К половине десятого все женщины собрались в большой квадратной комнате, которая была разделена на две части: в одной стоял длинный стол, накрытый белой скатертью, а в другой вокруг низкого столика теснились диваны и кресла.

Пока приглашенные официанты накрывали в столовой, женщины устроились на диванах с бокалами коктейлей в руках.

— За нас! — провозгласила Амалия.

— Ура! — подхватили все.

— Ну, — Анна толкнула Аглаю в бок, — рассказывай, что у тебя с этим писателем!

— У меня с ним ужас! — расхохоталась Аглая, хватившая стакан «Яблочной Маргариты». — Вы же знаете, как я люблю талантливых мужчин! Он меня приглашал в рестораны — его там все узнавали, просили автографы, я отогревала свое холодное сердце в лучах его славы, а потом он пригласил меня домой, и тут я почувствовала — что-то не так. Понимаете, у талантливого мужчины совершенно особенная аура — даже если он подонок и мерзавец. Они… они горят, как костер, и тебя тянет на это тепло, и хочется хоть на пять минут устроиться поудобнее, уставиться на пламя и пригреться… Ух! В общем, никакого пламени я не ощутила. Так — угольки.

— Ты про секс, что ли? — уточнила Анна.

— Про секс, конечно, тоже, — кивнула Аглая. — Но одно вытекает из другого. Не было у него этой ауры. И секс был какой-то бездарный: как бы по протоколу, без души. Я лежала и думала: почему у соседей приемник так громко играет, и вообще, чего они Распутину завели — озверели, что ли? А он, понимаете, — тыр-пыр, никакого вдохновения… И мне все время было его жалко — так он пыхтел и старался… и все лез мне шею кусать, как будто его кто-то напугал: не будешь кусать женщин в шею, не видеть тебе ни денег, ни счастья… Ну, вот, а потом он размяк и признался… что за него пишут «негры». Представляете?! Я-то запала на талант, а он, оказывается, давно уже не пишет, только редактирует. Нет в нем этого источника, нет божьей искры!

— И что, ты с ним рассталась? — спросила Настя.

— Разумеется! — вспыхнула Аглая. — Ты еще спроси, не купила ли я сумку «Гермес» на рынке! У меня все настоящее, и любовники в том числе!

— Кстати, я до сих пор не понимаю, зачем вам «Биркин»! — вмешалась Саша. — Что такого в этой сумке, отчего она стоит четыре тысячи долларов, а?

— Магия! — хором ответили старшие женщины.

— Ну какая магия в сумке? — простонала Саша.

— Детка, — с легкой издевкой ответила Анна, — это как с девственностью — физически ты ее не ощущаешь, но очень хочешь ее лишиться. То же и с «Биркин», только наоборот: на первый взгляд ничего особенного, но ты не можешь без нее жить.

— Пойдемте за стол, — прервала спор Амалия.

Ко второй смене блюд все немного перебрали шампанского и ввязались в страстное обсуждение вуду.

— Мне кажется, — уверяла Аглая, излишне энергично размахивая фужером, — что это фантастическая религия! В черных есть что-то особенное — сила, физическая красота, затаенная злость и… как это сказать… мощь попранного народа!

— Что?! — вздрогнула Саша.

— Ну, ты понимаешь, — засуетилась Аглая, — в Африке они все бедные, а в Америке еще в пятидесятых не было общих туалетов для черных и белых. Они униженные и оскорбленные, только ощущение такое, словно они с какой-то неясной целью терпят до поры до времени — и не знаешь, чего от них ждать… Ты меня поняла?

— По-моему, Глаша запала на мощного черного парня, у которого нет денег! — расхохоталась Анна.

— И у которого есть только большой мощный член! — засмеялась Настя.

— Признавайся! — воскликнула Амалия.

— Если я признаюсь, вы сдохнете от зависти! — выкрикнула Аглая.

— Ой, ну прям… Давай колись! — настаивала Анна.

Послышался удар часов.

— Девочки! — прикрикнула Амалия. — Уже без четверти! В сад!

Все выбежали в сад, захватив шали, — к полуночи посвежело. Ровно в двенадцать над садом взвилась ракета: ба-бах! Она разорвалась и превратилась в птицу. Вторая оказалась одалиской, третья — хризантемой, четвертая — морской звездой, пятая — дельфином, четвертая — фирменным знаком Шанель… А последняя, двенадцатая, стала голой ведьмой на метле, которая, казалось, не распалась, как предыдущие, на золотые стружки, а улетела за облака.

— Мама… — прошептала Аглая и поцеловала Амалию. — Только ты так умеешь. Спасибо.

— Нас всех ждут подарки, — сказала бабушка, обняла Глашу за талию и увела в Дом.

Новорожденная получила кольцо с большим квадратным желтым бриллиантом, Анне достались фантастической красоты серьги с рубинами, Амалия продемонстрировала браслет с изумрудом неприличного размера, а Настя и Саша обнаружили в коробках кулоны с лунным камнем, черными бриллиантами и черным жемчугом на толстых золотых цепочках.

Девушки переглянулись. Кулоны могли значить только одно.

— Девочки, вы заметили, что у нас сегодня нет гостей? — спросила Амалия, внимательно глядя на внучек.

— Трудно было не обратить внимания, — сообщила Саша.

