Нора Хесс - Магия страсти

– Ты очень хороший парень, Ленни Крэнсон, – сказала она с улыбкой.

Парень удовлетворенно рассмеялся, и, войдя в свой дом, они заперли за собой дверь.

Чанс Доусен, направляясь на лесопилку, задержался ненароком у высоких елей, надеясь увидеть, как Фэнси будет выходить из танцевального зала. Он проклинал себя, что вел себя, словно зеленый юнец, который не решается приблизиться к понравившейся девушке из-за боязни получить отказ.

В свои тридцать лет он мог похвастаться, что знал много женщин, но ни к одной из них он еще не испытывал подобных чувств. Впрочем, Чанс был не единственным в поселке, кому приглянулась эта девушка. Добрая половина всех его лесорубов кружили вокруг нее, словно пчелы возле меда. Каждый раз, когда Доусен видел, как кто-то из мужчин танцует с нею, ему хотелось наброситься на соперника с кулаками, не желая допустить, чтобы другие испытывали такое же волнение, как и он сам, когда танцевал с Фэнси. Правда, танцевал только раз. Ее тело было таким мягким и податливым, и так льнуло к нему, Чансу. И веяло от нее такой свежестью и чистотой, а от волос ее исходил едва уловимый запах розовых духов. В отличие от других девушек, которые пользовались дешевыми духами и поливали себя ими слишком обильно, чтобы подавить запах немытого тела.

Теперь-то Доусен понял, что ему не следовало так спешить с откровенным предложением. Нужно было дать ей время узнать его, и вполне вероятно, что уже сейчас она была бы в его постели. Но его торопливость объяснялась тем, что он опасался, как бы не опередили его другие мужчины. Слишком многим она нравилась.

Наконец, его долгое ожидание было вознаграждено: на пороге танцевального зала появилась Фэнси. На миг она задержалась в дверях, и тогда Чанс решился подойти к ней, чтобы извиниться за свое глупое поведение во время их первой встречи и попросить у нее разрешения начать их знакомство заново. Как только она вышла на улицу, он направился к ней, но внезапно остановился, и презрительная ухмылка исказила его лицо. Из тени вышел какой-то мужчина и поспешил навстречу девушке. От Чанса до них было довольно большое расстояние, чтобы расслышать о чем они говорили, но зато было отлично видно, как встречавший обнял Фэнси за плечи.

Доусен невольно выругался, увидев это:

– Итак, она не хочет зависеть ни от одного мужчины, не так ли?!

«Но уж от этого-то типа она точно зависит! И кто он такой? – спрашивал себя Чанс, глядя, как эта пара отправилась восвояси в обнимочку. – Где он работает? Он явно не из числа здешних лесорубов, а ближайший лесной поселок находится почти в двадцати милях отсюда!»

Но вдруг ему в голову пришла нелепая мысль, заставившая выругаться еще раз: а что, если этот тип вообще нигде не работает? Нет. Неужели эта тоненькая нежная девушка содержит этого бугая? Но ведь существуют же женщины, которые так сильно влюблены в своих мужчин, что готовы даже на такое!

Его руки невольно сжались в кулаки. Чанс понял, что пара, за которой он наблюдал, направилась к дому Фэнси. Она склонила голову на плечо своему спутнику, а тот смотрел на нее сверху вниз. Они разговаривали о чем-то и улыбались друг другу. Перед тем, как войти в дом, мужчина рассмеялся, запрокинув голову. Наверное, Фэнси сказала ему что-то приятное. Доусен так хотел в этот момент поколотить этого типа, а ее готов был придушить.

Через час после возвращения из танцзала Фэнси уже лежала в постели. Плотно поев и омыв ноги, которые теперь уже меньше болели, она блаженно прислушивалась к далекому пению пилы, доносившемуся с пилорамы. Эти звуки ей были знакомы с детства, и по всему были любимы ею.

Скучает ли Мэри по жизни в поселке лесорубов? Интересно, почему она не приехала на похороны отца?

Незаметно веки девушки отяжелели и сами собой закрылись. И вскоре, убаюканная тихим пением Ленни, который убирал кухню и мурлыкал песню «Мой дом родной в Кентукки», она погрузилась в сон.

Утро выдалось прохладным и ясным. Холодный ветер продувал куртку Чанса, стоявшего на берегу и смотревшего на затор из бревен, который образовался на реке. Разбивать такие заторы было занятием непростым и довольно опасным. Как раз при подобных обстоятельствах в 1853 году и погиб его отец.

Похоронив своего отца, горячо любимого и бесконечно уважаемого, рядом с его второй женой, умершей двумя годами раньше от пневмонии, Чанс пожил еще год в округе Плейсер, а затем покинул те места.

В день, похожий на сегодняшний, он погрузил в лодку провизию на несколько недель и отправился вверх по реке, подыскивая подходящее место для стоянки лесорубов. Через неделю нашел хорошее местечко и отправился за своими работниками.

В начале 1800-х лесорубы, подобно скотоводам, мало придавали значения тому обстоятельству, что земля может кому-то принадлежать. Тем более земля, на которой росли огромные ели и сосны. В те суровые времена считалось, что земля принадлежит тому, кто первым занял ее, не говоря уже о лесе.

