Глава 23 Семейные ценности

Настя в боевом настроении вернулась домой, открыла квартиру и с воплем отпрянула назад. Вся она — буквально, вся — была в цветах. Конечно, это страшно — кто-то проник в ее квартиру! — и пошло, но… Запах стоял, как в розарии, и вообще — было так красиво!

«Боже! Что я буду с ними делать? — Настя схватилась за голову. — Куда их ставить?» Не без труда пробравшись в гостиную, она увидела, что к одной из корзин — на этот раз с фруктами, сыром и вином — привязана куча шариков, на одном из которых виднелась сделанная фломастером надпись: «Прости меня, Настя! Антон».

Отчего-то Настя расхохоталась. Допустим, это красиво. Если, конечно, исключить взлом квартиры. Конечно, лестно, что он потратил такую кучу денег и так расстарался. Но, во-первых, он был и остается кретином. Не надо об этом забывать. А во-вторых, может, лучше было бы, если бы у нее с Антоном ничего бы не вышло, — тогда Паша отправил бы ее в ад. Может, в аду не так уж плохо?

— Намного хуже, чем ты можешь представить, — произнес Кравиц у нее за спиной.

Настя вскочила, приготовилась к скандалу, но передумала. Что толку?

— Дверь была открыта, — сообщил Кравиц и устроился на диване.

— Ты умеешь читать мысли? — буркнула Настя.

— То, о чем ты думаешь, слишком очевидно, — усмехнулся тот. — Так вот насчет ада. Там ты переживаешь все свои страхи. Все, чего ты боялась (или думала, что боялась), становится явным. Ты живешь в собственном кошмаре и ничего не можешь сделать, потому что с каждым днем боишься все больше. А потом, когда в конце концов сдаешься, ты понимаешь, что у тебя нет выхода. На Земле люди знают, что смерть — это все же выход, но там ты лишаешься даже этой иллюзии. Все теряет смысл — тебя поглощает уныние, и ты обречена провести бесконечное число дней в тоске и тревоге.

— Мило, — кивнула Настя.

— Антон от тебя без ума, — сказал Паша. — Ты все сделала правильно.

— Но я ничего не делала! — взорвалась Настя.

— Чудесно, — Кравиц развел руками. — Что будет, когда ты начнешь работать в полную силу? Я заберу вот это, ты не против? У меня свидание. — Он подхватил охапку чайных роз и вышел из комнаты.

— Постой! — пискнула Настя, но махнула рукой и склонила голову. — Что же мне делать? — застонала она. — Ну, что, что?..

* * *

Аглая и Анна без всякого удовольствия пили кофе с первосортной пахлавой.

— У меня дурные предчувствия, — призналась Аглая.

— Да-да… — рассеянно кивнула Анна.

— Когда я думаю о девочках, то мне кажется, что я — пассажир самолета, который падает на землю, — продолжала Аглая. — Такая беспомощность…

— Не раскисай! — прикрикнула Анна. — Мы Лемм или кто?

— Мне кажется, будто земля уходит у меня из-под ног… — бубнила Глаша.

— Слушай! — рявкнула Анна. — Ты хоть понимаешь, отчего все это с нами случилось?

Аглая как будто пришла в чувство и с удивлением уставилась на сестру.

— Нет, — покачала она головой. — Не понимаю.

— А я понимаю. У нас слишком легкая и красивая жизнь!

Аглая несколько секунд смотрела на Анну, после чего расхохоталась, повторяя:

— Ты бредишь! Ты бредишь!

— А вот и нет! — Анна замотала головой. — Подумай, какая замечательная у нас жизнь. Ни забот, ни хлопот — нам не надо доказывать, что мы особенные, не надо думать, какую выбрать профессию, не надо сомневаться, правильный ли мы сделали выбор, нам не приходится никому завидовать — у нас и так все есть. Мы не страдаем от неразделенной любви, у наших детей есть все самое лучшее, мы точно знаем, что всегда можем обратиться за помощью к Амалии, а она, главное, всегда знает, что делать. Но мы с тобой кое-что знаем: у Амалии была и совсем другая жизнь, и мы с тобой, хоть и давно, были частью ее жизни. Помнишь, как мы колесили по югу Франции, когда за ней гонялась эта ведьма из 16-го квартала, как несколько месяцев жили в подвале на севере Ирландии, как у мамы была депрессия, у нее пропал дар, и она работала официанткой в Барселоне? Мы с тобой кое-что видели, мы знаем, что такое трудности, лишения и опасности. А наши дочери и понятия ни о чем таком не имеют! Они родились, когда все трудности были позади, когда Добро и Зло окончательно смирились с существованием друг друга и даже в чем-то стали похожи. У нас больше нет врагов, нет проблем. И мы еще удивляемся, что наша жизнь кажется девочкам искусственной!

— Может, ты и права… — пробормотала Аглая. — Но это не отвечает на вопрос: что же с ними происходит?

— А мы выясним, — усмехнулась Анна. — У меня есть план.

* * *

По мере приближения к дому Матвея Саша чувствовала себя все лучше. Когда въехали, она вышла из машины, закурила сигарету и с ненавистью посмотрела на Алину, которая вышвыривала из «Ауди» ее чемоданы. Багаж так и остался стоять на улице, в снегу, а девушки прошли в дом. Саша достала бутылку коньяка, налила только себе и устроилась на кухне.

