– Нет, спасибо. Во мне и так ничего не держится!

Виталик помолчал.

– Скоро?

– Что – скоро?

– Ребенок, говорю, скоро родится?

– Наверное, в мае.

– Ого! А кого ждешь – девочку, мальчика? – подумав, вежливо поинтересовался Виталик.

– Я не знаю. И даже загадывать не хочу, – Маруся села на подоконник, распахнула форточку пошире, но, как ни странно, никакой отрицательной реакции после вдыхания Виталикового супа не последовало. Может, и в самом деле попробовать? Ох, недаром же говорят, что у беременных извращается вкус… Она достала из кармана яблоко.

Виталик сел напротив на табурет, сложив на коленях полные, безвольные руки, напоминающие женские.

– А вдруг он против будет?

– Кто?

– Твой ребенок. Скажет потом – «мама, зачем родила?..» – Виталик с треском почесал свое пивное пузо. «Наверное, и у меня такой же живот будет, – машинально подумала Маруся. – Месяце на шестом, седьмом…»

– Интересно, а почему он так должен сказать?

– Ну как… Я ж тебе объяснял: всякое рождение означает грядущую смерть. Жизнь конечна, и, по моему мнению, вообще не стоит рождаться… – вздохнул Виталик.

– Ну тебя! – сердито махнула на него рукой Маруся. – Я об этом даже не думаю.

– Напрасно… Человек – самое несчастное существо на земле, поскольку знает о конечности своего существования. Курица знает? Нет. Жираф знает? Нет. А человек знает! И это знание отравляет ему всю жизнь, каждый его шаг, ибо смерть может прийти в любой момент. Смерть – это как тень, она вечно преследует нас!

– Виталик, какая-то мортальная у тебя философия… – сморщилась Маруся. – Ты не на кладбище, случайно, работаешь?

– Нет, ты же знаешь, – вздохнул тот. – А вообще, я знаешь, кто по профессии? Я столяр. Столяр-краснодеревщик. Училище специальное закончил…

– Замечательная профессия! Почему же ты в сторожа пошел? – удивилась Маруся. В самом деле, она ничего не знала о прошлом Виталика, поскольку жила рядом с соседями только последние лет двенадцать. Когда она училась в институте, мать решила разъехаться, и их двухкомнатную поменяли на однокомнатную квартиру и комнату в коммуналке – именно в ней существовала теперь Маруся.

– А-а… Какой смысл корячиться? – Виталик уныло отмахнулся. – Так проще. Ты не думай, что я против твоего ребенка, нет! Я действительно с чисто философской точки зрения рассуждаю… Вот, например, мои руки, – он поднял их перед собой и повертел ими перед глазами, точно в первый раз видел. – Когда я думаю о том, что они сгниют до костей, а потом и кости истлеют, на меня такая тоска нападает! А ведь это будет, будет, обязательно будет – я буду лежать на прозекторском столе, располосованный от паха до подбородка, потом меня втиснут в гроб, потом закопают в землю – и там, скрытое от посторонних глаз, будет происходить мое тление. Будет! Со всеми нами это будет, и никто, никто не в силах отменить этой чудовищной правды! А ведь мы живем так, как будто смерти нет, как будто…

– Виталик! Перестань! – не выдержав, сердито завизжала Маруся и кинула в него яблоком. Но не попала – с глухим бульканьем то ухнуло в кастрюлю с гороховым супом – только медленные круги поплыли по поверхности. – Ой, прости…

Виталик глубоко задумался, держа в руке поварешку, видимо, на тему – доставать яблоко или нет? Потом, пожав плечами, принялся меланхолично помешивать суп.

– Для навару… – пробормотал он. – Да, а ты знаешь, какая со мной сегодня произошла история? Я ведь Алевтининого жениха нашел!

– Какого жениха?

– Да того самого – ее Модеста разлюбезного! – хмыкнул Виталик.

– Того самого? – недоверчиво спросила Маруся.

– Ага! Имечко-то у него такое, редкое… Словом, дело было так. Я после ночной шел через сквер – ну, тот, что за мостом. Обычно я другой дорогой хожу, а тут решил прогуляться, воздухом немного подышать. Час довольно ранний, другие люди только-только к метро спешат. А там, по скверу, дедок ходит. То есть не ходит, а гуляет, вместе с собачкой… – почесывая лысеющий затылок, принялся обстоятельно рассказывать Виталик. – А собачка такого вида жалостного, что прямо плакать хочется! Типа – болонка… Да вот такого она вида, точь-в-точь! – Он достал завалившуюся между столом и плинтусом синтетическую мочалку, длинную и лохматую, в подозрительных пятнах – когда-то, очень давно, она была белой, и сунул ее под нос Марусе.

– Ты не про собаку, ты про жениха! – нетерпеливо взмолилась она.

– Нет, я люблю с прологом и эпилогом – лучше не перебивай, а то собьюсь… – Виталик зачерпнул поварешкой суп, вдумчиво отхлебнул. – Соли вроде не хватает? Или чего-то такого, пикантного… – Он открыл холодильник, когда-то тоже бывший белым, а теперь сравнявшийся цветом с мочалкой, и достал из него миску с квашеной капустой. Понюхал, задумался, потом бросил верхний слой в мусорное ведро, а нижний щедро сыпанул в кастрюлю. Сероводородный запах усилился, приобрел новые, не менее выразительные оттенки. – Так вот, о чем это я? А, вспомнил… Вижу я, значит, дедка с собачкой. Ну, ходят они себе и ходят, дедок палочкой в асфальт стучит, собачка свои дела делает… – Виталик, видимо, вспомнив что-то, неожиданно засмеялся высоким, бабьим голосом. – Я, Маруся, даже не понял, где у этой псины голова, а где что… – он снова повертел перед Марусей мочалкой. – Вот такая она была, один в один, честное слово!

