Последние два дня принесли еще много приятных событий. От мистера Меткалфа пришло письмо: ему удалось занять для них двадцать тысяч фунтов. Сефайна даже запрыгала от радости, а герцог подумал, что теперь ему достаточно съездить в деревню, а наутро мистер Гири пришлет ему столько рабочих, сколько потребуется.

«Ну теперь в графстве не останется ни одного свободного плотника, столяра, маляра или краснодеревщика! – подумал он. – Все будут трудиться в Уине!»

Им с Сефайной тоже хватало дела, выбирать комнаты и решать, что надо в них сделать, следить за уже начатыми работами, подбирать краску для следующих. Ни о чем другом они не говорили, да и вообще почти не виделись весь день.

Только когда рабочие отправлялись по домам, а они садились обедать в какой-нибудь комнате, из которой еще не была вынесена мебель, у них выкраивалось время для разговоров.

На этот раз они обедали в маленькой утренней столовой.

– Сегодня я закончила два первых талисмана! – объявила Сефайна. – Их я позолочу. Первый для вас, второй для мистера Меткалфа.

Герцог улыбнулся.

– Пока у меня есть вы, другие талисманы мне не нужны.

– А этот нужен, – возразила Сефайна. – Все, что происходит, стало возможным только благодаря волшебству Магического Дерева!

Герцог знал, что она верит в это всем сердцем. Сам же он нисколько не сомневался, что своей удачей обязан ей одной, и все думал, как сказать ей о том, чем она стала для него.

Сефайна была так невинна, так поглощена восстановлением дворца, что и не подозревала о чувствах герцога. А он с каждым днем, с каждым часом, с каждой минутой находил ее все более привлекательной.

Я люблю! – говорил он себе. – Ничего подобного я никогда еще не испытывал!

Однако признаться ей в этом он боялся. Вдруг он только разрушит то, что она считает романтичной дружбой между мужчиной и женщиной?

«Что, если она испугается и снова меня возненавидит?» – спрашивал он в ночной тьме.

Он не мог уснуть, думая о Сефайне, и беспокойно метался на постели. Ведь она рядом! Достаточно отворить двойную дверь… В нем вспыхнуло жаркое пламя желания.

Но тут же он вспомнил, как она без сознания лежала на берегу озера. Ему тогда показалось, что она уже не дышит!

Он нес ее к дому и спрашивал себя, что ему делать, если она так и не очнется. Ему живо представилось, какой страшный скандал разразится, когда станет известно, а кто-нибудь обязательно докопается до истины, что она утопилась, после того как Изабель принудила их обоих вступить против воли в брак!

А теперь, как невероятно это ни казалось, он твердо знал, что это обернулось для него огромным счастьем. И не из-за денег, которые принесла ему Сефайна, не это было важным, но она заняла в его доме и в его сердце место, которое всегда было томительно пустым. Он встречал немало женщин, к которым его влекло. Он флиртовал, пленялся, даже терял голову. Но Сефайна вызывала у него совсем иное чувство. Даже себе он не мог бы точно его объяснить.

Главной была потребность оберегать ее, защитить от мачехи, от любого, кто мог причинить ей страдания или напугать ее. Да, конечно, ее красота будила в нем страсть. Но страсть эта ничуть не походила на бурное желание, которое вдруг вспыхивает пожаром и столь же быстро угасает.

Накануне ночью, стоя у окна своей пальни и глядя на звезды в вышине, он сказал себе: «Это любовь!» А теперь, когда они подошли к спальне Сефайны, он произнес:

– Думаю, сегодня вы уснете быстро!

– Наверное, – ответила Сефайна. – Но так жалко тратить время на сон, когда нам предстоит сделать еще так много!

– Если вы скажете это рабочим, – засмеялся герцог, – они объявят забастовку.

– Ну, что же, тогда мы все сделаем сами! – поддразнила его Сефайна.

– Господи, избави! – вскричал герцог, в притворном ужасе воздевая руки к небу.

Сефайна засмеялась и вошла к себе.

– Спокойной ночи, – сказала она и закрыла дверь.

Герцог застыл на месте. Что, если бы он обнял и поцеловал ее на прощание? Что она бы сделала?

Со вздохом он прошел несколько шагов, до своей двери. А у себя в спальне он опять, как и накануне, долго стоял, у окна и смотрел на звезды. Они напоминали ему глаза Сефайны, но, в конце концов, он заставил себя раздеться и лечь.

«Быть может, – думал он, – завтра мне представится случай открыть ей, как много она для меня значит!»

Но думать о Сефайне значило обречь себя на еще одну бессонную ночь. Герцог уже хотел задуть свечи на ночном столике, как вдруг вспомнил, что уже дня два не. держал в руках газет.

Оставлять что-нибудь внизу, где шли работы, было невозможно, и Бэнкс положил «Тайме» на стул возле кровати. Герцог развернул ее и начал просматривать заголовки. Но они с Сефайной были так поглощены дворцом, что события в мире представлялись далекими и не важными. Просмотрев несколько страниц, он заставил себя сосредоточиться на редакционной статье и прочел примерно половину, когда его отвлек скрип открывающейся двери.

Подняв голову, герцог с удивлением увидел, что в комнату вошла Сефайна. На ней была только тонкая ночная рубашка. Волосы рассыпались по плечам.

