому… поэтому у нас с тобой ничего не получилось, – сказала Маруся, глядя Урманову в глаза.

– Ты… ты до сих пор любишь только его, Сеню? – напряженно спросил тот. – Я тебе по-прежнему не нужен?

Маруся взяла его руку, с трудом улыбнулась.

– Завтра пойдем в милицию, заявим на Тягунова, – сказал Урманов. – Похоже, это действительно он убил Сеню! Но как все странно… Странно, что мы с тобой встретились, что заговорили сейчас об этом… Наверное, это судьба, рок. Две наши истории соединились в одну. Все тайное неизбежно становится явным. Преступник будет наказан! Помнишь про Ивиковых журавлей? – возбужденно спросил он.

– Каких еще журавлей? – удивилась Маруся.

– Ну, есть у Шиллера такая баллада – «Ивиковы журавли». Я в институте учил немецкий, мы ее переводили. Был такой человек, Ивиком его звали. Поэт. Древнегреческий. Однажды в лесу на Ивика напали разбойники, когда тот шел в город на поэтическое состязание. Разбойники убили его, за что – уж не помню… Но перед смертью он, лежа на земле и глядя в небо на пролетающую стаю журавлей, успел произнести: «Вы, журавли под небесами, я вас в свидетели зову! Да грянет привлеченный вами Зевесов гром на их главу…» Разбойники засмеялись – ну как же, помогут ему эти птички!.. Скоро город был потрясен жестоким убийством Ивика – его все любили. И вот на том самом празднике, куда торопился поэт, собралась толпа народу. Внезапно над головами людей пролетели журавли. Один разбойник прошептал на ушко другому: «Помнишь Ивиковых журавлей?» Но эти слова услышал старый друг Ивика. «Какие журавли? О чем говорят эти люди?» – подумал он. И затеял следствие, на котором открылась вся правда. Разбойников судили, и они получили по заслугам. Хотя, казалось бы, уже никогда не узнать правды…

Маруся почувствовала, что слезы текут по ее щекам. Ей было больно, но вместе с тем она испытывала странное облегчение. И радость – от того, что не стала судить Урманова. Тем более что он и вовсе ни в чем не виноват.

Урманов подсел к ней ближе, обнял за плечи.

– Я хороший, – произнес он жалобно и как-то совсем по-детски. – Почему ты меня не любишь, а? Моя Марусечка…

Тут уж она не выдержала и заревела от души.

– Тс-с, тихо, Егора разбудишь… – Урманов прижал ее к себе еще сильнее.

– Я… я тебя люблю, – с трудом пробормотала Маруся. – Но… но как жить дальше?

– Как? Вместе. Ты, я и Егор… А Тягунова в тюрьму упечем! – сурово добавил он.

– Ты нас не бросишь?

– С ума сошла, дурочка! – рассердился он, но как-то совсем необидно. – Зачем мне вас бросать? Я, между прочим, нормальный человек и способен испытывать чувства – не Тягунов какой-то там…

– Как ты сказал? – пробормотала Маруся, подставляя лицо под поцелуи Урманова. – «Вы, журавли под небесами, я вас в свидетели зову…»

«А ведь правда я люблю его. Я самой себе боялась в этом признаться… Люблю и ревную. Я теперь его никому не отдам!»

– Это не я сказал, а Шиллер.

– Да какая разница! Погоди, а что ты мне хотел показать? – вспомнила она.

– Я? – Урманов отвел от ее лица волосы, еще раз поцеловал. – Не помню… А, вспомнил – я хотел тебе наш семейный альбом показать.

– Так покажи!

Урманов вышел, вернулся с огромным фолиантом.

– Вот пожалуйста… – перевернул он первую страницу. – Сначала идут бабушки с дедушками, потом папа с мамой. Их никого уже нет, но тем не менее я все равно не собираюсь их забывать…

Он углубился в рассказ о своей родне. Маруся внимательно слушала его. Перед ней мелькала череда незнакомых лиц, которые имели непосредственное отношение к Егору. Это были те, кто шел перед ним, и в нем была частичка их крови…

– Я. Мне тут месяц. Снова я… Это я у отца на руках…

– Ты? – засмеялась Маруся. – Вот уж не думала, что у тебя были такие щеки!

– Да ты посмотри: я в детстве – вылитый Егор!