Алина последовала ее примеру, сделала глоток и предложила:

— Может, пойдем в гостиную?

— Мне здесь удобнее, — ответила Саша, не глядя на вражину.

— Как хочешь, — Алина пожала плечами. — Впрочем, учитывая твое происхождение, это неудивительно.

Саша посмотрела на нее с искренним удивлением.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Конечно, я недовольна выбором брата, — прищурилась Алина. — История нашей семьи началась в 1208 году. В ней рождались известные политики, великие военачальники, знаменитые художники, писатели, режиссеры и даже несколько президентов. Так что какая-то девочка из Истры — не самая подходящая пара Матвею.

Саша почувствовала, что у нее горит лицо.

— Твоя семья никогда не знала, как правильно использовать свои возможности, — продолжала между тем разглагольствовать Алина. — Вы всего лишь горстка неудачниц, да и происхождение у вас сомнительное — какие-то помещики. Фу!

— Послушай… — завелась Саша.

— Нет, дорогая, это ты меня послушай! — перебила ее Алина. — К сожалению, мой брат не совсем понимает ценности нашей семьи, он не выдерживает наши требования, и мы все очень обеспокоены. То есть я. Вообще-то, по прямой линии нас осталось только двое — он и я, и по традиции, которая никогда не прервется, именно он, мужчина, должен стать главным. И ты должна ему в этом помочь.

— Я?! — воскликнула Саша. — С какой стати? Я ничего делать не буду!

— И не надо, — усмехнулась Алина. — Тебе надо просто быть рядом. Надо делиться тем, что есть у тебя самой. Своим даром.

— Вот еще!

— Но ты же обещала, — ответила Алина. — И теперь ты поняла, что пути назад нет. Ты наша. Ты открыла ему свое сердце, и ты должна отдавать ему всю себя.

— А какого черта он так себя ведет? — завопила Саша, которая едва сдерживалась, чтобы не треснуть Алину по голове бутылкой коньяка. — Зачем запер меня в подполе?

— Это часть плана, — хмыкнула Алина. — Ты должна делиться не только любовью, но и ненавистью, тогда он станет сильнее.

— Это его идея?

— Неважно… — отмахнулась Алина.

— Неважно? — Саша неожиданно успокоилась. — Это ты, тщеславная стерва, решила, что все должны играть по твоим правилам! Ты что, не понимаешь, что просто всем портишь жизнь? Мы с твоим братом могли быть счастливы…

— Ха-ха-ха! — громко произнесла Алина. — Как вы могли быть счастливы, если все, начиная от ужина на причале, придумала я?

— Не зря я тогда почувствовала фальшь! — восторжествовала Саша. — Хреновый из тебя режиссер. Видимо, семейным даром тебя обделили. Но, знаешь, я уверена — ему со мной было хорошо! Даже если он тебе никогда не признается, это так!

— Наплевать! — зло усмехнулась Алина. — Матвей будет делать так, как я говорю. Он будет делать тебя счастливой, он будет тебя мучить — все, что потребуется, чтобы стать настоящим Болдиным…

— Но почему я? — поинтересовалась Саша.

— Потому что вторую такую идиотку поди поищи! К тому же ты нравишься ему внешне. Ладно, я поехала. И смотри не проболтайся никому из своей достопочтенной семейки, если хочешь видеть их в добром здравии. Да! — сказала Алина, уже стоя в дверях. — Света уволена. Скоро приедет новая домработница. Постарайся ее полюбить.

После ее отъезда Саша разгромила все окна на веранде, перебила посуду, разрубила топором огромный плазменный телевизор, сожгла в ванной одежду Матвея, расписала автомобильной краской из баллончика его машины и раздробила молотком домашний компьютер — сверхмощный «Макинтош». Пока она размышляла, полегчает ли ей, если поджечь дом, вернулся Матвей.

— Детка… — ласково произнес он. — Я так рад тебя видеть! Ужасно соскучился…

— Как ты предпочитаешь умереть? — поинтересовалась Саша, прежде чем он прижал ее к себе.

* * *

— Сколько у тебя было мужчин?

Настя с сочувствием посмотрела на Антона. О боже! Очередной идиотский вопрос.

Они были в гостиной — фантастической, стеклянной, прозрачной, как аквариум, гостиной его загородного дома. Не того, в котором были в первый раз, а другого, далеко от Москвы, в Крыму. Антон просто набросился на Настю, схватил в охапку, запихнул в частный самолет и привез сюда, в Гурзуф, на скалистый берег, в эту гостиную без стен, с одними лишь окнами до пола, из которых открывался потрясающий вид на холодное Черное море. Несмотря на злость и ненависть ко всему на свете — особенно к Антону, Настя была довольна. Это было очень и очень здорово. На улице — ласковая южная зима, легкий снежок, вокруг страшное, недружелюбное море, а в комнате горит камин, и свечи, и люстра, и тепло, и невероятно вкусная еда, вино, и все, что надо, — шкуры, широкие кресла с плоскими деревянными подлокотниками… Дом стоял на вершине холма — прямо «Ласточкино гнездо», и все было бы как в сказке, если бы Настя не была злой и отчаявшейся ведьмой, а Антон — врагом номер два. После Кравица.