— А все потому, что вам через месяц исполняется двадцать пять, — продолжила бабушка. — И нам надо серьезно поговорить. Теперь вы готовы к тому, чтобы продолжить дело нашей семьи. Эти кулоны, — она указала на украшения, которые девушки до сих пор держали в руках, — будут защищать вашу силу и предупреждать об опасности. Наденьте их, девочки, так как вы практически стали взрослыми и через месяц станете одними из нас.

Девочки с кислыми лицами слушали Амалию, а когда она договорила, Настя положила кулон на стол и откинулась на спинку стула, сложив руки на груди.

Все родственницы уставились на нее, даже Саша. Никто не произнес ни слова, кругом, даже на улице, казалось, замерли все звуки. Когда тишина стала почти невыносимой — от нее, как от высокого давления, заложило уши, — Настя наконец заявила:

— Я не хочу быть одной из нас. Я хочу быть обыкновенной.

Если бы она заявила, что собирается поменять пол и уехать на Кубу строить коммунизм, ее слова не произвели бы такого действия. Но женщины молчали — Настя не дождалась ни охов и ахов, ни расспросов.

— Я все обдумала, — сообщила она, подливая в свой бокал шампанское, — и поняла, что мне придется всю жизнь врать, если я буду такой, как вы. Я хочу быть актрисой…

— Настя, ну, кто ж тебе мешает… — встряла было Анна, но Амалия так на нее зыркнула, что та стушевалась и замолчала.

— Я хочу быть честной актрисой. Хочу, чтобы люди полюбили мой собственный талант, а не мои способности задурить всем голову…

На этой фразе ноздри у Амалии так широко раздулись, что, казалось, вот-вот лопнут.

— Мне стыдно, бабушка! — воскликнула Настя. — Я смотрю на актеров и понимаю, что они стараются, вижу, как много они работают, чтобы прославиться, и я не могу легким движением пальцев сделать так, чтобы все смотрели на меня, а не на них. Не могу! Мне стыдно! Я хочу уехать из Дома, хочу жить в Москве, хочу, как все, снимать квартиру. Хочу быть обычной женщиной, а не ведьмой!

Некоторое время Амалия равнодушно смотрела на нее, но вдруг сжала руки в кулаки, воздела их к потолку и издала нечто среднее между стоном и рычанием — звук был такой силы, что хрусталь на люстре будто бы лопнул — бесчисленные висюльки разлетелись на миллионы частей, в тонкую пыль.

Потом она села, налила в бокал для шампанского коньяк, залпом опустошила его и спокойно произнесла:

— Идиотка.

Анна нервно закашлялась.

— Ты не хочешь сделать пластическую операцию? — спросила Амалия.

Обескураженная Настя покачала головой.

— Странно, — ехидно заметила Амалия. — А то мне кажется, что ты намного красивее других, у тебя есть преимущество перед остальными, не столь симпатичными претендентами на «Оскар».

— Бабушка! — отмахнулась Настя.

По комнате пробежал ветерок. Хлопнули окна, остатки люстры закачались, а волосы Амалии, казалось, зашевелились на голове. Света в комнате не было, но глаза у бабушки сверкали, а сама она, казалось, излучала какое-то синеватое свечение, от которого в гостиной сделалось холодно.

— Ты моя внучка, и я люблю тебя, — сказала она громко и отчетливо. — Но я не буду тебя уговаривать. Это ты должна была просить научить тебя всему, что я знаю. Живи так, как тебе хочется, но не отрекайся от нас, пока у тебя есть время подумать. И, пожалуй, единственное, о чем я тебя попрошу, — надень все же медальон. Это ни к чему не обязывает, просто я буду уверена, что с тобой все в порядке. Ладно, ты выпала из обоймы, но у нас пока есть Саша — будет кому передать опыт.

— Э-э… — промямлила Саша, которая все это время завидовала мужественной сестре. — Дело в том… э-э… что я тоже хочу жить без всего этого…

— Что?! — заорала Аглая. — И ты? Дура! Ой, какая же ты дура! Бестолочь!

— Тихо! — прикрикнула на дочь Амалия. — Ты же знаешь: мы никого не заставляем. — Затем она повернулась к внучке: — Ладно, дорогая. Но… у тебя-то какая причина?

Саша затравленно оглянулась по сторонам.

— Я хочу влюбиться, — испуганно ответила она, но глаза у нее стали томными. — Хочу найти моего единственного.

Глава 6 В Москву!

— Смотри, куда едешь! — закричала Настя и чуть не набросилась с кулаками на Сашу, которая в очередной раз затормозила так, что машина чуть не перевернулась.

С заднего сиденья вперед полетели туфли, майки, сумки и колготки. Когда девушки уезжали из Дома, сиденье в «Крайслере» пришлось откинуть назад: пространство за водителем и пассажиром превратилось в багажник, под завязку набитый спрессованными и скомканными вещами.

— Черт! — воскликнула Саша. — Я, кажется, забыла сумку от «Прада»!

— Зря мы набрали столько барахла, — пробурчала Настя, уставившись на бардачок. На дорогу, которая со скоростью сто шестьдесят километров в час летела под колеса, она смотреть избегала. — Я все равно завтра же куплю новые тряпки: розовые, голубые и белые!