Из альбома скользнула на пол фотография. Урманов наклонился, поднял ее.

– А вот и Даша Рябинина, – тихо произнес он. – За год до того новогоднего бала.

– Даша? – вздрогнула Маруся. Взяла из рук Урманова глянцевый квадратик бумаги, вгляделась… Прозрачные зеленовато-серые глаза, рыжевато-золотистые волосы, улыбка – рассеянная, безвольная, нежная… Маруся словно смотрелась в зеркало.

– Ты чего?

– Господи, Лёня, она же на меня похожа!

– Где? – нахмурился Урманов. – Ну да, что-то есть, но очень отдаленное… Общий тип лица, что ли? Хотя, если честно, ты гораздо красивее.

Маруся вскочила, подошла к зеркалу. «Нет, мы с ней определенно похожи… – она повертела головой. – И дело даже не в том, что у нас глаза одинакового цвета, и волосы… А в чем-то другом, неуловимом! В выражении лица, в улыбке?.. Кажется, Сеня говорил, что я чем-то напоминаю Дашу… Бедная девочка. Борис Тягунов – вот кто отнял у нее радость жизни!»

Маруся ненавидела Тягунова, но, как ни странно, ей больше не хотелось мстить. «В самом деле, пойдем с Лёней в милицию, расскажем, как было дело…» Она снова повертела головой перед зеркалом.

«Может быть, Сеня, да и Лёня, полюбили меня именно за то, что я так напоминала их первую любовь?..»

Она снова села рядом с Урмановым, положила ему голову на плечо.

– Лёня…

– Да?

– У тебя есть фото Тягунова? Я хочу посмотреть на него.

– Вот уж… – неодобрительно фыркнул Урманов. – Ну ладно, сейчас.

Перелистал несколько страниц. Перед Марусей оказался тот самый общий снимок десятого «А», который она когда-то показывала официантке.

– Вот выпускной класс… А, тут его нет, впрочем, как и Даши. Даша постеснялась фотографироваться из-за ожогов на лице (хотя, если честно, они были практически незаметны), а Тягунов просто пропустил это мероприятие. Но где-то он у меня есть, подожди секунду… – он перелистнул еще несколько страниц. – Вот, это в девятом. Это он, – указал пальцем на небольшой квадратик с подписью – «Борис Тягунов».

Маруся вгляделась, и мурашки побежали у нее по спине. Этого человека она уже видела… Правда, он был намного старше, но не узнать его было нельзя!

Крупное лицо, тяжелый подбородок, немного сонный и тоскливый взгляд… Лицо жертвы и палача – одновременно. Такие лица никогда не забываются! Ершик коротко стриженных волос, крупные передние зубы видны в полуоткрытом рту… Самый настоящий Бобр! Они встречались три раза. Один раз – в Турции, перед тем как Маруся познакомилась с Арсением, второй раз – в Москве, перед тем как Арсений погиб, и в третий – перед тем как родился Егорка… Четвертого раза уже не будет никогда.

Борис Тягунов принял свою смерть именно там, где он убил Сеню, на Крымском мосту. «Вы, журавли под небесами, я вас в свидетели зову…»

Бориса Тягунова уже судили, приговорили и привели приговор в исполнение.

– Что с тобой? – перепугался Урманов.

– Это он.

– Кто?

Маруся перевела дыхание. Потом начала:

– Ты веришь в совпадения? Веришь в то, что хаос, который называется жизнью, подчинен строгим правилам? Можно сколько угодно смеяться над прописными истинами, но тем не менее их еще никто не отменял… Это случилось очень давно. Очень давно, – она на несколько секунд задумалась. – Мне было тогда двадцать восемь лет. Мы с моей подругой Людмилой отправились в Турцию для работы аниматорами. И вот в один прекрасный (в кавычках) день меня схватил за руку какой-то мужчина. Он страшно скучал, он был одинок… – И Маруся от начала и до конца, очень подробно, поведала Урманову обо всех этих встречах. И о том, как видела смерть Тягунова своими глазами.

– Мистика! – в конце ее рассказа ахнул Урманов. – Неужели такое возможно?

– Нет, это не мистика. Это… Это те самые Ивиковы журавли, о которых ты мне рассказал недавно. То, что еще называется – справедливостью.