Герцога так ошеломило ее появление, что несколько секунд он мог только смотреть на нее. Ему чудилось, что это просто видение, плод его разгоряченной фантазии.

Но тут Сефайна еле слышно прошептала:

– Мне… страшно.

– Страшно? – переспросил герцог. – Но что случилось?

Он отбросил газету на пол и сел.

– Маменька… – ответила Сефайна и вдруг вскрикнула: – Она… она… проклинает… нас… так… ужасно!

Вновь Герцог услышал в её голосе исступленное отчаяние. Внезапно она пробежала через комнату и прижалась к нему. Он крепко ее обнял, и она спрятала лицо у него на плече, бессвязно шепча:

– У… меня в… комнате… когда я… проснулась была… летучая… мышь и… мне показалось, что… маменька… тоже… Я… слышала, как… она меня… проклинает… Она… хочет… увезти меня… отсюда. Остановите ее, не позволяйте ей…

Герцог сильнее сжал объятия.

– Никто тебя не увезет, – сказал он. – Ты моя, Сефайна, и твоя мачеха не может причинить тебе никакого зла.

– Она… злая… она коварная… она… наводит на меня… злые чары.

Сефайна приподняла голову. Герцог увидел ужас в ее глазах, увидел, как по ее щекам катятся слезы.

– Спасите меня… спасите меня… – шептала она в отчаянии.

Несколько секунд он просто смотре на нее и думал, что прелестнее не видел никого. Потом притянул к себе, и его губы коснулись ее губ. Он почувствовал, как она сжалась о неожиданности, но тотчас ее тело словно растворилась в его объятиях.

Герцог прижал ее к груди и бережно опустил на подушки.

Он снова поцеловал ее и продолжал осыпать поцелуями, чувствуя, как пылающий в ней огонь страсти, пробуждается и в нем самом. Все исчезло, кроме одного: они с Сефайной стали частью друг друга и Сефайна принадлежала ему. Он целовал ее, пока не почувствовал, что ее испуг прошел, а тогда поднял голову и посмотрел на нее.

Ее озаренное свечами лицо сияло почти нечеловеческой красотой, совершенно ее преобразившей. Несколько мгновений он лишь любовался ею, а потом снова принялся целовать бурно, требовательно, страстно. Эти поцелуи без слов говорили ей, как она нужна ему.

Не только нежность и сладостность ее губ возбуждали его, но и ее тело, которое отвечало на его ласки.

Окружающий мир перестал существовать для них.

Прерывистым словно чужим голосом герцог произнес:

– Я люблю тебя, сокровище мое люблю и хочу, чтобы ты была полностью моей, я хочу, чтобы ты была моей женой.

– Я… люблю… тебя, – прошептала Сефайна, – но… я не… знала, что это… и есть… любовь.

– Но ты меня любишь, – властно сказал герцог.

– Во всем… мире… нет… ничего, кроме… тебя, – ответила Сефайна. – Ты… небо… ты луна… и… звезды. Прежде я… не… знала, что… могу… прикоснуться… к ним.

В ее голосе звучал восторг. И он снова принялся осыпать ее поцелуями, пока она не спросила:

– Ты… никому не… позволишь отнять… меня у… тебя?

Он понял, что она вспомнила о своей мачехе, и гневно ответил:

– Я убью всякого, кто попытается это сделать. Ты моя, Сефайна, моя! И, любовь моя, я хочу тебя, хочу, чтобы ты стала моей сейчас же!

Он знал, что она не вполне его поняла, но она ответила тем тоненьким детским голоском, который так ему нравился:

– Я… твоя… вся твоя и… обними… меня… крепко-крепко, чтобы… я… больше ничего… не боялась.

Барьеры, сдерживавшие его чувства, рухнули, и он опять начал целовать ее страстно, необузданно, требовательно, как будто поражая врагов, задумавших похитить ее у него. Он целовал ее глаза, ее губы, шею, груди.

Сефайна забыла свой страх. Внутри нее поднималась жаркая чудесная волна. Его губы обжигали ее, и в ее груди словно вспыхнуло пламя.

Это было неописуемо. То, о чем она лишь догадывалась, то, что сама того не зная, она искала, наконец-то принадлежало ей. И в миг их близости она ощутила, что какая-то непреодолимая сила увлекла ее в неведомый доселе мир грез и блаженства.

Спустя очень много времени Сефайна приподняла голову, лежавшую на плече герцога.

– Ты не спишь, любовь моя? – спросил он.

– Мне… кажется, я сплю и вижу… сон… и все так… дивно… так… чудесно и… я… боюсь… проснуться.

Он крепко ее обнял.

– Это же чувствую и я. Ты меня еще любишь?

– Я… люблю тебя… так… что нет… ничего, кроме… любви… и тебя.

– А для меня никого, кроме тебя, – ответил герцог. – Какое чудо, что мы нашли друг друга! И что бы ни случилось, мы всегда будем вместе.

– Ты… уверен? – прошептала Сефайна.

– Абсолютно уверен, – сказал он. – Как и в том, что мне выпала удача владеть такой красотой, таким идеальным совершенством!

Он нежно прикоснулся к ней и, почувствовав, что по ее телу пробежала дрожь, добавил:

– Если бы ты только знала, как истерзала меня! Я боялся, что ты никогда не полюбишь меня так же.