До зимы оставалось совсем недолго, когда Чанс прибыл в облюбованные места с четырьмя работниками. Они сразу принялись за постройку надежного укрытия для всех остальных работяг, которые должны были прибыть сюда попозже: рубильщиков, обдирщиков, пильщиков, возниц. Потребовалась неделя, чтобы возвести длинный барак. И хотя это здание выглядело довольно неказистым, но зато отличалось прочностью, так как бревна были плотно подогнаны друг к другу, и крыша не протекала.

В центре барака рабочие соорудили огромную печь, чтобы помещение обогревалось равномерно но всех направлениях. Над печью в крыше сделали грубу для выхода дыма. Вдоль стен располагались нары. В конце длинной комнаты были установлены три грубо сколоченных стола, соединенные вместе, и возле них стояли скамейки. В другом углу комнаты положили точильный камень, где пильщики и рубилыцики могли поточить свои топоры и пилы. Напротив точильного колеса поставили бочку с водой, из которой лесорубы черпали воду для умывания.

В тот день, когда было закончено строительство первого жилища, по реке Пьюджет-Саунд прибыла шхуна, которая доставила тяжелое оборудование для лесопилки, а также вместе с гигантской пилой на берег выгрузились мулы, быки и любимый жеребец Чанса. Кто-то благоразумный привез также и корову. Большинство работников были женаты и имели детей, так что матери могли порадоваться молоку для своих детишек.

Топоры застучали с удвоенной энергией, а упряжки быков подтаскивали к лесопилке огромные деревья. Бревна быстро распиливали на доски. Благо, что ели и сосны были такими огромными, что из одного дерева можно было построить небольшой четырехкомнатный дом.

Затем возвели столовую, которая по размерам не уступала спальному бараку. Там находилась кухня с огромной печью-плитой и комната для повара. На кухне, кроме печи, располагался большой кухонный стол и полки для тарелок, чашек, ложек и вилок. Вся кухонная посуда висела на стене над печью.

Следующим построили дом для Чанса. Это был самый большой дом среди всех остальных домов, возведенных для семейных лесорубов. В этом здании также располагалась и контора, куда лесорубы приходили с разными спорными вопросами и жалобами, которых всегда было предостаточно, и здесь же получали зарплату в конце каждого месяца.

Но прежде чем приступить к строительству отдельных домов для семейных людей, было возведено еще одно большое здание – владение Большой Мирты, давнишнего друга Чанса. В этом доме были комнаты, предназначенные для самой Мирты, а также ряд небольших комнатушек для девушек, работавших у нее. Остальную часть здания занимал большой танцевальный зал, где лесорубы могли за плату встречаться с молодыми женщинами.

И вот теперь, по прошествии года, Чанс Доусен окидывал взглядом свой поселок, наблюдая за дымом, поднимавшимся из труб всех домов, и горестно вздыхал, думая о своем собственном холодном жилище, где ему даже печь топить не хотелось. Он приходил туда только спать.

И ведь если вдуматься, то у него не было близких друзей, за исключением старого Зеба, его повара, и Большой Мирты. Доусен хорошо ладил с лесорубами во время работы, но в остальное время он мало общался с ними. Пустота и однообразие его жизни удручали Чанса: он только ел, спал и работал.

Но ничего такого нельзя было сказать о его лесорубах. Казалось, они жили полной, насыщенной жизнью. В поселке все были очень дружны между собой. Помимо работы они находили время по вечерам, чтобы ходить друг к другу в гости, и по воскресеньям, когда лесопилка не работала, собирались вместе. Летом частенько устраивали пикники, а зимой, когда дул холодный северный ветер и глубокий снег покрывал землю, лесорубы любили собираться небольшими компаниями у кого-нибудь дома.

И хотя Чанса никогда не приглашали на эти посиделки, он все же гордился, что в его поселке царит такая дружба. Жены лесорубов в большинстве своем были порядочными женщинами, хозяйственными и очень работящими. Они находили себе множество занятий и не упускали возможностей заработать для семьи дополнительные деньги. Одни стирали для холостяков – и Чанс пользовался их услугами, – другие штопали лесорубам рубашки и штаны, которые часто рвались о сучья и ветки деревьев во время работБыла в поселке и пара молодоженов. Молоденькая жена обдирщика, прежде чем выйти замуж, была учительницей. Когда лесорубы уходили рано утром на работу, она занимала барак под учебный класс, где давала уроки детям, достигшим школьного возраста, которых уже насчитывалось восемь человек.

С минуты на минуту ученики должны были появиться на улице. У спешащих на урок девочек лица будут сиять энтузиазмом, в то время как мальчишки с хмурым видом будут нехотя волочить ноги.

Представив эту картину, Чанс подавил улыбку и широко зевнул.

Всю прошлую ночь он играл в крибедж[2] с тремя лесорубами, у которых кончились деньги, и поэтому они не могли позволить себе танцевать с девушками Мирты. Другие лесорубы, которые имели возможность купить билеты, спали до полуночи, а потом, когда открывался танцзал, спешили туда. Но сначала им нужно было обязательно отдохнуть, так как после закрытия танцевального зала их ждала тяжелая работа. Чанc поступал так же, когда знал, что отправится танцевать с девушками Мирты и остаток ночи проведет с одной из них.