– Виталик, ты издеваешься!

– Все-все-все… Продолжаем разговор. И вдруг – морда такая мерзкая, вся в складках, прямо только что из лепрозория… И на болонку! И вот такими зубищами прямо в глотку ей или чего там у нее было…

– Боже! – испугалась Маруся. – Какой-то человек покусал несчастную болонку?.. Сумасшедший?

– Да нет же! Какой человек, почему человек?.. Я же говорю – морда вся в складках. Тоже псина, но только раза в три больше! Болонка – визжать, дедок эту морду складчатую своей палочкой отогнать пытается, шум, гам… Ну, я тогда мутанта пинком под зад, болонку у него прямо из зубов выхватываю, тут хозяин мутанта, и на меня, а дедок уже палкой хозяина, тут милиция, хотели меня забрать, а дедок вступился, меня не взяли, взяли того собаковода с его мутантом. Повели. Смотрю – вроде хозяин взятку ментам дает… Сует им чего-то прямо в руки. Ну не семечками же он их угощал, да?!

Маруся обреченно дожидалась, когда же очередь наконец дойдет до жениха Алевтины Климовны.

– Так вот, менты вроде как подобрели, один из них даже мутанта по башке его складчатой потрепал, а тот возьми – и тяп его за руку! Как только всю руку вместе со взяткой не откусил, честное слово. Ну, шум, гам… Короче, мужика запихнули в «воронок», собаку его – туда же, мигалку включили, сирену… Умчались. Я так думаю, срок дадут…

– Не дадут. Сейчас все собак любят.

Виталик задумался, вздохнул:

– Вообще, да… Иногда кажется, что вместо бога люди теперь в собак верят. А сказано же – не сотвори себе кумира..

– Виталик, когда же про жениха?! – застонала Маруся.

– А, пардон. Так вот этот дедок и был тем самым Модестом. Он мне ручку пожал и представился – Модест Павлович. А я как имя его услышал, сразу про Климовну нашу вспомнил.

– Да-да, точно! – оживилась Маруся. – Именно Модест Павлович! А фамилию у него спросил?

– Фокин.

– Он! – схватилась за голову Маруся.

– Ну, я все-таки решил окончательно убедиться, что это тот самый жених, – важно продолжил Виталик. – И спрашиваю дедка: «А не были ли вы знакомы лет тридцать назад, любезный, с некой Алевтиной Климовной?» Дедок глаза вытаращил и завопил: «Был! Очень даже был! Скажите мне, молодой человек, немедленно, где я могу найти вышеозначенную особу? Жива она или мертва?»

– А ты?

– Ну, я и сказал – жива и здорова, – пожал Виталик круглыми плечами и посмотрел на настенные часы в виде скворечника. – Сегодня он придет, к семи вечера.

– Сюда придет Алевтинин жених? А ты саму Алевтину-то предупредил? – встревожилась Маруся.

– Нет, конечно! – искренне удивился Виталик. – Я решил – пусть ей сюрприз будет.

– Господи, Виталик, она же его ненавидит!

– Ха-ха, ты думаешь, я совсем ничего не соображаю? Ты думаешь, я просто так старикана этого к нам пригласил?.. Я ж не с бухты-барахты это сделал, а после того, как обстоятельно с ним побеседовал! И знаешь, что выяснилось – не бросал он вовсе нашу Алевтину.

– Как?

– А вот так. Этот Фокин мне поведал, что тогда, тридцать лет назад, с ним в командировке случилась производственная травма, он ногу себе сломал, потому и не смог на собственную свадьбу приехать. А начальник его – дурак, нет чтоб Алевтине все по телефону толком объяснить, понес какую-то чепуху. Естественно, она решила, что жених ее бросил! Когда Фокин в Москву прибыл, Алевтина уже уехала. По старому адресу уже другие люди жили, никто ничего не знал. Ну, тут уже сам Фокин на невесту обиделся – как это так, не смогла его дождаться, не выяснив ничего! Да еще сестра Алевтинина ему много чего лишнего наговорила – «она, дескать, умерла для вас!»

– Как нелепо все…

– И не говори! – Виталик попробовал поварешкой свое варево. – А ничего супец получается… Так вот, Фокин обиделся на нашу Алевтину и с горя женился на ком-то еще. Потом дети пошли, внуки… Короче, последние лет десять он вдовец и все время Алевтину вспоминает. Типа – он не прав и надо было все-таки разыскать ее тогда, не прошла она со временем, любовь-морковь эта… Как ты думаешь, Маруся, получится у них сейчас что-то?

– Не знаю… А вдруг с Алевтиной удар случится, когда без всякого предупреждения сюда явится этот самый Фокин?

– Какой удар, ты что? У нее давление, как у космонавта, а сердце – как у девочки двадцатилетней, она сама сто раз хвасталась! – покачал Виталик головой.

– Все равно надо ее подготовить.

– А как же сюрприз? – расстроился Виталик. – Такие вещи, между прочим, на всю страну транслируются: жених нашел невесту, которую потерял тридцать лет назад! Или еще я видел по телевизору сюжет – брат нашел сестру, с которой не виделся пятьдесят лет. Или – как один мужик, сирота, воспитывавшийся в детдоме, узнал, что он наследный эфиопский принц! И родственников там у него, в Эфиопии, человек пятьдесят, не меньше. Вот счастье-то было!